Неточные совпадения
Образ жизни генеральши в ее городской квартире и в загородном хуторе, где она проводит большую часть своих дней в обществе глухонемой Веры,
к крайнему неудовольствию многих,
почти совсем неизвестен.
—
Почти. Но вот кто совсем не изменяется, так это Филетер Иванович! — обратился Висленев
к майору. — Здравствуйте, мой «грубый материалист»!
— Ваш брат беспрестанно огорчает меня своею неаккуратностию и нынче снова поставил меня в затруднение. По его милости я являюсь
к вам, не имея
чести быть вам никем представленным, и должен сам рекомендовать себя.
— Пока вы его провожали, мы на его счет по нашей провинциальной привычке уже немножко посплетничали, — сказала
почти на пороге генеральша. — Знаете, ваш друг, — если только он друг ваш, — привел нас всех
к соглашению между тем как, все мы чувствуем, что с ним мы вовсе не согласны.
Иосаф Платонович сорвался с кровати, быстро бросился
к окну и высунулся наружу. Ни на террасе, ни на балконе никого не было, но ему показалось, что влево, в садовой калитке, в это мгновение мелькнул и исчез клочок светло-зеленого полосатого платья. Нет, Иосафу Платоновичу это не показалось: он это действительно видел, но только видел сбоку, с той стороны, куда не глядел, и видел смутно, неясно,
почти как во сне, потому что сон еще взаправду не успел и рассеяться.
Ванскок смирилась и примкнула
к хитрым нововерам, но она примкнула
к ним только внешнею стороной, в глубине же души она
чтила и любила людей старого порядка, гражданских мучеников и страдальцев, для которых она готова была срезать мясо с костей своих, если бы только это мясо им на что-нибудь пригодилось.
— После Бодростиной это положительно второй смелый удар, нанесенный обществу нашими женщинами, — объявил он дамам и добавил, что, соображая обе эти работы, он все-таки видит, что искусство Бодростиной выше, потому что она вела игру с многоопытным старцем, тогда как Казимира свершила все с молокососом; но что, конечно, здесь в меньшем плане больше смелости, а главное больше силы в натуре: Бодростина живая, страстная женщина, любившая Горданова сердцем горячим и неистовым, не стерпела и склонилась
к нему снова, и на нем потеряла
почти взятую ставку.
— Может быть, и шибнуло, но на них узда есть — семейная
честь. Их дорогой братец ведь в первостепенном полку служит, и нехорошо же для них, если сестрицу за воровство на Мытной площади
к черному столбу привяжут; да и что пользы ее преследовать, денег ведь уж все равно назад не получить, деньги у Кишенского.
— Вот
к чему ведут эти Меридиановские штуки, — говорил он Горданову, из столь общего
почти всем людям желания отыскать какого бы то ни было стороннего виновника своих бед и напастей.
— Да, и прибавь, я у самой цели моих желаний и спешу
к ней жадно, нетерпеливо, и она близко, моя цель, я
почти касаюсь ее моими руками, но для этого мне нужен каждый мой грош: я трясусь над каждою копейкой, и если ты видишь, что я кое-как живу, что у меня в доме есть бронза и бархат, и пара лошадей, то, любезный друг, это все нужно для того, чтобы поймать, исторгнуть из рук тысячи тысяч людей миллионы, которые они накопили и сберегли для моей недурацкой головы!
Парк был
почти пуст, и лишь редко где мелькали романические пары, но и те сырость гнала по домам. Горданов повернул и пошел
к даче Висленевых, но окна дома были темны, и горничная сидела на крыльце.
Бодростина писала, что, доверяя «каторжной
чести» Павла Николаевича, она обращается
к нему за небольшою услугой, для которой просит его немедленно приехать в ее губернский город, прихватив с собою человека, который бы мог служить маской для предстоящих дел разного рода.
Здесь она, со слов только что полученного ею от Висленева письма, описывала ужасное событие с гордановским портфелем, который неизвестно кем разрезан и из него пропали значительные деньги, при таких обстоятельствах, что владелец этих денег, по чувству деликатности
к семейной
чести домовладельца, где случилось это событие, даже не может отыскивать этой покражи, так как здесь ложится тень на некоторых из семейных друзей домохозяев.
— Нет, пьяный святочный ряженый, — ответил
почти гневно Водопьянов. — Взять его вон! Кто пустил сюда этого пьяного святочного ряженого? Неужели уж до того дошло, что и у ее гроба нет рачения и присмотра? Вон, вон выгнать сейчас этого пьяного ряженого! — кричал огорченный вдовец и рванулся
к тому, но его не было.
— Тс! Не сметь! Ни слова! Кто сказал, что я хочу забыть? Спиридонов, Испанский Дворянин… он ничем не дорожит, кроме
чести, но его
честь… тс!.. Он женится, да… Кто смеет обижать женщину? Мы все хуже женщин, да… непременно хуже… А пришел я
к вам вот зачем: я вам, кажется, там что-то сказал?
— Вот умный человек! Первого такого вижу! — А потом оборотилась
к нему, — именно, — говорит, —
почитала, меня тятенька тридцатилетнюю раз веревкой с ушата хлестал.
Лариса
почти не оборонялась: это ей было и не под силу; делая усилия вырваться, она только плотнее падала в объятия Горданова. Даже уста ее, теперь так решительно желавшие издать какой-нибудь звук, лишь шевелились, невольно отвечая в этом движении поцелуям замыкавших их уст Павла Николаевича. Лара склонялась все более и более на его сторону, смутно ощущая, что окно под ней уплывает
к ее ногам; еще одно мгновение, и она в саду. Но в эту минуту залаяла собака и по двору послышались шаги.
И с этим он перехватил ее руку себе под руку, а под другую взял генеральшу и, скомандовав: раз, два и три! пустился резвым бегом
к дому, где на чистом столе готов был скромный, даже
почти бедный ужин.
Кишенский, которого она презирала и с которым давно не хотела иметь никаких сношений, зная всю неприязнь
к нему Глафиры, решился писать ей об обстоятельствах важных и притом таких, которые он, при всей своей зоркости,
почитал совершенно неизвестными Бодростиной, меж тем как они были ей известны, но только частями, и становились тем интереснее при разъяснении их с новой точки зрения.
Так как в этом романе читателям уже не раз приходилось встречать сцены, относительно которых, при поверхностном на них взгляде, необходимо должно возникнуть предположение, что в разыгрывании их участвуют неведомые силы незримого мира, — тогда как ученым реалистам нашего времени достоверно известно, что нет никакого иного живого мира, кроме того, венцом которого мы имеем
честь числить нас самих, — то необходимо сказать, что внезапное появление Бодростиной в вагоне не должно быть относимо
к ряду необъяснимых явлений вроде зеленого платья, кирасирского мундира с разрезанною спинкой; Гордановского секрета разбогатеть, Сннтянинского кольца с соскобленною надписью; болезненного припадка Глафиры и других темных явлений, разъяснение которых остается за автором в недоимке.
Она находила, что все это напрасный труд и риск, что для нее
почти все равно, пусть все идет своим порядком, что она теперь ни
к кому уже не чувствует особенной нежности.
Суматоха, обыкновенно происходящая при выходе из вагона, поглотила внимание Глафиры настолько, что она, не ожидая помощи Висленева,
почти и позабыла о нем, но он сам напоминал ей о себе и удивил ее еще более, чем в Берлине. В то время, как носильщики несли за нею
к выходу ее багаж,
к ней подскочил высокий человек, с огромною, длинною и окладистою черной бородой и усами, и прошептал...
Это достойное небольшого внимания лицо до сих пор еще
почти не появлялось в нашей повести, хотя имя его упоминали и Глафира, и Горданов, и Подозеров, последний даже обращался однажды
к Григорью Васильевичу с просьбой «принять его на какую-нибудь службу, хоть, например, в писаря, в его департамент».
С тех пор
почти каждое беллетристическое произведение, намекающее на новые кристаллизации элементов, встречалось с большим или меньшим вниманием, но с постоянным недоверием
к изображению нового кристалла.
Жозеф не говорил сестре о деньгах, а она его о них не спрашивала.
К тому же, брат и сестра
почти не оставались наедине, потому что Глафира Васильевна считала своею обязанностию ласкать «бедную Лару». Лариса провела ночь в смежной с Глафирой комнате и долго говорила о своем житье, о муже, о тетке, о Синтяниной, о своем неодолимом от последней отвращении.
Лара не шла, а
почти бежала прямо
к уединенной старой беседке с перебитыми окнами.
Так
почти и вышло, как предполагал Бодростин: простясь с ним, ему не слали вослед благожеланий, а кляли его новость и были полны нехороших чувств
к нему самому.
— Я сам-с,
к вашим услугам. С кем имею
честь видеться?
Генеральше это было ужасно противно, а Висленеву даже жутко, но Иван Демьянович был немилосерд и продолжал допрашивать… Висленев болтал какой-то вздор,
к которому генеральша не прислушивалась, потому что она думала в это время совсем о других вещах, — именно о нем же самом, жалком, замыканном бог весть до чего. Он ей в эти минуты был близок и жалок,
почти мил, как мило матери ее погибшее дитя, которому уже никто ничего не дарит, кроме заслуженной им насмешки да укоризны.
Ларису
почти без чувств увезла
к себе Синтянина; слуги, смятенные, бродили, наступая друг другу на ноги, и толкались, пока наконец устали и, не чуя под собою ног, начали зевать и сели…