Неточные совпадения
Родион Антоныч вздохнул, далеко отодвинул письмо от глаз и медленно принялся читать его, строчка за строчкой. По его оплывшему, жирному лицу трудно
было угадать впечатление, какое производило на него это чтение. Он несколько
раз принимался протирать очки и снова перечитывал сомнительные места. Прочитав все до конца, Родион Антоныч еще
раз осмотрел письмо со всех сторон, осторожно сложил его и задумался.
Это
была дорогая обновка из чечунчи, и девушка в первый
раз надела ее, чтобы идти купаться.
— Да? А между тем от него еще недавно женщины сходили с ума… Впрочем, ты еще
была совсем крошкой, когда Прейн
был здесь в последний
раз.
Верная служанка, видимо,
была недовольна своей работой и сердито приводила в порядок рассыпавшуюся по плечам Луши волну русых волос; гребень ходил у ней в руках неровно и заставил девушку несколько
раз сморщиться от боли.
От такой неожиданности Прозоров сначала опешил, а потом решился идти напролом, то
есть взять магистра с бою, по рецепту Тамерлана, который учился своим военным успехам у «мравия», сорок
раз втаскивавшего зерно в гору и сорок
раз свалившегося с ним, но все-таки втащившего его в сорок первый.
Главным заводом в административном отношении считался Кукарский,
раз — потому, что это
был самый старый и самый большой завод, во-вторых, потому, что он занимал центральное положение относительно других заводов.
Сахаров отказался от такой чести, —
раз — потому, что караванное дело по части безгрешных доходов
было выгоднее, а второе — потому, что не хотел хоронить себя где-нибудь в Мельковском заводе.
Этого
было достаточно на первый
раз, а там пусть дело гуляет по судам да палатам.
Но теперь ей
было не до того: ее беспокоило поведение Вершинина и m-me Майзель, которые несколько
раз обменялись многозначительными взглядами, когда разговор зашел на тему об ожидаемом приезде Лаптева на заводы.
Я
была еще совсем девчонкой, когда Прейн приехал сюда в первый
раз.
По человеческой логике казалось бы, что такие слишком опытные молодые люди не должны бы
были пользоваться особенными симпатиями тепличных институтских созданий, но выходит как
раз наоборот: именно на стороне этой золотой молодежи и сосредоточивались все симпатии восторженной и невинной юности, для которой запретный плод имел неотразимо притягательную силу.
На первый
раз могло поразить то, что самые здоровые субъекты отличались худобой, но это и
есть признак мускульной, ничем не сокрушимой силы.
Платон Васильич несколько
раз пробовал
было просунуть голову в растворенные половинки дверей, но каждый
раз уходил обратно: его точно отбрасывало электрическим током, когда Раиса Павловна поднимала на него глаза. Эта немая сцена
была красноречивее слов, и Платон Васильич уснул в своем кабинете, чтобы утром вести Евгения Константиныча по фабрикам, на медный рудник и по всем другим заводским мытарствам.
Хочется воли, простора, воздуха, чтобы хоть
раз вздохнуть полной грудью, вздохнуть и… а там
будет что
будет!
На первый
раз трудно
было что-нибудь разглядеть в окружавшей темноте, из которой постепенно выделялись остовы катальных машин, обжимочный молот в одном углу, темные стены и высокая железная крыша с просвечивавшими отверстийми, в которые весело глядело летнее голубое небо и косыми пыльными полосами врывались солнечные лучи.
Некоторые из представителей этой фамилии не только не бывали в России ни
разу, но даже не умели говорить по-русски; единственным основанием фигурировать в качестве «русских принцев»
были те крепостные рубли, которые текли с Урала на веселую далекую заграницу неиссякаемой широкой волной.
Майзель поморщился и сердито хрустнул пальцами; он еще
раз пожалел, что пригласил на совещание доктора и Сарматова, хотя без них счет
был бы не полон.
— Это еще
будет лучше, — соображал Сарматов. — Мы откроем действие с двух сторон
разом. А все-таки, господа, кто из нас
будет оратором? Я подаю голос за доктора…
— Не упустим, — уверенно говорил Тетюев, потирая руки. — Извините, господа, мне сегодня некогда… Дело
есть. В другой
раз как-нибудь потолкуем…
— Ха-ха-ха! — залилась квадратная женщина. — Да вернитесь, говорят вам. Очень мне нужны ваши двадцать копеек… Я просто хотела испытать вас для первого
раза. Поняли? Идите и поговоримте серьезно. Мне нужно
было только убедиться, что вы в состоянии выдержать характер.
Что-то
будет, и удастся ли ему еще
раз вынырнуть из медленно поглощавшей его бездны…
Он требует, чтобы это дело
было покончено
раз навсегда и чтобы на его имени не
было ни одного пятна.
— О, конечно, слышали сотни
раз! Отец настоящего Тетюева
был вашим главным управляющим до Горемыкина.
Этот серьезный разговор как
раз происходил перед самым балом, когда Евгений Константиныч, одетый, завитой и надушенный,
был уже совсем готов показаться в приемных залах господского дома, где с подавленным шорохом гудела и переливалась цветочная живая человеческая масса. Перед самым выходом к гостям генерал конфиденциально сообщил Прейну, что Нине Леонтьевне что-то сегодня нездоровится.
Родион Антоныч загородил дорогу порывавшемуся вперед Прозорову и, мягко обхватив его в свои объятия, увлек к буфету. Прозоров не сопротивлялся и только махнул рукой. В буфете теперь
были налицо почти все заговорщики, за исключением доктора и Тетюева. Майзель, выпячивая грудь и внимательно рассматривая рюмку с каким-то мудреным ликером, несколько
раз встряхивал своей коротко остриженной седой головой.
Раиса Павловна
была сегодня хозяйкой и вела себя с тактом великосветской женщины; она умела поддержать разговор и несколько
раз очень ядовито прошлась насчет «почти молодых людей».
Несколько
раз доктор думал совсем отказаться от взятой на себя роли, тем более что во всем этом деле ему
было в чужом пиру похмелье; он даже
раза два заходил к Майзелю с целью покончить все одним ударом, но, как все бесхарактерные люди, терялся и откладывал тяжелое объяснение до следующего дня.
— Со мной
был точно такой же случай, Евгений Константиныч, — заговорил Сарматов, угадавший теперь, зачем набоб оставил их. — У меня
была невеста, Евгений Константиныч… Совершенно прозрачное существо и притом лунатик.
Раз я сделал донос на одного товарища, и она меня прогнала с глаз долой.
По необъяснимому психологическому процессу результаты такой критики получались как
раз обратные: набоб мог назвать сотни имен блестящих красавиц, которые затмевали сиянием своей красоты Прозорову, но все эти красавицы теряли в глазах набоба всякую цену, потому что всех их можно
было купить, даже такую упрямую красавицу, как Братковская, которая своим упрямством просто поднимала себе цену — и только.
Раз утром он возвращался по саду из купальни и на одном повороте лицом к лицу столкнулся с Лушей, которая, очевидно, бесцельно бродила по саду, как это иногда любила делать, когда в саду никого нельзя
было встретить.
Эта болтовня незаметно продолжалась в том же тоне, причем Луша оставалась одинаково сдержанной и остроумной, так что набоб еще
раз должен
был признать себя побежденным этой странной, капризной девчонкой.
В этот короткий промежуток времени Родион Антоныч успел уже два
раза объехать все заводы; он лез из кожи, чтобы все и везде
было форменно, в лучшем виде, главным образом, конечно, с внешней стороны.
Было даже
раза два так, что Вершинин сам висел на волоске, но всю эту путаницу он всегда умел распутать с дьявольской хитростью и всегда выходил сух из воды.
В случае какого-нибудь затруднения стоило только сказать: «Евгений Константиныч, это тот самый Вершинин, у которого вы
ели уху из харюзов…» Набоб вообще не отличался особенно твердой памятью и скоро забывал даже самые остроумные анекдоты, но относительно еды обладал счастливой способностью никогда не забывать
раз понравившегося кушанья.
— Вы сделали отличный ход, Демид Львович, — поздравлял Перекрестов утром Вершинина. — Ведь две тарелки сряду… Да!.. Вот я два
раза вокруг света объехал,
ел, можно сказать, решительно все на свете, даже телячьи глаза в Пекине, а что осталось от всего? Решительно ничего… А вы своей ухой всех зарезали!
Луша еще в первый
раз едет на пароходе и поддается убаюкивающему чувству легкой качки; ей кажется, что она никогда больше не вернется назад, в свой гнилой угол, и вечно
будет плыть вперед под колыхающиеся звуки музыки.
—
Раз со мной какой случай
был, — рассказывал Сарматов, обращаясь к кружку мужчин. — Mesdames! [Сударыни! (фр.).] вы уж извините меня, если я немного…
—
Раз наш полк стоял в Саратовской губернии, — рассказывал Сарматов, складывая ногу на ногу, — дело
было летнее, скучища смертная, хоть петлю на шею…
Общее внимание и градом сыпавшиеся со всех сторон просьбы повергли Ришелье в окончательное смущение, так что он готов
был замолчать самым глупым образом и из-за какой-нибудь дурацкой гимнастики
разом потерять все внимание, какое успел заслужить в глазах набоба.
— Молодец!.. — хвалил Евгений Константиныч, поднимаясь с земли. — Право, я не подозревал, что так можно бороться. Как жаль, что здесь нет Летучего, а то его следовало бы поставить на голову
раз пять… Ха-ха! Вы, Родион Антоныч, может
быть, еще что-нибудь умеете?
— Генерал сердится… — объяснил Прейн, когда набоб снова бессильно опустил поднятую голову на подушку. — Наконец
будет жарко, и охота пропадет. Теперь самый
раз отправляться…
Собаку-фаворитку привезли только накануне, и она с радостным визгом принялась прыгать около хозяина, вертела хвостом и умильно заглядывала набобу прямо в рот. Другие собаки взвизгивали на сворах у егерей, подтянутых и вычищенных, как картинки. Сегодня
была приготовлена настоящая парадная охота, и серебряный охотничий рог уже трубил два
раза сбор.
— У меня
была собака, — рассказывал Сарматов, размахивая руками, — пойнтер розовой масти… Уверяю вас: настоящей розовой. Это крайне редкий случай. И что же! Эта собака
раз выдержала трехчасовую стойку… Нынче уж таких собак нет.
— О, да, да! Непременно займемся! — с живостью подтвердил Евгений Константиныч. — Я
буду рад… Главное, все
разом покончить, не откладывая в долгий ящик.
— Да, все это так… я не сомневаюсь. Но чем ты мне заплатишь вот за эту гнилую жизнь, какой я жила в этой яме до сих пор? Меня всегда
будут мучить эти позорнейшие воспоминания о пережитых унижениях и нашей бедности. Ах, если бы ты только мог приблизительно представить себе, что я чувствую! Ничего нет и не может
быть хуже бедности, которая сама
есть величайший порок и источник всех других пороков. И этой бедностью я обязана
была Раисе Павловне! Пусть же она хоть
раз в жизни испытает прелести нищеты!
Что так старательно развивалось и подготовлялось Раисой Павловной в течение нескольких лет, Прейном
было кончено
разом: одним ударом Луша потеряла чувство действительности и жила в каком-то сказочном мире, к которому обыденные понятия и мерки
были совершенно неприложимы, а прошлое являлось каким-то жалким, нищенским отребьем, которое Луша сменяла на новое, роскошное платье.
— О нет же, тысячу
раз нет! — с спокойной улыбкой отвечал каждый
раз Прейн. — Я знаю, что все так думают и говорят, но все жестоко ошибаются. Дело в том, что люди не могут себе представить близких отношений между мужчиной и женщиной иначе, как только в одной форме, а между тем я действительно и теперь люблю Раису Павловну как замечательно умную женщину, с совершенно особенным темпераментом. Мы с ней
были даже на «ты», но между нами ничего не могло
быть такого, в чем бы я мог упрекнуть себя…
Так и следует поступать умной девушке, а то поцеловались два
раза — и кончено! точно разварная рыба, хоть ты ее с хреном
ешь, хоть с горчицей.
Нужно
было выбрать такую пьесу, где можно
было бы показать всех кукарских красавиц
разом.
Пробежав несколько аллей, набоб едва не задохся и должен
был остановиться, чтобы перевести дух. Он
был взбешен, хотя не на ком
было сорвать своей злости. Хорошо еще, что Прейн не видал ничего, а то проходу бы не дал своими остротами. Набоб еще
раз ошибся: Прейн и не думал спать, а сейчас же за набобом тоже отправился в сад, где его ждала Луша. Эта счастливая парочка сделалась невольной свидетельницей позорного бегства набоба, притаившись в одной из ниш.