Неточные совпадения
— Имел удовольствие видеть вас на похоронах
вашего дядюшки… мы хоть и разных уездов, но почти соседи и с дядюшкой
вашим были старые знакомые… Очень приятно встретиться… здешний предводитель дворянства Корытников, — отрекомендовался он в заключение и любезно протянул
руку, которая была принята студентом.
— Послушайте, — таинственно взяв под
руку, отвел он предводителя в сторону, на другой конец залы, — студиозуса-то, я полагаю, все-таки лучше будет позадержать немного… Он хоть и знакомый
ваш, да ведь вы за него ручаться не можете… А я уж знаю вообще, каков этот народец… Мы его эдак, под благовидным предлогом… Оно как-то спокойнее.
— Все это к
вашим услугам. Вот — Карл Карлыч, — рекомендательно указал он
рукою на рыженького немца, — почтенный человек, который озаботится… Вот вам комната — можете расположиться, а самовар и прочее у нас и без того уже готово.
— Да ведь это по нашему, по мужицкому разуму — все одно выходит, — возражали мужики с плутоватыми ухмылками. — Опять же видимое дело — не взыщите,
ваше благородие, на слове, а только как есть вы баре, так барскую
руку и тянете, коли говорите, что земля по закону господская. Этому никак нельзя быть, и никак мы тому верить не можем, потому — земля завсягды земская была, значит, она мирская, а вы шутите: господская! Стало быть, можем ли мы верить?
— Стрелять… стрелять необходимо,
ваше превосходительство! — снова подшепнул со вздохом подвернувшийся под
руку Пшецыньский, и вздох его явно стремился выразить последнюю, грустно безвыходную решимость крайнего отчаяния.
— Ну, вот теперь статья иная! Давайте сюда
вашу лапу! — менторски-одобрительным тоном похвалил Ардальон и крепко потряс
руку девушки.
После этого я не имею права дозволить вам учить детей и не могу оставить школу в
ваших руках.
—
Ваше преосвященство! Чему обязан такою честью? — любезно заговорил Гржиб-Загржимбайло, подавая владыке
руку (как католик, он не подходил под его благословение).
— Дайте
вашу руку!.. Вы человек годящийся! — похвалил он с видом покровительства.
— Ну, так печатайте! Мне все равно!.. Мне это равно что наплевать, коли вы чести не понимаете! — решительно махнул
рукой Верхохлебов. — Прощайте! Извольте уходить отсюда!.. Извольте!.. Мне некогда тут с вами!.. Поважнее
вашего дела есть. Ступайте, любезнейший, ступайте!
— Володенька! — повернулась к нему Затц, когда на пристани почти уже никого не осталось, — давайте мне
вашу руку. Объявляю вам, что отныне я назначаю вас бессменным адъютантом при моей особе.
— В чем? И сам не знаю,
ваше сиятельство! — вздохнул и развел
руками философ. — Но вы, как и я же, успели уже, вероятно, заметить, что здесь все как будто в чем-то виноваты пред
вашим сиятельством; ну, а я человек мирской и вместе со всеми инстинктивно чувствую себя тем же и говорю: «виноват!» Я только,
ваше сиятельство, более откровенен, чем другие.
— О, нового много, много нового! Полны карманы наложишь новостей, и то не оберешься! — махнув
рукой, ухмыльнулся старый Савельич. — Письмо есть к
вашей милости — несколько дней уж лежит.
Позвольте за это пожать
вашу руку!
— А, вы понимаете это!
Вашу руку! Дайте пожать ее! — многозначительно промолвил он. — Послушайте, голубчик, у меня до вас будет одна маленькая просьбица, — вдруг переменил он тон и заговорил в фамильярно-заигрывающем и приятельски-заискивающем роде, — не можете ли одолжить мне на самый короткий срок сущую безделицу: рублишек десяток, не более… Я должен за свою последнюю статью получить послезавтра… Мы с вами сочтемся.
— Значит, уважаете, — утвердительно заключила девушка. — Ну, так поезжайте сейчас же на сходку! Сейчас поезжайте! Там вы сами воочию убедитесь, насколько тут правды — и если да, то постарайтесь своим поведением доказать товарищам, что они на
ваш счет заблуждаются. Поезжайте! Вот вам
рука моя на счастье… Я буду ждать вас…
— Полноте, успокойтесь, говорю вам, — продолжал Свитка. — Первый акт трагикомедии, можно сказать, кончен… ну, и слава Богу!.. Полноте же, будьте мужчиной!.. Пойдемте ко мне и потолкуем о деле… Я довезу вас… Я не отпущу вас теперь одного: вы слишком взволнованы, вы можете наделать совершенно ненужных глупостей. Давайте
вашу руку!
— Гм… так вот в чем дело! — ухмыльнулся Свитка,
руки в карманы, пройдясь по комнате и остановясь, наконец, перед своим гостем. — Другими словами, в переводе на бесцеремонный язык,
ваша мысль формулируется таким образом. Я не могу довериться тебе, любезный друг, потому что ты, быть может, не более, как ловкий полицейский шпион и можешь головой выдать меня правительству. Так что ли, господин Хвалынцев?
— Делайте как знаете! — подал ему
руку Хвалынцев. — Признаю себя
вашим арестантом.
— Ха, ха, ха! — тихо засмеялся Свитка. — Ну, я так и знал! Я так и знал, что не что иное, как это!.. Ну, дайте сюда
вашу руку — помиримтесь!.. Это, действительно, фальшь — ну, значит, и долой ее!.. Выслушайте меня: Лесницкий объяснит Колтышке прямо, что вам до времени нужно убежище, чтоб избежать полицейских агентов. Ведь это так и есть на самом деле? Вы согласны?
— Ну, а остальное, что Бог даст! — подхватил Свитка, хлопая ему по
руке своею ладонью; — а между прочим, я уже объяснил
вашей хозяйке, что вы по самой экстренной и непредвиденной надобности уехали за город и что она, в случае надобности, может в полиции отметить вас выбывшим из Петербурга. Квартира, однако, оставлена за вами. А теперь прощайте. Мне некогда.
Наконец, вы, молодое поколение, должны, со всем смирением, первые протянуть
руку дела полякам, чтобы искупить долгий исторический грех
ваших отцов.
— Ну, пане Константы! я к вам сегодня радостным вестником! — заговорил он, хлопнув своей ладонью в
руку студента; — поздравляю! вы свободны — арест
ваш кончен, одним словом, гуляйте где благоугодно!
А Сусанна Ивановна ему на это: «Батюшка! мы дети
ваши! мы любим» и т.д., словом, все совершенно так, как бывает в театральных представлениях, для вящего сходства с которыми родитель в конце концов простер над ними
руки и очень трогательно произнес: «Дети мои, будьте счастливы» и задал великолепный банкет всему гусарскому полку и всему местному «благородному дворянству».
— Отчего же не
рука? Ведь вы же такой человек, как и мы; и мы вам всякое уважение, кажись, оказываем; нравственная личность
ваша здесь не страдает, труд
ваш оплачивается… Отчего же вам не жить?
— Потрудитесь вынуть
вашу руку! — очень деликатно даже не без некоторой нежности предложил он Полоярову.
— Я прошу вас забыть все прошлое, — трудно дыша, смущенным, но решительным тоном начал Бейгуш. — Я виноват пред общим делом… виноват тем, что допустил себя увлечься своим личным чувством, но… теперь я приехал сказать вам, что с этой минуты я по-прежнему
ваш… весь
ваш!.. Забудьте и протяните мне честно
вашу руку!
Неточные совпадения
Осип. Да, хорошее. Вот уж на что я, крепостной человек, но и то смотрит, чтобы и мне было хорошо. Ей-богу! Бывало, заедем куда-нибудь: «Что, Осип, хорошо тебя угостили?» — «Плохо,
ваше высокоблагородие!» — «Э, — говорит, — это, Осип, нехороший хозяин. Ты, говорит, напомни мне, как приеду». — «А, — думаю себе (махнув
рукою), — бог с ним! я человек простой».
Голос Осипа. Вот с этой стороны! сюда! еще! хорошо. Славно будет! (Бьет
рукою по ковру.)Теперь садитесь,
ваше благородие!
— Имею честь знать
вашего брата, Сергея Иваныча, — сказал Гриневич, подавая свою тонкую
руку с длинными ногтями.
— Это было рано-рано утром. Вы, верно, только проснулись. Maman
ваша спала в своем уголке. Чудное утро было. Я иду и думаю: кто это четверней в карете? Славная четверка с бубенчиками, и на мгновенье вы мелькнули, и вижу я в окно — вы сидите вот так и обеими
руками держите завязки чепчика и о чем-то ужасно задумались, — говорил он улыбаясь. — Как бы я желал знать, о чем вы тогда думали. О важном?
— Здесь Христос невидимо предстоит, принимая
вашу исповедь, — сказал он, указывая на Распятие. — Веруете ли вы во всё то, чему учит нас Святая Апостольская Церковь? — продолжал священник, отворачивая глаза от лица Левина и складывая
руки под эпитрахиль.