Неточные совпадения
—
Вот он, — проговорил Лука, показывая глазами на молодого красивого лакея с английским пробором. — Ишь, челку-то расчесал! Только уж
я сам доложу о вас, Сергей Александрыч… Да какой вы из себя-то молодец… а!
Я живой ногой… Ах
ты, владычица небесная!..
— А! так
ты вот как со
мной разговариваешь…
— Гм…
я думал, лучше. Ну, да об этом еще успеем натолковаться! А право,
ты сильно изменился…
Вот покойник Александр-то Ильич, отец-то твой, не дожил… Да. А
ты его не вини.
Ты еще молод, да и не твое это дело.
— Береги его, Маша, — проговорил Гуляев, когда поздравлял молодых. — У
меня Василий правая рука…
Вот тебе мой сказ.
—
Вот, Вася, и на нашей улице праздник, — говорил Гуляев своему поверенному. —
Вот кому оставлю все, а
ты это помни: ежели и
меня не будет, — все Сергею…
Вот мой сказ.
— Нет, Вася, умру… — слабым голосом шептал старик, когда Бахарев старался его успокоить. — Только
вот тебя и ждал, Вася. Надо
мне с
тобой переговорить… Все, что у
меня есть, все оставляю моему внучку Сергею… Не оставляй его… О Варваре тоже позаботься: ей еще много горя будет, как
я умру…
— Ну
вот и хорошо, что пришел с нами помолиться, — говорила Марья Степановна, когда выходила из моленной. — Тут половина образов-то твоих стоит, только
я тебе их не отдам пока…
— Не-ет… Вы думаете, что
я дурак… пьян… Послушай, Привалов,
я…
тебе вот что скажу…
— Знаю, вперед знаю ответ: «Нужно подумать… не осмотрелся хорошенько…» Так ведь? Этакие нынче осторожные люди пошли; не то что мы: либо сена клок, либо вилы в бок! Да ведь ничего, живы и с голоду не умерли. Так-то, Сергей Александрыч… А
я вот что скажу: прожил
ты в Узле три недели и еще проживешь десять лет — нового ничего не увидишь Одна канитель: день да ночь — и сутки прочь, а вновь ничего. Ведь
ты совсем в Узле останешься?
— Ах, Сережа, Сережа… — шептал Бахарев, качая головой. — Добрая у
тебя душа-то… золотая… Хорошая ведь в
тебе кровь-то. Это она сказывается. Только… мудреное
ты дело затеваешь, небывалое…
Вот я — скоро и помирать пора, а не пойму хорошенько…
—
Я тебе серьезно говорю, Сергей Александрыч. Чего киснуть в Узле-то? По рукам, что ли? Костя на заводах будет управляться, а мы с
тобой на прииски;
вот только моя нога немного поправится…
— Знаю, что острижете, — грубо проговорил Лепешкин, вынимая толстый бумажник. — Ведь у
тебя голова-то, Иван Яковлич, золотая, прямо сказать, кабы не дыра в ней… Не стоял бы
ты на коленях перед мужиком, ежели бы этих своих глупостев с женским полом не выкидывал. Да…
Вот тебе деньги, и чтобы завтра они у
меня на столе лежали.
Вот тебе мой сказ, а векселей твоих даром не надо, — все равно на подтопку уйдут.
—
Я ничего не говорю про
тебя, Nicolas, Sophie не обращает на
тебя никакого внимания,
вот ты и злишься…
— А
я тебе вот что скажу, — говорил Виктор Васильич, помещаясь в пролетке бочком, — если хочешь угодить маменьке, заходи попросту, без затей, вечерком… Понимаешь — по семейному делу. Мамынька-то любит в преферанс сыграть, ну,
ты и предложи свои услуги. Старуха без ума
тебя любит и даже похудела за эти дни.
— Ну, к отцу не хочешь ехать, ко
мне бы заглянул, а уж
я тут надумалась о
тебе. Кабы
ты чужой был, а то о
тебе же сердце болит…
Вот отец-то какой у нас: чуть что — и пошел…
— Знаю, что тяжело, голубчик.
Тебе тяжело, а
мне вдвое, потому что приехал
ты на родную сторону, а
тебя и приголубить некому.
Вот нету матери-то, так и приласкать некому… Бранить да началить всегда мастера найдутся, а
вот кто пожалеет-то?
— Да
я его не хаю, голубчик, может, он и хороший человек для
тебя,
я так говорю.
Вот все с Виктором Васильичем нашим хороводится… Ох-хо-хо!.. Был, поди, у Веревкиных-то?
— Не могу знать!.. А где
я тебе возьму денег? Как
ты об этом думаешь… а? Ведь
ты думаешь же о чем-нибудь, когда идешь ко
мне? Ведь думаешь… а? «Дескать,
вот я приду к барину и буду просить денег, а барин запустит руку в конторку и вытащит оттуда денег, сколько
мне нужно…» Ведь так думаешь… а? Да у барина-то, умная твоя голова, деньги-то разве растут в конторке?..
— Это, голубчик, исключительная натура, совершенно исключительная, — говорил Бахарев про Лоскутова, — не от мира сего человек…
Вот я его сколько лет знаю и все-таки хорошенько не могу понять, что это за человек. Только чувствуешь, что крупная величина перед
тобой. Всякая сила дает себя чувствовать.
— Погоди,
вот я поговорю с Приваловым, — упрямился Бахарев. —
Ты знаешь Катю Колпакову? Нет? Ну, брат, так
ты мух ловишь здесь, в Узле-то… Как канканирует, бестия! Понимаешь, ее сам Иван Яковлич выучил.
— Ну
вот…
ты уж и рассердилась… А
я тебя люблю.
— Ах, боже мой! Как
ты не можешь понять такой простой вещи! Александр Павлыч такой забавный, а
я люблю все смешное, — беззаботно отвечала Зося. —
Вот и Хину люблю тоже за это… Ну, что может быть забавнее, когда их сведешь вместе?.. Впрочем, если
ты ревнуешь
меня к Половодову, то
я тебе сказала раз и навсегда…
—
Мне удивляться нечего:
я за делом приехал, — полушутя, полусерьезно отвечал Привалов, — а
вот тебя как сюда занесло?
— Ох, напрасно, напрасно… — хрипел Данилушка, повертывая головой. — Старики ндравные, чего говорить, характерные, а только они
тебя любят пуще родного детища… Верно
тебе говорю!.. Может, слез об
тебе было сколько пролито. А Василий-то Назарыч так и по ночам о
тебе все вздыхает… Да. Напрасно, Сереженька,
ты их обегаешь! Ей-богу… Ведь
я тебя во каким махоньким на руках носил, еще при покойнике дедушке. Тоже и
ты их любишь всех, Бахаревых-то, а
вот тоже у
тебя какой-то сумнительный характер.
— Так
ты вот какие со
мной поступки поступаешь?! Ах
ты, дьявол этакий… черт!.. Да
я тебя…
—
Вот, мама,
я привел к
тебе Николая Иваныча, с которым
ты хотела сразиться в преферанс, — рекомендовал Виктор Васильич своего друга. — Он отлично играет…
—
Вот и мы к
тебе за крупчаткой приехали, — шутил Василий Назарыч, хлопая Нагибина по плечу. — У нас своя-то вся вышла, а есть хочется… Вон у
меня зятек-то мастер насчет еды.
—
Вот я и приехал… хочу увидать Надю… — заговорил Бахарев, опуская седую голову. — Вся душенька во
мне изболелась, Илья Гаврилыч. Боялся один-то ехать — стар стал, того гляди кондрашка дорогой схватит. Ну, а как
ты думаешь насчет того, о чем писал?
—
Вот я приехал к
тебе… сам приехал… — шептал Василий Назарыч, рассматривая свою Надю пристальным взглядом. — Состарился совсем… хотел
тебя увидать…
Вот я и думаю умру,
ты останешься одна с маленькой девочкой на руках…
Я вот и думаю о
тебе, а сердце так и обливается кровью.
Тебя удивляет и, может быть, оскорбляет моя стариковская откровенность, но войди в мое положение, деточка, поставь себя на мое место;
вот я старик, стою одной ногой в могиле, целый век прожил, как и другие, с грехом пополам, теперь у
меня в руках громадный капитал…
Неточные совпадения
Аммос Федорович.
Вот тебе на! (Вслух).Господа,
я думаю, что письмо длинно. Да и черт ли в нем: дрянь этакую читать.
Анна Андреевна. После?
Вот новости — после!
Я не хочу после…
Мне только одно слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал!
Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку;
я сейчас».
Вот тебе и сейчас!
Вот тебе ничего и не узнали! А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто
тебе делает гримасу, когда
ты отвернешься.
Купцы. Ей-ей! А попробуй прекословить, наведет к
тебе в дом целый полк на постой. А если что, велит запереть двери. «
Я тебя, — говорит, — не буду, — говорит, — подвергать телесному наказанию или пыткой пытать — это, говорит, запрещено законом, а
вот ты у
меня, любезный, поешь селедки!»
Хлестаков. Да что?
мне нет никакого дела до них. (В размышлении.)
Я не знаю, однако ж, зачем вы говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а
меня вы не смеете высечь, до этого вам далеко…
Вот еще! смотри
ты какой!..
Я заплачу, заплачу деньги, но у
меня теперь нет.
Я потому и сижу здесь, что у
меня нет ни копейки.
Хлестаков.
Ты растолкуй ему сурьезно, что
мне нужно есть. Деньги сами собою… Он думает, что, как ему, мужику, ничего, если не поесть день, так и другим тоже.
Вот новости!