Неточные совпадения
— А
не болтай глупостев, особливо
чего не знаешь. Ну, зачем пришел-то? Говори, а
то мне некогда с тобой балясы точить…
В первое мгновение Зыков
не поверил и только посмотрел удивленными глазами на Кишкина,
не врет ли старая конторская крыса, но
тот говорил с такой уверенностью,
что сомнений
не могло быть. Эта весть поразила старика, и он смущенно пробормотал...
Родион Потапыч почему-то делал такой вид,
что совсем
не замечает этого покорного зятя, а
тот, в свою очередь, всячески старался
не попадаться старику на глаза.
Замечательной особенностью тайболовцев было еще и
то,
что, живя в золотоносной полосе, они совсем
не «занимались золотом».
Федосья убежала в зажиточную сравнительно семью; но, кроме самовольства, здесь было еще уклонение в раскол, потому
что брак был сводный. Все это так поразило Устинью Марковну,
что она, вместо
того чтобы дать сейчас же знать мужу на Фотьянку, задумала вернуть Федосью домашними средствами, чтобы
не делать лишней огласки и чтобы
не огорчить старика вконец. Устинья Марковна сама отправилась в Тайболу, но ее даже
не допустили к дочери, несмотря ни на ее слезы, ни на угрозы.
—
Чему быть,
того не миновать! — весело ответил Акинфий Назарыч. — Ну пошумит старик, покажет пыль — и весь тут…
Не всякое лыко в строку. Мало ли наши кержанки за православных убегом идут? Тут, брат, силой ничего
не поделаешь.
Не те времена, Яков Родионыч. Рассудите вы сами…
— У нас есть своя поговорка мужицкая, Степан Романыч:
тем море
не испоганилось,
что пес налакал… Сама виновата, ежели
не умела правильной девицей прожить.
Весь секрет заключался в
том,
что Карачунский никогда
не стонал,
что завален работой по горло, как это делают все другие, потом он умел распорядиться своим временем и, главное, всегда имел такой беспечный, улыбающийся вид.
Даже сам Родион Потапыч
не понимал своего главного начальника и если относился к нему с уважением,
то исключительно только по традиции, потому
что не мог
не уважать начальства.
Старик
не понял и
того, как неприятно было Карачунскому узнать о затеях и кознях какого-то Кишкина, — в глазах Карачунского это дело было гораздо серьезнее,
чем полагал
тот же Родион Потапыч.
— Да ты слушай, умная голова, когда говорят… Ты
не для
того отец, чтобы проклинать свою кровь. Сам виноват,
что раньше замуж
не выдавал. Вот Марью-то заморил в девках по своей гордости. Верно тебе говорю. Ты меня послушай, ежели своего ума
не хватило. Проклясть-то
не мудрено, а ведь ты помрешь, а Феня останется. Ей-то еще жить да жить… Сам, говорю, виноват!.. Ну,
что молчишь?..
Он очень полюбил молодого Зыкова и устроил так,
что десятилетняя каторга для него была
не в каторгу, а в обыкновенную промысловую работу, с
той разницей,
что только ночевать ему приходилось в остроге.
—
Не девушкой я за тебя выходила замуж… — шептали побелевшие губы. — Нет моей в
том вины, а забыть
не могла.
Чем ты ко мне ласковее,
тем мне страшнее. Молчу, а у самой сердце кровью обливается.
— А
не хочешь
того,
чем ворота запирают?..
Сложился целый ряд легенд о золоте на Мутяшке, вроде
того,
что там на золоте положен большой зарок, который
не действует только на невинную девицу, а мужику
не дается.
Простые рабочие,
не владевшие даром «словесности», как Мыльников, довольствовались пока
тем,
что забирали у городских охотников задатки и записывались зараз в несколько разведочных партий, а деньги, конечно, пропивали в кабаке тут же. Никто
не думал о
том, чтобы завести новую одежду или сапоги. Все надежды возлагались на будущее, а в частности на Кедровскую дачу.
Дело в
том,
что преступников сначала вели, привязав к прикладу солдатского ружья, и когда они
не могли идти — везли на тележке и здесь уже добивали окончательно.
— Отроду
не пивал,
не знаю,
чем она и пахнет, а теперь уж поздно начинать… Ну так, своячинушка, направляй ты нашу заблудящую девку, как тебе бог на душу положит, а там, может, и сочтемся.
Что тебе понадобится,
то и сделаю. А теперь, значит, прощай…
— Страшнее
того,
что сама наделала,
не будет…
— А ты
того не подумала, Феня,
что родился бы у тебя младенец и потащила бы Маремьяна к старикам да к своим старухам крестить?
А
того ты
не подумала,
что у тебя народилось бы человек пять ребят, тогда как?..
Ровно через неделю Кожин разыскал, где была спрятана Феня, и верхом приехал в Фотьянку. Сначала, для отвода глаз, он завернул в кабак, будто собирается золото искать в Кедровской даче. Поговорил он кое с кем из мужиков, а потом послал за Петром Васильичем.
Тот не заставил себя ждать и, как увидел Кожина, сразу смекнул, в
чем дело. Чтобы
не выдать себя, Петр Васильич с час ломал комедию и сговаривался с Кожиным о золоте.
— Все я знаю, други мои милые, — заговорил Ястребов, хлопая Петра Васильича по плечу. — Бабьи бредни и запуки, а вы и верите… Я еще пораньше про свинью-то слышал, посмеялся — только и всего.
Не положил —
не ищи… А у тебя, Петр Васильич, свинья-то золотая дома будет, ежели с умом… Напрасно ты ввязался в эту свою конпанию: ничего
не выйдет, окромя
того,
что время убьете да прохарчитесь…
Особенно приставал Петр Васильич, обиженный
тем,
что Кишкин
не взял его на поиск свиньи.
— Было бы
что скупать, — отъедается Ястребов, который в карман за словом
не лазил. — Вашего-то золота кот наплакал… А вот мое золото будет оглядываться на вас.
Тот же Кишкин скупать будет от моих старателей… Так ведь, Андрон Евстратыч? Ты ведь еще при казне набил руку…
— А ты видел, как я его скупаю? Вот то-то и есть… Все кричат про меня,
что скупаю чужое золото, а никто
не видал. Значит, кто поумнее, так
тот и промолчал бы.
То,
чего не могла сделать бедность, сделало богатство.
— Смотри, Родион Потапыч, как бы нам
не ошибиться с этой Рублихой, — предупреждал Карачунский. —
То же будет,
что с Спасо-Колчеданской…
— Ну, сказывали,
что и тебе тоже перепадает… Мыльников как-то завернул и говорит: «Фене деньги повалили —
тот двугривенный даст, другой полтину…» Побожился,
что не врет.
— Сапоги со скрипом завел, пуховую шляпу — так петухом и расхаживает. Я как-то была, так он на меня, мамынька, и глядеть
не хочет. А с баушкой Лукерьей у них из-за денег дело до драки доходит:
та себе тянет, а Петр Васильич себе. Фенька, конечно, круглая дура, потому
что все им отдает…
Последнее появление Яши сопровождалось большой неприятностью. Забунтовала, к общему удивлению, безответная Анна. Она заметила,
что Яша уже
не в первый раз все о чем-то шептался с Прокопием, и заподозрила его в дурных замыслах: как раз сомустит смирного мужика и уведет за собой в лес. Долго ли до греха? И
то весь народ точно белены объелся…
—
Не упомню,
не то сегодня,
не то вчера… Горюшко лютое, беда моя смертная пришла, Устинья Марковна. Разделились мы верами, а во мне душа полымем горит… Погляжу кругом, а все красное. Ах, тоска смертная… Фенюшка, родная,
что ты сделала над своей головой?.. Лучше бы ты померла…
— Ну, твое дело табак, Акинфий Назарыч, — объявил он Кожину с приличной торжественностью. — Совсем ведь Феня-то оболоклась было, да
тот змей-то
не пустил… Как уцепился в нее, ну, известно, женское дело. Знаешь,
что я придумал: надо беспременно на Фотьянку гнать, к баушке Лукерье; без баушки Лукерьи невозможно…
Мыльников приводил свою Оксю два раза, и она оба раза бежала. Одним словом, с бабой дело
не клеилось, хотя Петр Васильич и обещал раздобыть таковую во
что бы
то ни стало.
Опытные рабочие
не доверяли новому скупщику, но соблазн заключался в
том,
что к Ермошке нужно было еще везти золото, а тут получай деньги у себя на промыслах, из руки в руку.
Но лиха беда заключалась в
том,
что не хватало силы, а пустяками
не стоило пока заниматься.
Дело в
том,
что Тарас Мыльников, благодаря ходатайству Фени, получил делянку чуть
не рядом с главной шахтой, всего в каких-нибудь ста саженях.
Ее обрадовало
то,
что здесь было теплее,
чем наверху, но, с другой стороны, стенки дудки были покрыты липкой слезившейся глиной, так
что она
не успела наложить двух бадей «пустяка», как вся промокла, — и ноги мокрые, и спина, и платок на голове.
— Только товар портишь, шваль! — ругался Петр Васильич. —
Что добыл,
то и стравил конпании ни за грош… По полтора рубля за золотник получаешь. Ах, дурак Мыльников… Руки бы тебе по локоть отрубить… утопить… дурак, дурак! Нашел жилку и молчал бы, а
то растворил хайло: «Жилку обыскал!» Да
не дурак ли?.. Язык тебе, подлому, отрезать…
Знакомые смотрели на все это как на милые шалости старого холостяка, а Карачунский был счастлив
тем,
что с ним
не случилось никаких «органических последствий».
—
Не заглядывайся больно-то, Марьюшка, а
то после тосковать будешь, — пошутил Петр Васильич. — Парень чистяк, уж это
что говорить!
Ее удивило больше всего
то,
что у баушки завелись какие-то дела с Кишкиным, тогда как раньше она и слышать о нем
не хотела, как о первом смутьяне и затейщике, сбивавшем с толку мужиков.
Результатом этой сцены было
то,
что враги очутились на суде у Карачунского. Родион Потапыч
не бывал в господском доме с
того времени, как поселилась в нем Феня, а теперь пришел, потому
что давно уже про себя похоронил любимую дочь.
— Рассуди нас, Степан Романыч, — спокойно заявил старик. — Уж на
что лют был покойничек Иван Герасимыч Оников, живых людей в гроб вгонял, а и
тот не смел такие слова выражать… Неужто теперь хуже каторжного положенья? Да и дело мое правое, Степан Романыч… Уж я поблажки, кажется,
не даю рабочим, а только зачем дразнить их напрасно.
Выгнав зазнавшегося мальчишку, Карачунский долго
не мог успокоиться. Да, он вышел из себя,
чего никогда
не случалось, и это его злило больше всего. И с кем
не выдержал характера — с мальчишкой, молокососом. Положим,
что тот сам вызвал его на это, но чужие глупости еще
не делают нас умнее. Глупо и еще раз глупо.
Собственно, логической связи тут
не было никакой, кроме разве
того,
что на фоне этого налетевшего вихрем богатства еще ярче выступала своя промысловая голь и нищета.
Со своей стороны, сам Кишкин подал повод к неудовольствию
тем,
что не взял никого из старых рабочих, точно боялся этих участников своего приискового мытарства.
Когда баушка Лукерья получила от Марьи целую пригоршню серебра,
то не знала,
что и подумать, а девушка нарочно отдала деньги при Кишкине, лукаво ухмыляясь: «Вот-де тебе и твоя приманка, старый черт». Кое-как сообразила старуха, в
чем дело, и только плюнула. Она вообще следила за поведением Кишкина, особенно за
тем, как он тратил деньги, точно это были ее собственные капиталы.
Что неприятно поражало Родиона Потапыча, так это
то,
что Карачунский как будто остыл к Рублихе и совершенно равнодушно выслушивал подробные доклады старого штейгера, точно все это
не касалось его.
Вероятно, оно дано было сначала кем-нибудь из горных инженеров и было подхвачено рабочими, да так и пошло гулять по всем промыслам как забористое и зубастое словечко,
тем более
что такой белой глины рабочие очень
не любили — лопата ее
не брала, а кайло вязло, как в воске.
Неточные совпадения
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья
не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки,
то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья.
Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек,
то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это такой народ,
что на жизнь мою готовы покуситься.
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет!
Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать
не куды пошло!
Что будет,
то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в
чем другом,
то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Хлестаков. Право,
не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я
не могу жить без Петербурга. За
что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь
не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я
не хочу после… Мне только одно слово:
что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и
не узнали! А все проклятое кокетство; услышала,
что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с
той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает,
что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Один из них, например, вот этот,
что имеет толстое лицо…
не вспомню его фамилии, никак
не может обойтись без
того, чтобы, взошедши на кафедру,
не сделать гримасу, вот этак (делает гримасу),и потом начнет рукою из-под галстука утюжить свою бороду.