Неточные совпадения
Вот один уже заметное лицо на государственной службе; другой — капиталист; третий — известный благотворитель, живущий припеваючи на счет филантропических обществ; четвертый — спирит и сообщает депеши из-за могилы от Данта и Поэ; пятый — концессионер, наживающийся на казенный счет; шестой — адвокат и блистательно говорил
в защиту прав мужа, насильно требующего к себе
свою жену; седьмой литераторствует и одною рукой
пишет панегирики власти, а другою — порицает ее.
Висленев даже мог улучшить
свое положение,
написав сестре, которой он уступил
свою часть, но ему это никогда не приходило
в голову даже
в то время, когда его питала Ванскок, а теперь… теперь самый жизнелюбивый человек мог бы свободно поручиться головой, что Висленев так и дойдет до гроба по
своей прямой линии, и он бы и дошел, если бы… если бы он не потребовался во всесожжение другу
своему Павлу Николаевичу Горданову.
Висленев, грызя сухарь, распечатал конверт и прочел: «Примите к сведению, еще одна подлость: Костька Оболдуев, при всем
своем либерализме, он женился на Форофонтьевой и взял за нею
в приданое восемьдесят тысяч.
Пишу вам об этом со слов Роговцова, который заходил ко мне ночью нарочно по этому делу. Утром иду требовать взнос на общее дело и бедным полякам. Завтра поговорим. Анна Скокова».
Висленев встретил их на длинной платформе
в Павловске: он не выезжал отсюда
в Петербург три дня, потому что
писал в угоду жене большую статью об угнетении женщины, — статью, которою Алина несомненно очень интересовалась и во время сочинения которой Висленев беседовал со
своею женой как наилучшие друзья, и даже более.
Нам
пишет вполне заслуживающий доверия землевладелец, что у них есть один деятель, некто А. И. П-ов, стяжавший себе
в своем муравейнике славу страстотерпца за „священные права хлебопашца“, наконец вымогательствами вещественных знаков признательности с помещика П. Н. Горданова за право выстроить для крестьян ремесленную школу.
Между тем Бодростина, возвратившись
в свою комнату, тоже не опочила, села и, начав
писать, вдруг ахнула.
Писал ли из Петербурга
в Париж Михаил Андреевич Бодростин или Горданов, или, вероятно многими позабытый, счастливый чухонец Генрих Ропшин, все выходило одно и то же: резкие и шутливые, даже полунасмешливые письма Бодростина, короткие и загадочные рапорты Горданова и точные донесения Ропшина, — все это были материалы, при помощи которых Глафира Васильевна подготовляла постановку последней драмы, которую она сочинила для
своего бенефиса, сама расписав
в ней роли.
В первом из них Бодростин опять извинялся пред женой, что он ей за недосугом не
пишет; говорил о
своих обширных и выгодных торговых предприятиях, которые должны его обогатить и, наконец, удивлялся жене, чего она сидит
в Париже и еще, вдобавок,
в этом отвратительном квартале гризет и студентов.
Княгиня ни за что не хотела расстаться со
своим скрипачом. Даже сознавшись, под страшными угрозами Горданова,
в том, что фальшивые векселя от имени Бодростина фабриковал скрипач и что он же делал от его имени ручательные подписи на обязательствах, которые она сама
писала по его просьбам, княгиня ни за что не хотела оставить
своего возлюбленного.
Способности эти обнаружились
в нем быстро и внезапно, сначала предчувствиями, которые он имел, поджидая Бодростину
в пограничном городишке, откуда после
своего побега прислал Горданову письмо, подписанное псевдонимом Espérance, а потом… потом духи начали
писать его рукой увещания Бодростиной полюбить Иосафа Платоновича.
С этим она, обойдя с огнем всю квартиру, распорядилась внести
свои вещи
в кабинет мужа, а сама наскоро умылась, сделала без всякой сторонней помощи довольно скромный туалет и, послав человека за новою каретой, присела у мужниного письменного стола и
написала: «Я еду к брату Григорию и через час возвращусь. Если вы ранее меня возвратитесь от княгини Казимиры, то распорядитесь избрать мне
в вашей квартире уголок для моего приюта».
Висленев всячески содействовал их сближению, которое, впрочем, не переходило пределов простого дружества, о чем Жозеф, может быть, и сожалел,
в чем, может быть, и сомневался, так как тотчас же после устроенного им свидания Лары с Гордановым
в своей комнате начал
писать Павлу Николаевичу записочки о ссуде его деньгами, по одной стереотипной форме, постоянно
в таких выражениях: «Поль, если ты любишь мою бедную сестренку Лару, пришли мне, пожалуйста, столько-то рублей».
И с этим генерал отправился
в свой кабинетик
писать одну из тех
своих таинственных корреспонденций, к которым он издавна приобрел привычку и
в которых и теперь упражнялся по любви к искусству, а может быть, и по чему-нибудь другому, но как на это
в доме не обращали никогда внимания, то еще менее было повода остановиться на этом теперь, когда самым жгучим вопросом для генеральши сделалась судьба Ларисы.
Но одно, по-видимому, весьма простое обстоятельство смутило и стало тревожить Александру Ивановну. Вскоре по возвращении ее от Бодростиных Иван Демьянович получил из Петербурга письмо, которого, разумеется, никому не показал, но сказал, что это
пишет ему какой-то его старый друг Семен Семенович Ворошилов, который будто бы едет сюда
в их губернию, чтобы купить здесь себе на старость лет небольшое именьице на деньги, собранные от тяжких и честных трудов
своей жизни.
Неточные совпадения
Ты, я знаю,
пишешь статейки: помести их
в свою литературу.
Удары градом сыпались: // — Убью!
пиши к родителям! — // «Убью! зови попа!» // Тем кончилось, что прасола // Клим сжал рукой, как обручем, // Другой вцепился
в волосы // И гнул со словом «кланяйся» // Купца к
своим ногам.
Пишут ко мне, что, по смерти ее матери, какая-то дальняя родня увезла ее
в свои деревни.
Стародум. Фенелона? Автора Телемака? Хорошо. Я не знаю твоей книжки, однако читай ее, читай. Кто
написал Телемака, тот пером
своим нравов развращать не станет. Я боюсь для вас нынешних мудрецов. Мне случилось читать из них все то, что переведено по-русски. Они, правда, искореняют сильно предрассудки, да воротят с корню добродетель. Сядем. (Оба сели.) Мое сердечное желание видеть тебя столько счастливу, сколько
в свете быть возможно.
Когда же Помпадурша была,"за слабое держание некоторой тайности", сослана
в монастырь и пострижена под именем инокини Нимфодоры, то он первый бросил
в нее камнем и
написал"Повесть о некоторой многолюбивой жене",
в которой делал очень ясные намеки на прежнюю
свою благодетельницу.