Неточные совпадения
—
Не нашего ума дело, вот и весь сказ, — сурово ответил старик, шагая по размятому грязному снегу. — Без нас найдутся охотники до
твоего золота… Ступай к Ермошке.
— Да вы… вы одурели тут все без меня? — хрипло крикнул он, все еще
не веря собственным ушам. — Да я вас!.. Яшка, вон!.. Чтобы и духу
твоего не осталось!
— Из
твоей воли, тятенька, я
не выхожу, — упрямо заявил Яша, сторонясь, когда отец подходил слишком близко. — А желаю выдел получить…
— К
твоей милости пришел, Степан Романыч…
Не откажи, будь отцом родным! На тебя вся надежа…
— Вот что я тебе скажу, Родион Потапыч, — заговорила старуха серьезно, — я к тебе за делом… Ты это что надумал-то?
Не похвалю
твою Феню, а тебя-то вдвое. Девичья-то совесть известная: до порога, а ты с чего проклинать вздумал?.. Ну пожурил, постращал, отвел душу — и довольно…
— А ты
не хрюкай на родню. У Родиона Потапыча первая-то жена, Марфа Тимофеевна, родной сестрой приходилась
твоей матери, Лукерье Тимофеевне. Значит, в свойстве и выходит. Ловко Лукерья Тимофеевна прижала Родиона Потапыча. Утихомирила разом, а то совсем Яшку собрался драть в волости. Люблю…
— Ох,
не спрашивай… Канпанятся они теперь в кабаке вот уж близко месяца, и конца-краю нету. Только что и будет… Сегодня зятек-то
твой, Тарас Матвеич, пришел с Кишкиным и сейчас к Фролке: у них одно заведенье. Ну, так ты насчет Фени
не сумлевайся: отвожусь как-нибудь…
— Вот что, друг милый, — заговорил Петр Васильич, — зачем ты приехал —
твое дело, а только смотри, чтобы тихо и смирно. Все от матушки будет: допустит тебя или
не допустит. Так и знай…
— Тише воды, ниже травы буду, Петр Васильич, а
твоей услуги
не забуду…
— Да ты чему радуешься-то, Андрошка? Знаешь поговорку: взвыла собака на свою голову. Так и
твое дело. Ты еще
не успел подумать, а я уж все знаю. Пустой ты человек, и больше ничего.
— Что мы, разве невольники какие для
твоего Родиона-то Потапыча? — выкрикивал Петр Васильич. — Ему хорошо, так и другим тоже надо… Как собака лежит на сене: сам
не ест и другим
не дает. Продался конпании и знать ничего
не хочет… Захудал народ вконец, взять хоть нашу Фотьянку, а кто цены-то ставит? У него лишнего гроша никто еще
не заработал…
— Ты, дедушка,
не ошибись, — упрашивал Кишкин. — Тоже
не молодое
твое место… Может, и запамятовал место-то?
— Ну,
твое дело табак, Акинфий Назарыч, — объявил он Кожину с приличной торжественностью. — Совсем ведь Феня-то оболоклась было, да тот змей-то
не пустил… Как уцепился в нее, ну, известно, женское дело. Знаешь, что я придумал: надо беспременно на Фотьянку гнать, к баушке Лукерье; без баушки Лукерьи невозможно…
— Родиону Потапычу сорок одно с кисточкой… — весело ответила голова Тараса из ямы. — Аль завидно стало?
Не бойсь,
твоего золота
не возьму… Разделимся как-нибудь.
— Да
не дурак ли… а? Да ведь тебе, идолу, башку
твою надо пустую расшибить вот за такие слова.
— Пожалуй, ты еще окочуришься у нас… — пошутил над ним Турка. — Тоже дело
твое не молоденькое, Андрон Евстратыч.
—
Не женись на молоденькой… Ваша братья, старики, больно льстятся на молодых, а ты бери вдову или девицу в годках. Молодая-то хоть и любопытнее, да от людей стыдно, да еще она же рукавом растрясет все
твое богатство…
— Первое дело, Степан Романыч, ты нас
не тронь… — грубо заявил Матюшка. — Мы
не дадим отвал… Вот тебе и весь сказ. А
твоих штейгеров мы в колья…
Когда баушка Лукерья получила от Марьи целую пригоршню серебра, то
не знала, что и подумать, а девушка нарочно отдала деньги при Кишкине, лукаво ухмыляясь: «Вот-де тебе и
твоя приманка, старый черт». Кое-как сообразила старуха, в чем дело, и только плюнула. Она вообще следила за поведением Кишкина, особенно за тем, как он тратил деньги, точно это были ее собственные капиталы.
— Обыкновенно… И Тарас
не видал, потому несуразный он человек. Каждое дело мастера боится… Вот
твое бабье дело, Марья, а ты все можешь понимать.
—
Твоя работа: гляди и казнись! — кричал Кожин, накидываясь на жену с новой яростью. — Убью подлюгу… Видеть ее
не могу.
— Вот, Оксинька, какие дела на белом свете делаются, — заключил свои рассказы Петр Васильич, хлопая молодайку по плечу. — А ежели разобрать, так ты поумнее других протчих народов себя оказала… И ловкую штуку уколола!.. Ха-ха!.. У дедушки, у Родиона Потапыча, жилку прятала?.. У родителя стянешь да к дедушке?.. Никто и
не подумает… Верно!.. Уж так-то ловко… Родитель-то и сейчас волосы на себе рвет. Ну, да ему все равно
не пошла бы впрок и
твоя жилка. Все по кабакам бы растащил…
— Это
не на
твои деньги куплено золото-то, так уж ты настоящую цену дай, — торговал вперед Петр Васильич.
— Тебя жалеючи
не отдаю, глупая… У меня сохраннее
твои деньги: лежат в железном сундуке за пятью замками. Да… А у тебя еще украдут, или сама потеряешь.
— Вот
твои деньги, коли
не понимаешь своей пользы…
— Мало страмил-то, Андрон Евстратыч, потому как по
твоему малодушеству
не так бы следовало…
— Старинные люди, Андрон Евстратыч, так сказывали: покойник у ворот
не стоит, а свое возьмет… А между прочим,
твое дело — тебе ближе знать.
— Ага… а где ты раньше-то была? Нет, теперь ты походи за мной, а мне
твоих денег
не надо…
— Я
твоего Петруньку тоже устрою, — говорила Марья, испытующе глядя на свою жертву. — Много ли парнишке надо. Покойница-баушка все взъедалась на него, а я так рада: пусть себе живет.
Не чужие ведь…
«За
твой, — грит, — грех помираю!» И так мне стало тошно с того самого время: легче вот руки наложить на себя… места
не найду…
Неточные совпадения
Хлестаков. Я уж
не помню
твоих глупых счетов. Говори, сколько там?
Анна Андреевна. Ну, Машенька, нам нужно теперь заняться туалетом. Он столичная штучка: боже сохрани, чтобы чего-нибудь
не осмеял. Тебе приличнее всего надеть
твое голубое платье с мелкими оборками.
Анна Андреевна. У тебя вечно какой-то сквозной ветер разгуливает в голове; ты берешь пример с дочерей Ляпкина-Тяпкина. Что тебе глядеть на них?
не нужно тебе глядеть на них. Тебе есть примеры другие — перед тобою мать
твоя. Вот каким примерам ты должна следовать.
Городничий. Ах, боже мой, вы всё с своими глупыми расспросами!
не дадите ни слова поговорить о деле. Ну что, друг, как
твой барин?.. строг? любит этак распекать или нет?
— дворянин учится наукам: его хоть и секут в школе, да за дело, чтоб он знал полезное. А ты что? — начинаешь плутнями, тебя хозяин бьет за то, что
не умеешь обманывать. Еще мальчишка, «Отче наша»
не знаешь, а уж обмериваешь; а как разопрет тебе брюхо да набьешь себе карман, так и заважничал! Фу-ты, какая невидаль! Оттого, что ты шестнадцать самоваров выдуешь в день, так оттого и важничаешь? Да я плевать на
твою голову и на
твою важность!