Неточные совпадения
— Если хотите поступать, я могу объяснить вам все дело, как
и что, одним словом, весь ход, всю процедуру… Научу, как устроиться, заочно с
профессорами познакомлю, то есть дам их характеристики… Ну, а кроме того, есть там у меня товарищи кое-какие, могу познакомить, дам письма, это все ведь на первое время необходимо в чужом городе.
18-го сентября 1861 года, утром, в половине девятого часа, Хвалынцев шел в университет. В этот день открывались лекции. Шел он бодро
и весело, в ожидании встреч со старыми товарищами, с знакомыми
профессорами.
И это совершается в том самом месте, где голос
профессора проповедует с кафедры о юридическом, о гражданском праве!
Тотчас же потребовали
профессора, исполнявшего должность ректора, для объяснений касательно новых правил. Смущенный
профессор, вместо того чтобы дать какой-либо ясный, категорический ответ, стал говорить студентам о том, что он —
профессор,
и даже сын
профессора, что
профессор, по родству души своей со студентами, отгадывает их желания
и проч.
и проч., но ни слова о том, что студенты должны разойтись. Раздались свистки, шиканье, крики —
профессор спешно удалился.
Толковали между студентами
и в обществе, что все офицеры артиллерийской академии подали по начальству рапорт, в котором просят удерживать пять процентов из их жалованья на уплату за бедных студентов; с негодованием передавали также, что стипендии бедным студентам будут отныне выдаваться не в университете, а чрез полицию, в полицейских камерах; толковали, что
профессора просили о смягчении новых правил, потом просили еще, чтобы им было поручено исследовать все дело,
и получили отказ
и в том,
и в другом, просили о смягчении участи арестованных студентов —
и новый отказ.
Зная лично этих
профессоров, их образ мыслей
и отношения к студентам, он не мог допустить
и тени сомнения относительно их личности
и потому горячо заспорил с капитаном.
А наука? А стремление к знанию, к просвещению? На этот вопрос лучше всего ответят нам слова, сказанные в то время одним почтенным
профессором, которого никто не заподозрит ни в клевете, ни в пристрастии, ни в отсутствии любви к науке
и который имел случай изведать на опыте людей
и тенденции известного сорта. Вот эти знаменательные
и характеристичные слова...
Вследствие этого, они требуют от
профессора, чтобы он перед своими слушателями кокетничал модными, либеральными фразами, притягивал факты своей науки к любимым модным тенденциям, хотя бы то было ни к селу, ни к городу,
и вообще имел бы в виду не научную истину, а легкое приложение того-сего из своей науки к современным вопросам жизни.
Профессора распределили между собою часы лекций, несколько бывших студентов взялись распоряжаться продажей билетов, так как выручка предназначена была в пользу их бедных товарищей —
и дело двинулось ходко, энергически
и, казалось, имело на своей стороне все шансы блистательного успеха.
В антрактах
и на лекциях, до появления
профессора, они всегда вели оживленные
и довольно шумные беседы.
Она бесцеремонно тыкала на них указательным пальцем, поясняя, что «это, мол, дураки-постепеновцы, а этот — порядочный господин, потому что „из наших“, а тот — подлец
и шпион, потому что пишет в газете, которая „ругает наших“, а кто наших ругает, те все подлецы, мерзавцы
и шпионы; а вот эти двое — дрянные пошляки
и тупоумные глупцы, потому что они оба поэты, стишонки сочиняют; а этот
профессор тоже дрянной пошляк, затем что держится политико-экономических принципов; а тот совсем подлец
и негодяй, так как он читает что-то такое о полицейских
и уголовных законах, в духе вменяемости, тогда как вообще вся идея вменяемости есть подлость,
и самый принцип права, в сущности, нелепость, да
и вся-то юриспруденция вообще самая рабская наука
и потому вовсе не наука,
и дураки те, кто ею занимаются!»
Эти «промышленники прогресса», которые не умели или не хотели прежде, до его публичной выходки, сочувствовать голосу
профессора, вздумали теперь записать его в свои ряды, прицепить
и его имя к своей разношерстной клике.
Профессор кончил
и сошел с кафедры. Тогда на месте его тотчас же появился какой-то лохматый господин
и громогласно объявил, что так как
профессор Павлов сослан, то распорядители порешили, что публичные лекции сегодняшним числом прекращаются
и никаких более чтений вперед уже не будет.
Публика захлопала
и закричала «браво!».
Профессор же, очевидно, приведенный в недоумение столь самовольным
и неожиданным заявлением, в котором заключалась такая странная логика, снова взошел на кафедру
и в свою очередь обратился к публике с вопросом: желает ли она продолжения его лекций, так как между ссылкой
и публичными лекциями нет никакой достаточно законной
и разумной причины, которая оправдывала бы столь самовольное
и насильственное прекращение чтений?
После этого
профессор объявил, что он будет читать. Но едва лишь сказал он эти слова, как в зале раздался свист, шиканье, шипенье, крики: «вон! долой!»
и даже… площадные ругательства.
— В Третье! в Третье!.. Там будут! — вторило стадо.
Профессор не смутился. В лице его было спокойствие
и твердость,
и только в движении энергически очерченных губ сказывалось, быть может, подавляемое негодование.
— Нет, осуждению
и лаю подвергся
профессор.
Между тем многие слушатели словесно
и письменно стали заявлять
профессору, чтобы он возобновил свой курс, прерванный 8-го марта, —
и профессор объявил в газетах, что, подчиняясь желанию слушателей, он вновь начнет свои чтения, лишь только приищет новую аудиторию.
Между его противниками, сделавшими скандал 8-го марта, поднялось новое брожение. Многие из них спешили запастись медными
и полицейскими свистками да мочеными яблоками, чтобы встретить ими открытие чтений. К
профессору посыпались пасквильные, безымянные письма
и угрозы; даже некто выкинул гнусный фарс, грозя ему смертью за противодействие общему делу.
Неточные совпадения
В глазах родных он не имел никакой привычной, определенной деятельности
и положения в свете, тогда как его товарищи теперь, когда ему было тридцать два года, были уже — который полковник
и флигель-адъютант, который
профессор, который директор банка
и железных дорог или председатель присутствия, как Облонский; он же (он знал очень хорошо, каким он должен был казаться для других) был помещик, занимающийся разведением коров, стрелянием дупелей
и постройками, то есть бездарный малый, из которого ничего не вышло,
и делающий, по понятиям общества, то самое, что делают никуда негодившиеся люди.
Но тут Левину опять показалось, что они, подойдя к самому главному, опять отходят,
и он решился предложить
профессору вопрос.
Предводителем на место Снеткова предполагалось поставить или Свияжского или, еще лучше, Неведовского, бывшего
профессора, замечательно умного человека
и большого приятеля Сергея Ивановича.
Левин не слушал больше
и ждал, когда уедет
профессор.
И профессор тотчас же приехал, чтобы столковаться.