Неточные совпадения
— А не болтай глупостев, особливо чего не знаешь.
Ну, зачем пришел-то? Говори, а то мне некогда с
тобой балясы точить…
— Не
ты, так другие пойдут… Я
тебе же добра желал, Родион Потапыч. А что касается Балчуговских промыслов, так они о нас с
тобой плакать не будут…
Ты вот говоришь, что я ничего не понимаю, а я, может, побольше твоего-то смыслю в этом деле. Балчуговская-то дача рядом прошла с Кедровской —
ну, назаявляют приисков на самой грани да и будут скупать ваше балчуговское золото, а запишут в свои книги. Тут не разбери-бери… Вот это какое дело!
—
Ну, будет
тебе… Эк, что вздумал вспоминать!
— А дом где? А всякое обзаведенье? А деньги? — накинулся на него Зыков с ожесточением. —
Тебе руки-то отрубить надо было, когда
ты в карты стал играть, да мадеру стал лакать, да пустяками стал заниматься… В чьем дому сейчас Ермошка-кабатчик как клоп раздулся? Ну-ка, скажи, а?..
—
Ну, что он? Поди, из лица весь выступил? А? Ведь ему это без смерти смерть. Как другая цепная собака: ни во двор, ни со двора не пущает. Не поглянулось ему? А?.. Еще сродни мне приходится по мамыньке —
ну, да мне-то это все едино. Это уж мамынькино дело: она с ним дружит. Ха-ха!.. Ах, андел
ты мой, Андрон Евстратыч! Пряменько
тебе скажу: вдругорядь нашу Фотьянку с праздником делаешь, — впервой, когда россыпь открыл, а теперь — словечком своим озолотил.
—
Ну, Яшенька, и зададим мы кержакам горячего до слез!.. — хвастливо повторял он, ерзая по лошадиной спине. — Всю ихнюю стариковскую веру вверх дном поставим… Уважим в лучшем виде! Хорошо, что
ты на меня натакался, Яша, а то одному-то
тебе где бы сладить… Э-э, мотри: ведь это наш Шишка пехтурой в город копотит! Он…
— А вот это самое… Будет
тебе надо мной измываться. Вполне даже достаточно… Пора мне и своим умом жить… Выдели меня, и конец тому делу. Купи мне избу, лошадь, коровенку,
ну обзаведение, а там я сам…
—
Ну так слушай…
Ты вот Тараса за дурака считал и на порог не пускал…
—
Ты это что за модель выдумал… а?! — грозно встретил Родион Потапыч непокорное детище. — Кто в дому хозяин?.. Какие
ты слова сейчас выражал отцу? С кем связался-то?..
Ну, чего березовым пнем уставился?
— Да уж четвертые сутки… Вот я и хотел попросить
тебя, Степан Романыч, яви
ты божецкую милость, вороти девку… Парня ежели не хотел отодрать,
ну, бог с
тобой, а девку вороти. Служил я на промыслах верой и правдой шестьдесят лет, заслужил же хоть что-нибудь? Цепному псу и то косточку бросают…
— Вот что я
тебе скажу, Родион Потапыч, — заговорила старуха серьезно, — я к
тебе за делом…
Ты это что надумал-то? Не похвалю твою Феню, а тебя-то вдвое. Девичья-то совесть известная: до порога, а
ты с чего проклинать вздумал?..
Ну пожурил, постращал, отвел душу — и довольно…
— Да
ты слушай, умная голова, когда говорят…
Ты не для того отец, чтобы проклинать свою кровь. Сам виноват, что раньше замуж не выдавал. Вот Марью-то заморил в девках по своей гордости. Верно
тебе говорю.
Ты меня послушай, ежели своего ума не хватило. Проклясть-то не мудрено, а ведь
ты помрешь, а Феня останется. Ей-то еще жить да жить… Сам, говорю, виноват!..
Ну, что молчишь?..
—
Ну, прощай, Родион Потапыч… Так
ты тово, Феню-то добывай из Тайболы да вези ко мне на Фотьянку, утихомирим девку, коли на то пойдет.
— Обыкновенно,
ты ответишь, — сказал Лучок. —
Ты жалованья-то пятьдесят целковых получаешь,
ну, значит, кругом и будешь виноват… А с меня за двадцать-то целковых не много возьмешь.
— Не перешибай
ты его! — останавливал Тарас. — Старичок древний, как раз запутается… Ну-ка, дедушка, еще стаканчик кувырни!
Ну, старец-то принял наказание, перекрестился и Разова благословил… «Миленький, — говорит, — мне
тебя жаль, не от себя лютуешь».
—
Ну а про свинью-то, дедушка, — напомнил Тарас. —
Ты уж нам все обскажи, как было дело…
— Ох, не спрашивай… Канпанятся они теперь в кабаке вот уж близко месяца, и конца-краю нету. Только что и будет… Сегодня зятек-то твой, Тарас Матвеич, пришел с Кишкиным и сейчас к Фролке: у них одно заведенье.
Ну, так
ты насчет Фени не сумлевайся: отвожусь как-нибудь…
— Отроду не пивал, не знаю, чем она и пахнет, а теперь уж поздно начинать…
Ну так, своячинушка, направляй
ты нашу заблудящую девку, как
тебе бог на душу положит, а там, может, и сочтемся. Что
тебе понадобится, то и сделаю. А теперь, значит, прощай…
—
Ну, черт с
тобой, делай заявку…
—
Ну, это не фасон, Петр Васильич, — ворчал Кишкин. —
Ты что раньше-то говорил: «У меня в избе живите, как дома, у меня вольготно», а сам пустил Ястребова.
— Ах, какой же
ты, братец мой, непонятный!
Ну, тут
тебе и есть Миляев мыс, потому как Мутяшка упала в Меледу под самой Каленой горой.
— Плачет о нас с
тобой острог-то, Андрон Евстратыч… Все там будем, сколько ни прыгаем.
Ну, да это наплевать… Ах, Андрон Евстратыч!.. Разве Ястребов вор? Воры-то — ваша балчуговская компания, которая народ сосет, воры — инженеры, канцелярские крысы вроде
тебя, а я хлеб даю народу… Компания-то полуторых рублей не дает за золотник, а я все три целковых.
—
Ну нет, брат, шалишь! — озлился Кишкин. — Мыльников сбежал, теперь
ты хочешь уйти, кто же останется? Тоже компания, нечего сказать…
— Что дальше-то — обезножел я, вот
тебе и дальше… Побродил по студеной вешней воде,
ну и обезножел, как другая опоенная лошадь.
—
Ну, сказывали, что и
тебе тоже перепадает… Мыльников как-то завернул и говорит: «Фене деньги повалили — тот двугривенный даст, другой полтину…» Побожился, что не врет.
— Ну-ка, кажи, что он
тебе дал?..
— Да говори
ты толком… — приставал к нему Мыльников. — Убегла, значит, наша Федосья Родивоновна.
Ну, так и говори… И с собой ничего не взяла, все бросила. Вот какое вышло дело!
—
Ну, говори… — коротко ответил Карачунский, узнавший Мыльникова. — Что
тебе нужно, Тарас?
— Кожин меня за воротами ждет, Степан Романыч… Очертел он окончательно и дурак дураком. Я с ним теперь отваживаюсь вторые сутки… А Фене я сродственник: моя-то жена родная — ейная сестра, значит, Татьяна.
Ну, значит, я и пришел объявиться, потому как дело это особенное. Дома ревут у Фени, Кожин грозится зарезать
тебя, а я с емя со всеми отваживаюсь… Вот какое дельце, Степан Романыч. Силушки моей не стало…
— И увезу, а
ты мне сруководствуй деляночку на Краюхином увале, — просил в свою очередь Мыльников. — Кедровскую-то дачу бросил я, Фенюшка…
Ну ее к черту! И конпания у нас была: пришей хвост кобыле. Все врозь, а главный заводчик Петр Васильич. Такая кривая ерахта!.. С Ястребовым снюхался и золото для него скупает… Да ведь
ты знаешь, чего я тебе-то рассказываю. А
ты деляночку-то приспособь… В некоторое время пригожусь, Фенюшка. Без меня, как без поганого ведра, не обойдешься…
— Сейчас оттуда… Вместе с Кожиным были.
Ну, там Мамай воевал: как учали бабы реветь, как учали причитать — святых вон понеси.
Ну, да
ты не сумлевайся, Фенюшка… И не такая беда изнашивается. А главное, оборудуй мне деляночку…
— Воду на твоей Оксе возить — вот это в самый раз, — ворчала старуха. — В два-то дня она у меня всю посуду перебила… Да
ты, Тарас, никак с ночевкой приехал?
Ну нет, брат,
ты эту моду оставь… Вон Петр Васильич поедом съел меня за твою-то Оксю. «Ее, — говорит, — корми, да еще родня-шаромыжники навяжутся…» Так напрямки и отрезал.
— Значит, Феня ему по самому скусу пришлась… хе-хе!.. Харч, а не девка: ломтями режь да ешь.
Ну а что было, баушка, как я к теще любезной приехал да объявил им про Феню, что, мол, так и так!.. Как взвыли бабы, как запричитали, как заголосили истошными голосами — ложись помирай. И
тебе, баушка, досталось на орехи. «Захвалилась, — говорят, — старая грымза, а Феню не уберегла…» Родня-то, баушка, по нынешним временам везде так разговаривает. Так отзолотили
тебя, что лучше и не бывает, вровень с грязью сделали.
— В лесу починивать?..
Ну будет, не валяй дурака… А
ты купи маленькие вески, есть такие, в футляре. Нельзя же с безменом ходить по промыслам. Как раз влопаешься. Вот все вы такие, мужланы: на комара с обухом. Три рубля на вески пожалел, а головы не жаль… Да смотри, моего золота не шевели: порошину тронешь — башка прочь.
—
Ну и глаз у
тебя, Андрон Евстратыч: насквозь. Каюсь, был такой грех… Одинова попробовал, а лестно оно.
— Ну-ну, без
тебя знаю, — успокоил его Кишкин. — Только вот
тебе мой сказ, Петр Васильич… Видал, как рыбу бреднем ловят: большая щука уйдет, а маленькая рыбешка вся тут и осталась. Так и твое дело… Ястребов-то выкрутится: у него семьдесят семь ходов с ходом, а
ты влопаешься со своими весами как кур во щи.
— Кто это
тебе сказал? — воспрянул духом Мыльников, раздумье с него соскочило как с гуся вода. —
Ну нет, брат… Не таковский человек Тарас Мыльников, чтобы от богачества отказался. Эй, Окся, айда в дудку…
— Так он
тебя в дудку запятил? То-то безголовый мужичонка… Кто же баб в шахту посылает: такого закону нет.
Ну и дурак этот Тарас… Как
ты к нему-то попала? Фотьянская, видно?
—
Ну уж это
тебя не касается. Ступай да поищи лучше свою вторую фотьянскую россыпь… Лягушатник
тебе пожертвует Ястребов.
— Так, так… — соглашался Петр Васильич, жалея, что напрасно только стравил полуштоф наливки, а парень оказался круглым дураком. —
Ну, Семеныч, теперь
ты тово… ступай, значит, домой.
— Я
тебе покажу баушку! Фенька сбежала, да и
ты сбежишь, а я с кем тут останусь?
Ну диви бы молоденькая девчонка была, у которой ветер на уме, а то… тьфу!.. Срам и говорить-то… По сеням женихов ловишь, срамница!
— А такая!.. Вот погляди
ты на меня сейчас и скажи: «Дурак
ты, Петр Васильич, да еще какой дурак-то… ах какой дурак!.. Недаром кривой ерахтой все зовут… Дурак, дурак!..» Так ведь?.. а?.. Ведь мне одно словечко было молвить Ястребову-то, так болото-то и мое… а?..
Ну не дурак ли я после того? Убить меня мало, кривого подлеца…
— Нет,
ты лучше убей меня, Матюшка!.. Ведь я всю зиму зарился на жилку Мыльникова, как бы от нее свою пользу получить, а богачество было прямо у меня в дому, под носом…
Ну как было не догадаться?.. Ведь Шишка догадался же… Нет, дурак, дурак, дурак!.. Как у свиньи под рылом все лежало…
— Ах, Марья Родивоновна: бойка, да речиста, да увертлива… Быть, видно, по-твоему. Только умей ухаживать за стариком… по-настоящему. Нарочно горенку для
тебя налажу: сиди в ней канарейкой. Вот только парень-то…
ну, да это твое девичье дело. Уластила старика, егоза…
—
Ну, этим
ты меня не купишь! — рассердилась сестрица Марья. — Приласкать да поцеловать старичка и так не грешно, а это уж
ты оставь…
—
Ну, это его дело… Может,
ты же ему место-то приспособил своим доносом. Влетел он в это самое дело как кур в ощип… Ах, Андрошка, бить-то
тебя было некому!..
—
Ну, у хлеба не без крох, — равнодушно заметил секретарь. — А я думал, что
тебя уж режут…
—
Ты, Оксюха, уж постарайся для нас-то, — шутили часто рабочие над своей молодайкой. — Родителю приспособила жилку,
ну и нам какое-нибудь гнездышко укажи.