Неточные совпадения
— А я к
тому говорю,
что кабы артель
не выворотилась в деревню…
Мужик почесывался, переминался и опять начинал свою песню про Еремея-запрягальника, пашню и артель. Сцена кончилась
тем,
что Осип Иваныч, наконец,
не вытерпел и выгнал бунтовщика из конторы в шею.
Когда Митрий вернулся с водой, Силантий спустил в бурак свои сухари и долго их размешивал деревянной облизанной ложкой. Сухари, приготовленные из недопеченного, сырого хлеба, и
не думали размокать,
что очень огорчало обоих мужиков, пока они
не стали есть свое импровизированное кушанье в его настоящем виде. Перед
тем как взяться за ложки, они сняли шапки и набожно помолились в восточную сторону. Я уверен,
что самая голодная крыса — и
та отказалась бы есть окаменелые сухари из бурака Силантия.
Между прочим, здесь мне кинулись в глаза несколько бурлацких групп, которые отличались от всех других
тем,
что среди них
не слышалось шума и говора,
не вырывалась песня или веселая прибаутка, а, напротив, какая-то мертвая тишина и неподвижность делала их заметными среди других бурлаков.
Несколько мальчишек образовали около молчаливых людей две-три весело смеявшихся шеренги; мальчишки посмелее пробовали заговорить с ними, но,
не получая ответа, ограничивались
тем,
что громко хохотали и указывали пальцами.
— Ах, Парфен Маркыч, Парфен Маркыч! — взмолился Егор Фомич, делая выразительный жест. —
Не старые времена,
не прежние порядки! Приходится покоряться и брать
то,
что есть под руками. Сознаю, вполне сознаю, глубокоуважаемый Парфен Маркыч,
что многое выходит
не так, как было бы желательно, но
что делать, глаза выше лба
не растут…
— Это-то понятно, только он едва ли чего-нибудь добьется. Никто ему
не верит, и соглашаются с ним только из вежливости,
то есть, вернее сказать, из-за угощения. Я уверен,
что Егор Фомич
не сбудет ни одной акции…
Конечно, ему
не верят, даже смеются за глаза над ним, а, наверно, кончится дело
тем,
что все попадут в лапы к этому же самому Егору Фомичу.
— Сначала я и сам
то же подумал, но дело в
том,
что такое опьянение происходит и от хлеба. Ест-ест, пока замертво
не свалится, потом отдышится и опять ест. Страшно на них смотреть.
Не хотите ли полюбопытствовать?
— Ну, так досыта наглядитесь,
чего стоят эти роскошные ужины, дорогие вина и тайные дивиденды караванной челяди. Живым мясом рвут все из-под
той же бурлацкой спины… Вы только подумайте,
чего стоит снять с мели одну барку в полую воду, когда по реке идет еще лед? Люди идут на верную смерть, а их даже
не рассчитают порядком… В результате получается масса калек, увечных, больных.
Мы
не станем вдаваться в подробности
того, как голутвенные, [Голутвенные — здесь: в смысле «бедные», «обнищавшие».] и обнищалые людишки грудью взяли и
то,
что лежало перед Камнем, и самый Камень, и перевалили за Камень, — эти кровавые страницы русской истории касаются нашей
темы только с
той стороны, поскольку они служили к образованию
того оригинального населения, какое осело в бассейне Чусовой и послужило родоначальником нынешнего.
А так как вода в каждом заводском пруде составляет живую двигающую силу, капитал,
то такой выпуск из Ревдинского пруда обставлен множеством недоразумений и препятствий, самое главное из которых заключается в
том,
что судоотправители
не могут никак прийти к соглашению, чтобы действовать заодно.
Хладнокровие, выдержка, смелость — самые необходимые качества для сплавщика: бывают такие случаи,
что сплавщики, обладающие всеми необходимыми качествами, добровольно отказываются от своего ремесла, потому
что в критические моменты у них «
не хватает духу»,
то есть они теряются в случае опасности.
Мужние жены представляют некоторое исключение, с
той разницей,
что всегда щеголяют с фонарями на физиономии, редкий день
не бывают биты и вообще испивают самую горькую чашу.
На задней палубе толклось несколько башкир. Они держались особняком,
не понимая остроумной русской речи. Это были
те самые, которые три дня
тому назад лакомились «веселой скотинкой». Кравченко попробовал было заговорить с одним, но скоро отстал: башкиры были настолько жалки,
что никакая шутка
не шла с языка, глядя на их бронзовые лица.
— На
что в межень — и
то по Кашкинскому перебору, пожалуй,
не вдруг в лодке проедешь, — объяснял Савоська. —
Того гляди, выворотит вверх дном… Сердитое место.
— Кабы кого порешило, так лежал бы на бережку тут же, а
то, значит, все целы остались. Барка-то с пшеницей была, она как ударилась в боец —
не ко дну сейчас, а по-маненьку и отползла от бойца-то. Это
не то,
что вот барка с чугуном:
та бы под бойцом сейчас же захлебнулась бы, а эта хошь на одном боку да плывет.
Мы уже говорили выше о значении похода Ермака как завоевателя Сибири, и теперь остается только повторить,
что этому походу историками и исследователями придается совсем
не та окраска, какой он заслуживает.
— Это вроде как у нас тоже, — вставил свое слово будущий дьякон. — У нас хоть и нет машин, а тоже гонят изо всех мест. Меня из духовного училища выгнали за
то,
что табаку покурил… Прежде лучше было: налупят бок, а
не выгонят.
— Середка на половине… А
та беда,
что дождик-то
не унимается. Речонки больно подпирают Чусовую с боков: так разыгрались,
что на-поди! А
чем дальше плыть,
тем воды больше будет.
Повторять приказания было
не нужно. Бубнов на берегу обрубил канат в
том месте, где он мертвой петлей был закреплен за вырванное дерево. Освобожденный от тормоза канат был собран в лодку, наскоро была устроена новая петля и благополучно закреплена за матерую ель. Сила движения была так велика,
что огниво, несмотря на обливанье водой, загорелось огнем.
В общих чертах повторилась
та же самая картина,
что и вчера:
те же огни на берегу,
те же кучки бурлаков около них, только недоставало вчерашнего оживления. Первой заботой каждого было обсушиться,
что под открытым небом было
не совсем удобно. Некоторые бурлаки, кроме штанов и рубахи, ничего
не имели на себе и производили обсушивание платья довольно оригинальным образом: сначала снимались штаны и высушивались на огне, потом
той же участи подвергалась рубаха.
— А вот
что мы будем делать, дедушко, как дождь с неделю пройдет? — спрашивал Савоська. — Вода
не страшна, да народ-то взбеленится… Наши пристанские да мастерки-то останутся, — только дай им поденную плату, — вот крестьянишки —
те беспременно разбегутся.
— Уйдут варнаки, все до последнего человека уйдут! — ругался в каюте Осип Иваныч. — Беда!.. Барка убилась. Шесть человек утонуло… Караван застрял в горах! Отлично… Очень хорошо!.. А тут еще бунтари… Эх, нет здесь Пал Петровича с казачками! Мы бы эту мужландию так отпарировали — все позабыли бы: и Егория, и Еремея, и как самого-то зовут. Знают варнаки, когда кочевряжиться… Ну, да
не на
того напали. Шалишь!.. Я всех в три дуги согну… Я… у меня, брат… Вы с
чем: с коньяком или ромом?..
— А ты благодари бога,
что снасть тебе в целости-сохранности привезли… Вот мы какие есть люди: кругом шестнадцать… То-то! А барку мы пымали… нам по стаканчику поднесли. В четырех верстах отседова пымали. Мне снастью руку чуть-чуть
не отрезало.
— Так без погребения и покинули. Поп-то к отвалу только приехал… Ну, добрые люди похоронят. А вот Степушки жаль… Помнишь, парень, который в огневице лежал.
Не успел оклематься [Оклематься — поправиться. (Прим. Д.Н.Мамина-Сибиряка.)] к отвалу… Плачет, когда провожал.
Что будешь делать: кому уж какой предел на роду написан,
тот и будет. От пределу
не уйдешь!.. Вон шестерых, сказывают, вытащили утопленников… Ох-хо-хо! Царствие им небесное!
Не затем, поди, шли, чтобы головушку загубить…
В последнем случае все условия сплава совершенно изменяются: там, где достаточно было сорока человек, теперь нужно становить на барку целых шестьдесят, да и
то нельзя поручиться,
что вода
не одолеет под первым же бойцом.
Под палубой устроилась целая бабья колония, которая сейчас же натащила сюда всякого хламу, несмотря ни на какие причитания Порши. Он даже несколько раз вступал с бабами врукопашную, но
те подымали такой крик,
что Порше ничего
не оставалось, как только ретироваться. Удивительнее всего было
то,
что, когда мужики голодали и зябли на берегу, бабы жили чуть
не роскошно. У них всего было вдоволь относительно харчей. Даже забвенная Маришка — и
та жевала какую-то поземину, вероятно свалившуюся к ней прямо с неба.
Маришка ничего
не ответила и продолжала стоять на
том же месте, как пень. Когда доска была вытащена из воды, оказалось,
что снизу к ней была привязана медная штыка. Очевидно, это была работа Маришки: все улики были против нее. Порша поднял такой гвалт,
что народ сбежался с берегу, как на пожар.
Бубнов и Гришка подходили к барке как ни в
чем не бывало. Толпа почтительно расступилась пред ними, давая дорогу к
тому месту, где стояла Маришка. Услужливые языки уже успели сообщить Гришке о подвиге Маришки.
Составлен был совет из Савоськи, Порши и Лупана. Пошумели, побранились и порешили,
что не в пример лучше отодрать воров лычагами, а
то еще в Перми по судам с ними таскайся да хлопочи. Исполнение этого решения было предоставлено косным, которые устроили порку тут же на палубе. Всем троим было дано по десяти лычаг.
Под селом Вереи, которое стоит на крутом правом берегу, наша барка неожиданно села на огрудок благодаря
тому,
что дорогу нам загородила другая барка, которая здесь сидела уже второй день. Сплавщики обеих барок ругнули друг друга при таком благоприятном случае, но одной бранью омелевшей барки
не снимешь. Порша особенно неистовствовал и даже плевал в сплавщика соседней барки, выкрикивая тончайшим фальцетом...
— Ведь черт его знал,
что он тут сидит! — рассуждали бурлаки, срывая злобу на чужом сплавщике. — Кабы знать, так
не то бы и было… Мы вон как хватски пробежали под Молоковом, а тут за лягушку запнулись.
— Ну, шабаш, ребятки! — проговорил Савоська. — Утро вечера мудренее.
Что буди — будет завтра, а
то и в самом деле
не околевать в воде.
Что будет дальше — бурлак
не думает, и мы
не обвиним его за эту отчаянную гульбу, которой он наверстывает все
те лишения и невзгоды, какие перенес на весеннем сплаву.
Старики-то которые да старухи и осудят меня за мои песни: «Вино в Савоське поет!», а
того не подумают,
что не вино во мне, а мое горе-горькое поет…
Неточные совпадения
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья
не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки,
то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья.
Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек,
то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это такой народ,
что на жизнь мою готовы покуситься.
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет!
Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать
не куды пошло!
Что будет,
то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в
чем другом,
то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Хлестаков. Право,
не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я
не могу жить без Петербурга. За
что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь
не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я
не хочу после… Мне только одно слово:
что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и
не узнали! А все проклятое кокетство; услышала,
что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с
той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает,
что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Один из них, например, вот этот,
что имеет толстое лицо…
не вспомню его фамилии, никак
не может обойтись без
того, чтобы, взошедши на кафедру,
не сделать гримасу, вот этак (делает гримасу),и потом начнет рукою из-под галстука утюжить свою бороду.