Неточные совпадения
— Знамо дело, не так же ее бросить… Не нашли с отцом-то другого времени, окромя распутицы, — ворчал добродушно Зотушка, щупая лошадь под потником. — Эх, как пересобачил… Ну, я ее тут вывожу, а ты ступай скорей в избу, там чай
пьют, надо полагать. В самый
раз попал.
«Рублей тридцать
будет», — подумал Зотушка про себя и еще
раз усомнился: вынесут ему стаканчик или нет.
Сегодня Гордей Евстратыч
был особенно в духе, потому что Михалко привез ему из Полдневской один старый долг, который он уже считал пропащим. Несколько
раз он начинал подшучивать над младшей невесткой Дуней, которая всего еще полгода
была замужем; красивая, свежая, с русым волосом и ленивыми карими глазами, она только рдела и стыдливо опускала лицо. Красавец Архип, муж Дуни, любовался этим смущением своей молодайки и, встряхивая своими черными, подстриженными в скобу волосами, смеялся довольной улыбкой.
Да, много
было прожито и пережито, и суровая старуха, сгибаясь под ношей, тащила за собой воспоминания, как преступник, который с мучительным чувством сосущей тоски вспоминает мельчайшие подробности сделанного преступления и в сотый
раз терзает себя мыслью, что
было бы, если бы он не сделал так-то и так-то.
Все это
было, и Татьяна Власьевна переживает свою жизнь во второй
раз, переживает вот здесь, на верху постройки, откуда до неба, кажется, всего один шаг.
В это время ей всего
было еще тридцать лет, и она, как одна из первых красавиц, могла выйти замуж во второй
раз; но мысли Татьяны Власьевны тяготели к другому идеалу — ей хотелось искупить грех юности настоящим подвигом, а прежде всего поднять детей на ноги.
Дорога в Полдневскую походила на те прямоезжие дороги, о которых поется в былинах: горы, болота, гати и зыбуны точно
были нарочно нагромождены, чтобы отбить у всякого охоту проехаться по этой дороге во второй
раз, особенно осенью, когда лошадь заступает в грязь по колено, вымогаясь из последних сил.
— Уж брошу же я эти панские товары! — в сотый
раз говорил Гордей Евстратыч, когда в конце торгового года с Нюшей «сводил книгу», то
есть подсчитывал общий ход своих торговых операций.
Жена Самойла Михеича
была как
раз ему под стать, и старики жили как два голубя; Агнея Герасимовна славилась как большая затейница на все руки, особенно когда случалось праздничное дело, — она и стряпать первая, и гостей принимать, и первая хоровод заведет с молодыми, и даже скакала сорокой с малыми ребятишками, хотя самой
было под шестьдесят лет.
И каждый
раз в течение двадцати лет Сила Пазухин «уносил круг», то
есть оставался победителем.
Сын Алексей нисколько не походил на отца ни наружностью, ни характером, потому что уродился ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца. Это
был видный парень, с румяным лицом и добрыми глазами. Сила Андроныч не считал его и за человека и всегда называл девкой. Но Татьяна Власьевна думала иначе — ей всегда нравился этот тихий мальчик, как
раз отвечавший ее идеалу мужа для ненаглядной Нюши.
— А если возьму свидетельство на разведки золота да потом и заявлю эту шахту? — говорил Гордей Евстратыч, когда
был в последний
раз у Маркушки.
На этот
раз Порфир Порфирыч
был дома.
Семен на этот
раз не заставил себя ждать, и на ломберном столе скоро появилась водка в сопровождении куска балыка.
Выпили по первой, потом по другой. Гордей Евстратыч рассказал свое дело; Порфир Порфирыч выслушал его и с улыбкой спросил...
На прощанье Порфир Порфирыч опять
напоил Гордея Евстратыча до положения риз, так что на этот
раз его замертво снесли в экипаж и в таком виде повезли обратно в Белоглинский завод.
— Как не
быть, ваше высокоблагородие, да только не случилось на этот
раз: внучка зубами скудается, а невестки ушли в гости к своим.
Приисковые бабы часто проведывали Маркушку и каждый
раз успевали у него что-нибудь выпросить, потому что в лачуге Маркушки теперь
было всего вдоволь — и одежи всякой, и харчу, даже стояла бутылка с вином.
После этого первого визита к Маркушке прошло не больше недели, как Татьяна Власьевна отправилась в Полдневскую во второй
раз. Обстановка Маркушкиной лачужки не показалась ей теперь такой жалкой, как в первый
раз, как и сам больной, который смотрел так спокойно и довольно. Даже дым от Маркушкиной каменки не так
ел глаза, как раньше. Татьяна Власьевна с удовольствием видела, что Маркушка заглядывает ей в лицо и ловит каждый ее взгляд. Очевидно, Маркушка
был на пути к спасению.
— Что вы это говорите, Татьяна Власьевна?.. У вас теперь и замениться
есть кем: две снохи в доме… Мастерицы-бабочки, не откуда-нибудь взяты! Особенно Ариша-то… Ведь Агнея Герасимовна первая у нас затейница по всему Белоглинскому, ежели разобрать. Против нее
разе только у вас состряпают, а в других прочих домах далеко не вплоть.
Алена Евстратьевна даже не подала руки Пелагее Миневне, а только сухо ей поклонилась, как настоящая заправская барыня. Эта встреча
разом разбила розовое настроение Пелагеи Миневны, у которой точно что оборвалось внутри… Гордячка
была эта Алена Евстратьевна, и никто ее не любил, даже Татьяна Власьевна. Теперь Пелагея Миневна постояла-постояла, посмотрела, как въезжали во двор лошади, на которых приехала Алена Евстратьевна, а потом уныло поплелась домой.
Плинтусов фатовато прищурил свои сорочьи глаза и еще
раз щелкнул каблуками; Липачек повторил то же самое. Татьяна Власьевна
была приятно изумлена этой неожиданностью и не знала, как и чем ей принять дорогих гостей. На этот
раз Алена Евстратьевна выручила ее, потому что сумела занять гостей образованным разговором, пока готовилась закуска и раскупоривались бутылки.
Несколько
раз принимался идти мягкий пушистый снег, и народ называет его «сыном, который пришел за матерью», то
есть за зимой.
К Пасхе он положил в банк двадцать тысяч и не испытывал никакой радости, потому что можно
было бы заработать в зиму в два
раза двадцать.
Раз в светлый теплый весенний денек Маркушка пригласил к себе своих приятелей, Пестеря и Кайло, и предложил им нечто от «воды веселия и забвения». Эта порция водки
была им куплена давно и хранилась под кроватью. Пестерь и Кайло
пили стакан за стаканом и удивлялись щедрой проницательности Маркушки: именно в этот день они умирали от жажды, и Маркушка их спас… Совсем расчувствовавшийся Пестерь долго смотрел в упор на Маркушку и наконец проговорил...
— Маркушка… Да разве нам можно не воровать… а?.. Человек не камень, другой
раз выпить захочет, ну… А-ах, милосливый Господи! Точно, мы кое-что бирали, да только так, самую малость… ну, золотник али два… А он обыскивать… а?!. Ведь как он нас обидел тогда… неужли на нас уж креста нет?
Сколько тысяч
раз он прошел по этим местам, а дорогу к Заразной горе он прошел бы с завязанными глазами: все горы в окрестностях на пятьдесят верст кругом
были исхожены его лаптями, а теперь Маркушка, недвижимый и распростертый, как пласт, только мог повторять своим обессиленным телом каждый толчок от своих неуклюжих носильщиков.
— Он мне хуже в десять
раз чужого, мамынька… Я десять человек чужих
буду кормить, так по край мере от них доброе слово услышу. Зотей твой потвор всегда
был, ну, ты ему и потачишь…
Зотушка, когда вышел из братцевой горницы, побрел к себе в флигелек, собрал маленькую котомочку, положил в нее медный складень — матушкино благословение — и с этой ношей, помолившись в последний
раз в батюшкином дому, вышел на улицу. Дело
было под вечер. Навстречу Зотушке попалось несколько знакомых мастеровых, потом о. Крискент, отправлявшийся на своей пегой лошадке давать молитву младенцу.
Гордей Евстратыч смотрел на эти праздники сквозь пальцы, потому что,
раз, — нельзя же перечить такому начальству, как Порфир Порфирыч, Плинтусов и Липачек, а затем — и потому, что как-то неловко
было отставать от других.
Татьяна Власьевна заметила, что в последнее время между Гордеем Евстратычем и Аленой Евстратьевной завелись какие-то особенные дела. Они часто о чем-то разговаривали между собой потихоньку и сейчас умолкали, когда в комнату входила Татьяна Власьевна. Это задело старуху, потому что чего им
было скрываться от родной матери. Не чужая ведь, не мачеха какая-нибудь. Несколько
раз Татьяна Власьевна пробовала
было попытать модницу, но та
была догадлива и все увертывалась.
Для воодушевления он несколько
раз пробовал
было затянуть: «Твоя победительная десница», но ничего не выходило, и он неровно начинал шагать по зале, поправляя ногами ковры и пробуя произвести некоторую симметрию в цветочных горшках.
Чай прошел в самой непринужденной дружеской беседе, причем все старались только об одном: чтобы как можно угодить друг другу. Отец Крискент торжествовал и умиленно поглядывал на Татьяну Власьевну, выглядывавшую в своем шелковом темно-синем сарафане настоящей боярыней. Гордей Евстратыч, в новом городском платье, старался держаться непринужденно и весело шутил. Когда подана
была закуска, общее настроение достигло последних границ умиления, и Нил Поликарпович еще
раз облобызался с Гордеем Евстратычем.
В восемь часов
был подан ужин, потому что в Белоглинском заводе все ложатся очень рано. Стряпня
была своя домашняя, не заморская, но гости находили все отличным и говорили нехитрые комплименты молодой хозяйке, которая так мило конфузилась и вспыхивала ярким румянцем до самой шеи. Гордей Евстратыч особенно ласково поглядывал сегодня на Феню и несколько
раз принимался расхваливать ее в глаза, что уж
было совсем не в его характере.
Святки для Брагиных на этот
раз прошли необыкновенно весело, хотя особенных гостей и не
было, кроме Порфира Порфирыча, Шабалина, Липачка и Плинтусова.
Раз подгулявший Гордей Евстратыч сильно тряхнул стариной, то
есть прошелся с Феней русскую.
Эта патетическая сцена
была прервана шагами в соседней комнате: Алена Евстратьевна отыскивала хозяйку по всем комнатам. На правах женщины она прямо вошла в комнату Фени и застала как
раз тот момент, когда Гордей Евстратыч поднимался с полу. Феня закрыла лицо руками и горько заплакала.
— Не надо
было больно круто наступать-то на нее для первого
разу… — выговаривала Алена Евстратьевна, когда Феня убежала от них. — Этак все дело можно извести!
— Нет, я-то как затмилась… — с тоской повторяла про себя Татьяна Власьевна, когда Феня рассказала ей все начисто, ничего не утаив. — Где у меня глаза-то раньше
были? И хоть бы даже
раз подумала про Гордея Евстратыча, чтобы он отколол такую штуку… Вот тебе и стишал!.. Он вон какие узоры придумал… Ах, грехи, грехи!.. У самого внучки давно, а он — жениться…
Феня
была в брагинском доме всего только
раз, когда все рассказала Татьяне Власьевне, и больше не показывалась: ей
было стыдно и Нюши, и невесток, точно она сама
была виновата во всем.
Однажды под вечер, когда Татьяна Власьевна в постели
пила чай, а Нюша сидела около нее на низенькой скамеечке, в комнату вошел Гордей Евстратыч. Взглянув на лицо сына, старуха выпустила из рук блюдечко и облилась горячим чаем; она почувствовала
разом, что «милушка» не с добром к ней пришел. И вид у него
был какой-то такой совсем особенный… Во время болезни Гордей Евстратыч заходил проведать больную мать
раза два, и то на минуту. Нюша догадалась, что она здесь лишняя, и вышла.
Не один
раз глаза Фени наполнялись слезами, когда она смотрела на отца: ей
было жаль его больше, чем себя, потому что она слишком исстрадалась, чтобы чувствовать во всем объеме опасность, в какой находилась.
Раз Гордей Евстратыч заехал в лавку навеселе; он обедал у Шабалина. Дело
было под вечер, и в лавке, кроме Ариши, ни души. Она опять почувствовала на себе ласковый взгляд старика и старалась держаться от него подальше. Но эта невинная хитрость только подлила масла в огонь. Когда Ариша нагнулась к выручке, чтобы достать портмоне с деньгами, Гордей Евстратыч крепко обнял ее за талию и долго не выпускал из рук, забавляясь, как она барахталась и выбивалась.
Крискента помолебствовать, как это водится у добрых людей, чтобы все
было честь честью; как
раз случился Порфир Порфирыч в Белоглинском заводе; одним словом, закладка дома совершилась при самой торжественной обстановке, в присутствии Порфира Порфирыча, Шабалина, Плинтусова, Липачка и других.
Татьяна Власьевна
была великая мастерица по части таких торжественных «столов» и на этот
раз особенно потщилась, чтобы не ударить лицом в грязь пред настоящей компанией.
Работы
были прекращены, контора опечатана, рабочие и служащие распущены по домам, и это как
раз в самый развал летней работы, в первых числах мая. Удар
был страшный, и, конечно, он
был нанесен опытной рукой Порфира Порфирыча.
Другим обстоятельством, сильно смутившим Татьяну Власьевну,
было то, что Владимир Петрович
был у них в доме всего один
раз — повернулся с полчасика, поговорил, поблагодарил за все и ушел к себе.
У Владимира Петровича в голове
были такие узоры нарисованы, что Гордей Евстратыч каждый
раз уходил от него точно в чаду.
— Я с первого
раза заметил, что у вас
есть какое-то горе, а теперь знаю его и могу вам помочь, если вы хотите.
Только одно
было нехорошо в этой винной части — очень уж много расходов на первый
раз: так в разные части и рвут, а доходы там еще собирай.
Шабалин на этот
раз не лгал. Действительно, Гордей Евстратыч сейчас после удаления ругавшегося старика Колобова получил от Головинского такую телеграмму: «Нужно пятьдесят тысяч. Иначе мы погибли». Достать такую сумму нечего
было и думать, и Гордей Евстратыч понял, что он теперь разорился в пух и прах. Он показал телеграмму матери и торопливо начал одеваться.