Неточные совпадения
Чему учили в этом пансионе и кто учил — едва ли ответила
бы на это и сама Хиония Алексеевна.
Вероятно, очень многим из этих прохожих приходила в голову мысль о том,
что хоть
бы месяц, неделю, даже один день пожить в этом славном старом доме и отдохнуть душой и телом от житейских дрязг и треволнений.
Дело кончилось тем,
что Верочка, вся красная, как пион, наклонилась над самой тарелкой; кажется, еще одна капелька, и девушка раскатилась
бы таким здоровым молодым смехом, какого стены бахаревского дома не слыхали со дня своего основания.
— Папа, пожалей меня, — говорила девушка, ласкаясь к отцу. — Находиться в положении вещи, которую всякий имеет право приходить осматривать и приторговывать… нет, папа, это поднимает такое нехорошее чувство в душе! Делается как-то обидно и вместе с тем гадко… Взять хоть сегодняшний визит Привалова: если
бы я не должна была являться перед ним в качестве товара, которому только из вежливости не смотрят в зубы, я отнеслась
бы к нему гораздо лучше,
чем теперь.
— А вот сейчас… В нашем доме является миллионер Привалов; я по необходимости знакомлюсь с ним и по мере этого знакомства открываю в нем самые удивительные таланты, качества и добродетели. Одним словом, я кончаю тем,
что начинаю думать: «А ведь не дурно быть madame Приваловой!» Ведь тысячи девушек сделали
бы на моем месте именно так…
В результате оказалось, конечно, то,
что заводское хозяйство начало хромать на обе ноги, и заводы, по всей вероятности, пошли
бы с молотка Но счастливый случай спас их: в половине сороковых годов владельцу Шатровских заводов, Александру Привалову, удалось жениться на дочери знаменитого богача-золотопромышленника Павла Михайлыча Гуляева.
«
Что было
бы, если
бы ты была жива?» — думал Привалов.
— А хоть
бы и так, — худого нет; не все в девках сидеть да книжки свои читать. Вот мудрите с отцом-то, — счастья бог и не посылает. Гляди-ко, двадцать второй год девке пошел, а она только смеется… В твои-то годы у меня трое детей было, Костеньке шестой год шел. Да отец-то
чего смотрит?
Виктор Васильич…» Я
бы показал им,
что плевать на них всех хочу…
С своей стороны могу сказать только то,
что я с удовольствием поработал
бы именно для такого запутанного дела…
—
Что касается меня, то мне решительно все равно,
что ни болтали
бы, но ведь здесь является имя девушки; наконец, сама Марья Степановна может показаться в таком свете…
Если
бы он стал подробнее анализировать свое чувство, он легко мог прийти к тому выводу,
что впечатление носило довольно сложное происхождение: он смотрел на девушку глазами своего детства, за ее именем стояло обаяние происхождения…
—
Что же, ты, значит, хочешь возвратить землю башкирам? Да ведь они ее все равно продали
бы другому, если
бы пращур-то не взял… Ты об этом подумал? А теперь только отдай им землю, так завтра же ее не будет… Нет, Сергей Александрыч, ты этого никогда не сделаешь…
— Между прочим, вероятно, буду торговать и мукой, — с улыбкой отвечал Привалов, чувствуя,
что пол точно уходит у него из-под ног. — Мне хотелось
бы объяснить вам, почему я именно думаю заняться этим, а не чем-нибудь другим.
Светло-русые волосы, неопределенного цвета глаза и свежие полные губы делали ее еще настолько красивой,
что никто даже не подумал
бы смотреть на нее, как на мать целой дюжины детей.
Ему страшно хотелось самому сейчас же уехать на заводы, но его задержала мысль,
что это походило
бы на погоню и могло поднять в городе лишние толки.
— Знаю,
что острижете, — грубо проговорил Лепешкин, вынимая толстый бумажник. — Ведь у тебя голова-то, Иван Яковлич, золотая, прямо сказать, кабы не дыра в ней… Не стоял
бы ты на коленях перед мужиком, ежели
бы этих своих глупостев с женским полом не выкидывал. Да… Вот тебе деньги, и чтобы завтра они у меня на столе лежали. Вот тебе мой сказ, а векселей твоих даром не надо, — все равно на подтопку уйдут.
— Вот
бы нам с тобой, Иван Яковлич, такую уйму денег… а? — говорил Лепешкин. — Ведь такую обедню отслужили
бы,
что чертям тошно…
— Славянофилы здесь впадают в противоречие, — заметил Привалов, — потому
что становятся на чужую точку зрения и этим как
бы отказываются от собственных взглядов.
Правда, иногда Антонида Ивановна думала о том,
что хорошо
бы иметь девочку и мальчика или двух девочек и мальчика, которых можно было
бы одевать по последней картинке и вывозить в своей коляске, но это желание так и оставалось одним желанием, — детей у Половодовых не было.
Теперь Половодов получал в год тысяч двадцать, но ведь это жалкие, нищенские крохи сравнительно с тем,
что он мог
бы получить, если
бы ему развязать руки.
— Так… из любопытства, — скромно отвечал Оскар Филипыч, сладко потягиваясь на своем стуле. — Мне кажется,
что вам, Александр Павлыч, выгоднее всего иметь поверенного в Петербурге, который следил
бы за малейшим движением всего процесса. Это очень важно, особенно, если за него возьмется человек опытный…
— Отчего же, я с удовольствием взялся
бы похлопотать… У меня даже есть план, очень оригинальный план. Только с одним условием: половина ваша, а другая — моя. Да… Но прежде
чем я вам его раскрою, скажите мне одно: доверяете вы мне или нет? Так и скажите,
что думаете в настоящую минуту…
— Позвольте… Главное заключается в том,
что не нужно терять дорогого времени, а потом действовать зараз и здесь и там. Одним словом, устроить некоторый дуэт, и все пойдет как по нотам… Если
бы Сергей Привалов захотел, он давно освободился
бы от опеки с обязательством выплатить государственный долг по заводам в известное число лет. Но он этого не захотел сам…
Из-за этого и дело затянулось, но Nicolas может устроить на свой страх то,
чего не хочет Привалов, и тогда все ваше дело пропало, так
что вам необходим в Петербурге именно такой человек, который не только следил
бы за каждым шагом Nicolas, но и парализовал
бы все его начинания, и в то же время устроил
бы конкурс…
— А дядюшка-то? Хорош!.. — вслух проговорил Половодов и засмеялся. — Ну, кто
бы мог подумать,
что в этакой фигурке сидят такие гениальные мысли?!
— Ну, к отцу не хочешь ехать, ко мне
бы заглянул, а уж я тут надумалась о тебе. Кабы ты чужой был, а то о тебе же сердце болит… Вот отец-то какой у нас: чуть
что — и пошел…
Никто
бы, конечно, не подумал,
что такой поцелуй являлся только одной нотой в той пьесе, которая разыгрывалась счастливыми супругами.
Ему казалось,
что Зося приносила его в жертву приваловским миллионам; против этого он, собственно, ничего не имел, если
бы тут же не сидели этот сыромятина Лепешкин и Виктор Васильич.
Но не заметили ли вы в нем,
что намекало
бы на бесхарактерность?
Но войдите в мое положение и скажите, не сделали
бы вы то же самое,
что я сделал?
Никто, кажется, не подумал даже,
что могло
бы быть, если
бы Альфонс Богданыч в одно прекрасное утро взял да и забастовал, то есть не встал утром с пяти часов, чтобы несколько раз обежать целый дом и обругать в несколько приемов на двух диалектах всю прислугу; не пошел
бы затем в кабинет к Ляховскому, чтобы получить свою ежедневную порцию ругательств, крика и всяческого неистовства, не стал
бы сидеть ночи за своей конторкой во главе двадцати служащих, которые, не разгибая спины, работали под его железным началом, если
бы, наконец, Альфонс Богданыч не обладал счастливой способностью являться по первому зову, быть разом в нескольких местах, все видеть, и все слышать, и все давить,
что попало к нему под руку.
После говорят Ляховскому: «Как же это вы, Игнатий Львович, пятачка пожалели, а целого дома не жалеете?» А он: «
Что же я мог сделать, если
бы десятью минутами раньше приехал, — все равно весь дом сгорел
бы и пятачок напрасно
бы истратил».
Привалову, конечно, и в голову не пришло
бы подумать,
что Веревкин действовал по просьбе Антониды Ивановны, а между тем это было так.
— Прежде
чем объяснить все всякому постороннему человеку, вам не мешало
бы посоветоваться со мною, Александр Павлыч, — глухо заговорил Ляховский, подбирая слова. — Может быть, я не желаю ничьего постороннего вмешательства… Может быть, я не соглашусь посвящать никого в мои дела! Может быть… наконец…
Старуха зорко наблюдала эту встречу: Привалов побледнел и, видимо, смутился, а Надежда Васильевна держала себя, как всегда. Это совсем сбило Марью Степановну с толку: как будто между ними ничего не было и как будто было. Он-то смешался, а она как ни в
чем не бывало… «Ох, не проведешь меня, Надежда Васильевна, — подумала старуха, поднимаясь неохотно с места. — Наскрозь вас вижу с отцом-то: все мудрить
бы вам…»
— И хорошо сделали, потому
что, вероятно, узнали
бы не больше того,
что уже слышали от мамы. Городские слухи о нашем разорении — правда… В подробностях я не могу объяснить вам настоящее положение дел, да и сам папа теперь едва ли знает все. Ясно только одно,
что мы разорены.
— Видишь, Надя, какое дело выходит, — заговорил старик, — не сидел
бы я, да и не думал, как добыть деньги, если
бы мое время не ушло. Старые друзья-приятели кто разорился, кто на том свете, а новых трудно наживать. Прежде стоило рукой повести Василию Бахареву, и за капиталом дело
бы не стало, а теперь… Не знаю вот,
что еще в банке скажут: может, и поверят. А если не поверят, тогда придется обратиться к Ляховскому.
— Да, с этой стороны Лоскутов понятнее. Но у него есть одно совершенно исключительное качество… Я назвал
бы это качество притягательной силой, если
бы речь шла не о живом человеке. Говорю серьезно… Замечаешь,
что чувствуешь себя как-то лучше и умнее в его присутствии; может быть, в этом и весь секрет его нравственного влияния.
Вот я и думаю,
что не лучше ли было
бы начать именно с такой органической подготовки, а форма вылилась
бы сама собой.
Мне кажется,
что было
бы вернее начать именно с такой органической подготовки…
Все уверены в том,
что, будь вы сами на приисках прошлое лето, ничего не произошло
бы.
Пользуясь хорошим расположением хозяина, Бахарев заметил,
что он желал
бы переговорить о деле, по которому приехал. При одном слове «дело» Ляховский весь изменился, точно его ударили палкой по голове. Даже жалко было смотреть на него, — так он съежился в своем кресле, так глупо моргал глазами и сделал такое глупое птичье лицо.
— Да, вы можете надеяться… — сухо ответил Ляховский. — Может быть, вы надеялись на кое-что другое, но богу было угодно поднять меня на ноги… Да! Может быть, кто-нибудь ждал моей смерти, чтобы завладеть моими деньгами, моими имениями… Ну, сознайтесь, Альфонс Богданыч, у вас ведь не дрогнула
бы рука обобрать меня? О, по лицу вижу,
что не дрогнула
бы… Вы
бы стащили с меня саван… Я это чувствую!.. Вы
бы пустили по миру и пани Марину и Зосю… О-о!.. Прошу вас, не отпирайтесь: совершенно напрасно… Да!
Привалов думал о том,
что как хорошо было
бы, если
бы дождевая тучка прокатилась над пашнями гарчиковских мужиков; всходы нуждались в дожде, и поп Савел служил уж два молебна; даже поднимали иконы на поля.
Но важно вот
что: все убеждены в справедливости известной идеи, создается ряд попыток ее осуществления, но потом идея незаметно глохнет и теряется, вот и важно, чтобы явился именно такой человек, который
бы стряхнул с себя все предубеждения и оживил идею.
Настоящий подарок был chef d'oeuvre'ом его изобретательного ума, и Зося понимала,
что никто другой не придумал
бы такого сюрприза.
— Знаете ли, Сергей Александрыч,
что вы у меня разом берете все? Нет, гораздо больше, последнее, — как-то печально бормотал Ляховский, сидя в кресле. — Если
бы мне сказали об этом месяц назад, я ни за
что не поверил
бы. Извините за откровенность, но такая комбинация как-то совсем не входила в мои расчеты. Нужно быть отцом, и таким отцом, каким был для Зоси я, чтобы понять мой, может быть, несколько странный тон с вами… Да, да. Скажите только одно: действительно ли вы любите мою Зосю?
Но Хиония Алексеевна была уже за порогом, предоставив Привалову бесноваться одному. Она была довольна,
что наконец проучила этого миллионера, из-за которого она перенесла на своей собственной спине столько человеческой несправедливости.
Чем она не пожертвовала для него — и вот вам благодарность за все труды, хлопоты, неприятности и даже обиды. Если
бы не этот Привалов, разве Агриппина Филипьевна рассорилась
бы с ней?.. Нет, решительно нигде на свете нет ни совести, ни справедливости, ни признательности!
Из приваловского дома Хина, конечно, не ушла, а как ни в
чем не бывало явилась в него на другой же день после своей размолвки с Приваловым. Хозяину ничего не оставалось, как только по возможности избегать этой фурии, чтобы напрасно не подвергать нареканиям и не отдавать в жертву городским сплетням ни в
чем не повинные женские имена, а с другой — не восстановлять против себя Зоси. Хиония Алексеевна в случае изгнания, конечно, не остановилась
бы ни перед
чем.