Неточные совпадения
—
Мне нужно посоветоваться с мужем, — обыкновенно
говорила Хиония Алексеевна, когда дело касалось чего-нибудь серьезного. — Он не любит, чтобы
я делала что-нибудь без его позволения…
— Как же это так… скоро… вдруг, —
говорила растерявшаяся Марья Степановна. — Верочка, беги скорее к отцу… скажи… Ах, чего это
я горожу!
—
Мне что…
мне все равно, — с гонором
говорил Игорь, отступая в дверях. — Для вас же хлопочу… Вы и то
мне два раза каблуком в скулу угадали. Вот и знак-с…
— О,
я это всегда
говорила… всегда!.. Конечно,
я хорошо понимаю, что вы из скромности не хотите принимать участия в любительских спектаклях.
— Да что
я говорю? — спохватилась Хиония Алексеевна. — Ведь Половодов и Ляховский ваши опекуны, Сергей Александрыч, — вам лучше их знать.
— Перестань балясы точить:
я дело
говорю.
— Папа, пожалей
меня, —
говорила девушка, ласкаясь к отцу. — Находиться в положении вещи, которую всякий имеет право приходить осматривать и приторговывать… нет, папа, это поднимает такое нехорошее чувство в душе! Делается как-то обидно и вместе с тем гадко… Взять хоть сегодняшний визит Привалова: если бы
я не должна была являться перед ним в качестве товара, которому только из вежливости не смотрят в зубы,
я отнеслась бы к нему гораздо лучше, чем теперь.
— Вот, Вася, и на нашей улице праздник, —
говорил Гуляев своему поверенному. — Вот кому оставлю все, а ты это помни: ежели и
меня не будет, — все Сергею… Вот мой сказ.
— Благодарю вас, — добродушно
говорил Привалов, который думал совсем о другом. —
Мне ведь очень немного нужно… Надеюсь, что она
меня не съест?.. Только вот имя у нее такое мудреное.
— А
мне, главное, хочется взбесить этих гордецов Половодовых и Ляховских, — задумчиво
говорила гениальнейшая женщина. — Воображаю, как это их всех взбесит!.. Ха-ха!..
— О нет, зачем же!.. Не стоит
говорить о таких пустяках, Сергей Александрыч. Было бы только для вас удобно, а
я все готова сделать. Конечно,
я не имею возможности устроить с такой роскошью, к какой вы привыкли…
— Право, мама,
я вас не узнаю совсем, —
говорила Надежда Васильевна, — с чего вы взяли, что
я непременно должна выходить за Привалова замуж?
—
Я тоже к слову скажу вам:
я читала книгу, Сергей Александрыч увидел… ну, о книге и
говорили.
— Надя, мать — старинного покроя женщина, и над ней смеяться грешно.
Я тебя ни в чем не стесняю и выдавать силой замуж не буду, только мать все-таки дело
говорит: прежде отцы да матери устраивали детей, а нынче нужно самим о своей голове заботиться.
Я только могу тебе советовать как твой друг. Где у нас женихи-то в Узле? Два инженера повертятся да какой-нибудь иркутский купец, а Привалов совсем другое дело…
— Да,
я довольно часто бываю в Шатровском заводе, у Кости, и мы часто
говорили с ним о вас.
— Ну вот и хорошо, что пришел с нами помолиться, —
говорила Марья Степановна, когда выходила из моленной. — Тут половина образов-то твоих стоит, только
я тебе их не отдам пока…
— Да так… Куда ты с ними? Дело твое холостое, дома присмотреть некому. Не больно вы любите молиться-то. А у
меня неугасимая горит, кануны старушки
говорят.
— Слава богу, слава богу, что вы приехали наконец! — улыбаясь Привалову,
говорила Павла Ивановна. — Дом-то валится у вас, нужен хозяйский глаз… Да,
я знаю это по себе, голубчик, знаю. У
меня все вон развалилось.
— Вы очень кстати приехали к нам в Узел, —
говорил Веревкин, тяжело опускаясь в одно из кресел, которое только не застонало под этим восьмипудовым бременем. Он несколько раз обвел глазами комнату, что-то отыскивая, и потом прибавил: — У
меня сегодня ужасная жажда…
— Гм… Видите ли, Сергей Александрыч,
я приехал к вам, собственно, по делу, — начал Веревкин, не спуская глаз с Привалова. — Но прежде позвольте один вопрос… У вас не заходила речь обо
мне, то есть старик Бахарев ничего вам не
говорил о моей особе?
— Гм… — промычал Веревкин и нетерпеливо забарабанил пальцами по столу. — Дело вот в чем, Сергей Александрыч…
Я буду
говорить с вами как старый университетский товарищ. Гм… Одним словом, вы, вероятно, уже заметили, что
я порядочно опустился…
Об этом еще успеете наслушаться; но
я говорю вам все это в тех видах, чтобы не обманывать на свой счет.
— Об этом мы еще
поговорим после, Сергей Александрыч, а теперь
я должен вас оставить… У
меня дело в суде, — проговорил Веревкин, вынимая золотые часы. — Через час
я должен сказать речь в защиту одного субъекта, который убил троих. Извините, как-нибудь в другой раз… Да вот что: как-нибудь на днях загляните в мою конуру, там и покалякаем. Эй, Виктор, вставай, братику!
— Оставьте его, пусть спит, —
говорил Привалов. — Он
мне не мешает.
— А вы с ним не церемоньтесь… Так
я буду ждать вас, Сергей Александрыч, попросту, без чинов. О моем предложении подумайте, а потом
поговорим всерьез.
—
Я сейчас отправлюсь к Ляховскому и заехал
поговорить с Марьей Степановной… — объяснил он.
—
Я тебе серьезно
говорю, Сергей Александрыч. Чего киснуть в Узле-то? По рукам, что ли? Костя на заводах будет управляться, а мы с тобой на прииски; вот только моя нога немного поправится…
— Решительно не будет, потому что в нем этого… как вам сказать… между нами
говоря… нет именно той смелости, которая нравится женщинам. Ведь в известных отношениях все зависит от уменья схватить удобный момент, воспользоваться минутой, а у Привалова…
Я сомневаюсь, чтобы он имел успех…
— Конечно, он вам зять, —
говорила Хиония Алексеевна, откидывая голову назад, — но
я всегда скажу про него: Александр Павлыч — гордец… Да, да. Лучше не защищайте его, Агриппина Филипьевна.
Я знаю, что он и к вам относится немного критически… Да-с. Что он директор банка и приваловский опекун, так и, господи боже, рукой не достанешь! Ведь не всем же быть директорами и опекунами, Агриппина Филипьевна?
—
Я не понимаю, какая цель могла быть в таком случае у Ляховского? Nicolas
говорил, что в интересе опекунов иметь Тита Привалова налицо, иначе последует раздел наследства, и конец опеке.
— Нет, зачем пустое
говорить…
Мне все едино, что твой вексель, что прошлогодний снег! Уж ты, как ни на есть, лучше без
меня обойдись…
— Завтра, завтра… Видите, что сегодня
мне некогда! —
говорил Веревкин, помогая Привалову сесть в свою довольно подержанную пролетку, заложенную парой соловых вяток на отлете… — Завтра, братцы…
—
Я так рад видеть вас наконец, Сергей Александрыч, —
говорил Половодов, вытягивая под столом свои длинные ноги. — Только надолго ли вы останетесь с нами?
—
Я, кажется, помешала вам?.. — нерешительно проговорила Антонида Ивановна, продолжая оставаться на прежнем месте, причем вся ее стройная фигура эффектно вырезывалась на темном пространстве дверей. —
Мне maman
говорила о Сергее Александрыче, — прибавила она, поправляя на руке шведскую перчатку.
—
Я ничего не
говорю про тебя, Nicolas, Sophie не обращает на тебя никакого внимания, вот ты и злишься…
— Василий Назарыч, насколько
я понял его, кажется, ничего не имеет ни против вас, ни против Ляховского. Он
говорил об отчете.
— А как сестра русские песни поет… —
говорил Веревкин, когда они выходили на подъезд. — Вот ужо в следующий раз
я ее попрошу. Пальчики, батенька, оближешь!
—
Я вам
говорю, что Привалов не хотел этого, не хотел даже тогда, когда ему один очень ловкий человек предлагал устроить все дело в самый короткий срок.
«Уж не болен ли,
говорит, Сереженька с дороги-то, или, может, на нас сердится…» А
я ей прямо так и сказал: «Вздор, за задние ноги приволоку тебе твоего Сереженьку…» Нет, кроме шуток, едем поскорее,
мне, право, некогда.
— А
я тебе вот что скажу, —
говорил Виктор Васильич, помещаясь в пролетке бочком, — если хочешь угодить маменьке, заходи попросту, без затей, вечерком… Понимаешь — по семейному делу. Мамынька-то любит в преферанс сыграть, ну, ты и предложи свои услуги. Старуха без ума тебя любит и даже похудела за эти дни.
—
Я ни в чем не обвиняю Василия Назарыча, —
говорил Привалов, — и даже не думал обидеться на него за наш последний разговор. Но
мне, Марья Степановна, было слишком тяжело все это время…
— Да
я его не хаю, голубчик, может, он и хороший человек для тебя,
я так
говорю. Вот все с Виктором Васильичем нашим хороводится… Ох-хо-хо!.. Был, поди, у Веревкиных-то?
— Ну, не буду, не буду… — согласился Виктор Васильич. —
Я как-нибудь после Сергею Александрычу доскажу одному. Где эти кислые барышни заведутся, и
поговорить ни о чем нельзя. Вон Зося, так ей все равно: рассказывай, что душе угодно.
— Теперь
я понимаю, —
говорила Надежда Васильевна. —
Мне кажется, что папа просто не понял вас тогда и согласится с вами, когда хладнокровно обсудит все дело.
— Ваше положение действительно было критическое, — весело
говорил Половодов, целуя жену в лоб. —
Я не желал бы быть на вашем месте.
— А ведь
я думал, что вы уже были у Ляховского, —
говорил Половодов на дороге к передней. — Помилуйте, сколько времени прошло, а вы все не едете. Хотел сегодня сам ехать к вам.
— Александр Павлыч
мне говорил, что у вас есть черновая последнего отчета по опеке… Позвольте
мне взглянуть на нее.
— Теперь
я покажу вам половину, где мы, собственно, живем сами, —
говорил Ляховский, бойко спускаясь по лестнице.
— А у
меня дела, Сергей Александрыч, извините, пожалуйста, —
говорил Ляховский, трусцой выбегая из комнаты.
Виктор Васильич и
говорит: «Супротив
меня никому смелости не оказать…» Обнаковенно, человек не от ума сболтнул, а Иван Яковлич подхватил: окажи им смелость сейчас, и шабаш.