Неточные совпадения
А тебе, отец дьякон… я и
о твоей трости, как ты меня просил, думал
сказать, но нашел, что лучше всего, чтобы ты с нею вовсе ходить не смел, потому что это твоему сану не принадлежит…
Я ей говорил как-то, сколь меня трогает нежность беднейшего Пизонского
о детях, а она сейчас поняла или отгадала мысль мою и жаждание: обняла меня и с румянцем стыдливости, столь ей идущим,
сказала: „Погоди, отец Савелий, может, Господь даст нам“.
2-е октября. Слухи
о визитной распре подтверждаются. Губернатор, бывая в царские дни в соборе, имеет обычай в сие время довольно громко разговаривать. Владыка положили прекратить сие обыкновение и послали своего костыльника просить его превосходительство вести себя благопристойнее. Губернатор принял замечание весьма амбиционно и чрез малое время снова возобновил свои громкие с жандармским полковником собеседования; но на сей раз владыка уже сами остановились и громко
сказали...
16-го августа. Был у нового владыки. Мужчина, казалось, весьма рассудительный и характерный. Разговаривали
о состоянии духовенства и приказали составить
о сем записку.
Сказали, что я рекомендован им прежним владыкой с отличной стороны. Спасибо тебе, бедный и злопобежденный дедуня, за доброе слово!
Пишу мою записку
о быте духовенства с радостию такою и с любовию такою, что и
сказать не умею.
О слепец!
скажу я тебе, если ты мыслишь первое;
о глупец!
скажу тебе, если мыслишь второе и в силу сего заключения стремишься не поднять и оживить меня, а навалить на меня камень и глумиться над тем, что я смраден стал, задохнувшися.
Замечательность беседы сего Мрачковского, впрочем, наиболее всего заключалася для меня в рассказе
о некоем профессоре Московского университета, получившем будто бы отставку за то, что на торжественном акте
сказал: „Nunquam de republica desperandum“ в смысле „никогда не должно отчаиваться за государство“, но каким-то канцелярским мудрецом понято, что он якобы велел не отчаяваться в республике, то за сие и отставлен.
Сегодня утром выражал
о сем мирителю Порохонцеву большое сожаление, но он
сказал, что по-ихнему, по-полковому, не надо
о том жалеть, когда, подпивши, целуешься, ибо это всегда лучше, чем выпив да подерешься.
9-го сентября. Размолвился с Чемерницким на свадьбе Порохонцева. Дерзкий этот поляк, глумяся, начал расспрашивать бесхитростного Захарию, что значит, что у нас при венчании поют: „живота просише у тебе“? И начал перекор:
о каком здесь животе идет речь? Я же вмешался и
сказал, что он сие поймет, если ему когда-нибудь под виселицей петлю наденут.
Но на вторых часах, когда отец Захария был в низшем классе, сей самый мальчик вошел туда и там при малютках опроверг отца Захарию,
сказав: „А что же бы сделали нам кровожадный тигр и свирепая акула, когда мы были бы бессмертны?“ Отец Захария, по добрости своей и ненаходчивости, только и нашелся ответить, что „ну, уж
о сем люди умнее нас с тобой рассуждали“.
11-го мая 1863 года. Позавчера служил у нас в соборе проездом владыка. Спрашивал я отца Троадия: стерта ли в Благодухове известная картина? и узнал, что картина еще существует, чем было и встревожился, но отец Троадий успокоил меня, что это ничего, и шутливо
сказал, что „это в народном духе“, и еще присовокупил к сему некоторый анекдот
о душе в башмаках, и опять всё покончили в самом игривом. Эко! сколь им все весело.
14-го ноября. Рассказывают, чти один помещик ездил к губернатору жаловаться на неисполнение крестьянами обязательств; губернатор, остановив поток его жалоб,
сказал: „Прошу вас, говоря
о народе, помнить, что я демократ“.
— Ну,
скажите пожалуйста: стану я такие глупости приказывать! — отозвался Туберозов и заговорил
о чем-то постороннем, а меж тем уплыло еще полчаса, и гости стали собираться по домам. Варнава все не показывался, но зато, чуть только кучер Серболовой подал к крыльцу лошадь, ворота сарая, скрывавшего учителя, с шумом распахнулись, и он торжественно предстал глазам изумленных его появлением зрителей.
— Помните, когда вы здесь уже, в здешнем губернском городе, в последний раз с правителем губернаторской канцелярии, из клуба идучи, разговаривали, он
сказал, что его превосходительство жалеет
о своих прежних бестактностях и особенно
о том, что допустил себя до фамильярности с разными патриотами.
—
О, ничего нет этого легче, — перебил учитель и изложил самый простой план, что он сейчас пойдет к исправнице и
скажет ей от имени Дарьи Николаевны, что она просит позволения прийти вечером с приезжим гостем.
— Потому что я уже хотел один раз подавать просьбу, как меня княжеский управитель Глич крапивой выпорол, что я ходил об заклад для исправника лошадь красть, но весь народ мне отсоветовал: «Не подавай, говорят, Данилка, станут
о тебе повальный обыск писать, мы все
скажем, что тебя давно бы надо в Сибирь сослать». Да-с, и я сам себя даже достаточно чувствую, что мне за честь свою вступаться не пристало.
Протопоп, кажется, побоялся, как бы дьякон не
сказал чего-нибудь неподлежащего, и, чтобы замять этот разговор
о национальностях, вставил...
Поймав Борноволокова,
о котором давно было позабыл, он схватился за него и
сказал: я на нем повисну!
— Это значит, что я от вас отхожу. Живите и будьте счастливы, но на отпуске еще последнюю дружбу: черкните начальству, что, мол, поп, про которого писано мной, забыв сегодня все уважение, подобающее торжественному дню,
сказал крайне возмутительное слово,
о котором устно будет иметь честь изложить посылаемый мною господин Термосесов.
— Это верно, я вам говорю, — пояснил дьякон и, выпив большую рюмку настойки, начал развивать. — Я вам даже и
о себе
скажу. Я во хмелю очень прекрасный, потому что у меня ни озорства, ни мыслей скверных никогда нет; ну, я зато, братцы мои, смерть люблю пьяненький хвастать. Ей-право! И не то чтоб я это делал изнарочно, а так, верно, по природе. Начну такое на себя сочинять, что после сам не надивлюсь, откуда только у меня эта брехня в то время берется.
— Что-о-о-о? — вскричал, обидясь, Ахилла. — Я бурдюк?.. И ты это мог мне так смело
сказать, что я бурдюк?!.
— Не наречен был дерзостным пророк за то, что он, ревнуя, поревновал
о вседержителе.
Скажи же им: так вам велел
сказать ваш подначальный поп, что он ревнив и так умрет таким, каким рожден ревнивцем. А более со мной не говори ни слова
о прощении.
Наконец дьякон, нарыдавшись, захотел говорить. Он чуть было уже не спросил
о Наталье Николаевне; но, спохватясь, ловко переменил слово и, показывая протопопу на вертевшуюся возле его ног собачку,
сказал...