Неточные совпадения
А между тем к нему, точно так же, как и к Хвалынцеву, вздумали
было нахлынуть сивобородые ходоки за
мир, но генеральский адъютант увидел их
в окно
в то еще время, как они только на крыльцо взбирались, и не успев еще совершенно оправиться от невольного впечатления, какое произвел на него тысячеголосый крик толпы, приказал ординарцам гнать ходоков с крыльца, ни за что не допуская их до особы генерала.
Приговорены
были к наказанию и к ссылке
в Сибирь несколько десятков народу, вместе с зачинщиками,
в числе которых
были два старика, подносившие хлеб-соль, молодой парень, вытащенный вчера становым
в качестве зачинщика, и тот десяток мужиков, которые добровольно вышли вперед переговорщиками от
мира.
Воздав достодолжную дань поклонения артистам-любителям, автор
в заключение перешел к благотворительной цели спектакля «Теперь, — восклицал он, — благодаря прекрасному сердцу истинно-добродетельной женщины, благодаря самоотверженно-неусыпным трудам и заботам ее превосходительства, этой истинной матери и попечительницы наших бедных, не одну хижину бедняка посетит и озарит внезапная радость, не одна слеза неутешной вдовицы
будет отерта; не один убогий, дряхлый старец с сердечною благодарностью помянет достойное имя своей благотворительницы, не один отрок, призреваемый
в приюте, состоящем под покровительством ее превосходительства, супруги г-на начальника губернии, вздохнет из глубины своей невинной души и вознесет к небу кроткий взор с молитвенно-благодарственным гимном к Творцу
миров за ту, которая заменила ему, этому сирому отроку, нежное лоно родной матери.
— Оставь, пожалуйста, нежности, папахен! — мимоходом махнула она рукой. — Я тебе повторяю, если хочешь жить со мной
в мире, то чтобы
в доме у нас не
было больше Устинова, а если он еще раз придет, то я наделаю ему таких дерзостей, каких он еще ни от кого не кушал.
Хвалынцев стал бывать у них ежедневно. Весь молодой, внутренний
мир его,
в первые дни, так всецело наполнился этим присутствием, этой близостью любимой девушки, что он решительно позабыл все остальное на свете — и университет, и студентов, и общее дело, и науку, о которой еще так ретиво мечтал какую-нибудь неделю тому назад. Для него, на первых порах, перестало
быть интересным или, просто сказать, совсем перестало существовать все, что не она.
Но этот гнет не казался ему тягостным: он не хотел освободиться из-под него; напротив, его манило отдаться течению всех этих странных обстоятельств, проникнуть далее и далее
в глубь и сущность дела, увидеть, понять, разгадать, чтó это за
мир и чтó за сила, и,
быть может, сознательно отдаться ей…
Хвалынцеву
было теперь все равно где ни провести вечер, и он согласился тем охотнее, что ему еще с обеда у Колтышко почему-то казалось, будто Чарыковский непременно должен
быть посвящен
в тайны Лесницкого и Свитки, а теперь — почем знать — может, чрез это новое знакомство, пред его пытливо-любопытными глазами приподнимается еще более край той непроницаемой завесы, за которой кроется эта таинственная «сила» с ее заманчивым, интересным
миром, а к этому
миру, после стольких бесед с Цезариной и после всего, что довелось ему перечитать за несколько дней своего заточения и над чем
было уже столько передумано, он, почти незаметно для самого себя, начинал чувствовать какое-то симпатическое и словно бы инстинктивное влечение.
Все общество,
в разных углах комнат, разбивалось на кружки, и
в каждом кружке шли очень оживленные разговоры; толковали о разных современных вопросах, о политике, об интересах и новостях дня, передавали разные известия, сплетни и анекдоты из правительственного, военного и административного
мира, обсуждали разные проекты образования, разбирали вопросы истории, права и даже метафизики, и все эти разнородные темы обобщались одним главным мотивом, который
в тех или других вариациях проходил во всех кружках и сквозь все темы, и этим главным мотивом
были Польша и революция — революция польская, русская, общеевропейская и, наконец, даже общечеловеческая.
Слов у него не
было, но глаза говорили лучше слов, и Цезарина поняла, что это такая минута
в нравственной жизни его внутреннего
мира, которой нельзя дать пройти бесплодно.
То же
было и с Татьяной, задавшись раз исканием дела, она не покинула своей задачи; напротив, с наплывом этого тихого
мира и покоя душевного,
в ней стала все громче и сильнее говорить потребность какого-нибудь живого, плодотворного дела.
Ему хотелось, чтоб люди жили
в великолепных алюминиевых фаланстерах, пред которыми казались бы жалки и ничтожны дворцы сильных
мира сего, чтобы всякий труд исполнялся не иначе, как с веселой песней и пляской, чтобы каждый человек имел
в день три фунта мяса к обеду, а между тем сам Лука зачастую не имел куда голову приклонить, спал на бульваре, ходил работать на биржу, когда не
было в виду ничего лучшего, и иногда сидел без обеда.
Моисей же Фрумкин
был великий практик
в делах
мира сего и обладал чисто иудейской увертливой и находчивой сметкой.
Доказательства этому пан Духинский находил между прочим и
в том, что наши женщины отличаются маленькой ножкой — явный признак сродства с китаянками и что москали вовсе не подвержены ревматизму, который будто бы
есть специальная болезнь цивилизованной Западной Европы; мы же до того монголы, что не можем даже чувствовать ревматической ломоты, и что, стало
быть,
в видах охранения цивилизованного
мира надо восстановить на месте нынешней России старую Польшу, а москалей прогнать за Урал
в среднеазиатские степи.
И
в сколь многих из этих писаний каждому свежему чутью слышался поддельный неискренний тон сочувствия и приторная лесть новому идолу! Прежде, бывало, курили сильным и высоким
мира; ныне — «молодому поколению». Мы только переметши ярлычки на кумирах, а сущность осталась та же: мы поклонялись силе, разумной или нет — это все равно:
была бы только сила!
Но насколько пан Слопчицький
в действительности имел прав на графский титул, этого не разрешила бы ни одна герольдия
в мире. Вообще, он
был граф самого сомнительного качества, — более для виду, и едва ли не сам себе доставил графскую корону.
Быть может, ни раньше, ни позже, а именно
в эту самую глубоко-скорбную минуту свершился тот нравственный кризис, тот благодетельный перелом
в тифозной горячке общественного организма того времени, который потом с такою мощью и достоинством сказался на весь
мир одним годом позднее.
«Надо бы только как ни на
есть выйти из этой лжи, из этого гнусного, фальшивого положения», — думал себе Бейгуш
в минуты своих мечтаний, — «а там… там
будет и
мир, и покой, и счастье…»
С этой минуты
мир с «кружком»
был восстановлен; но далеко еще не
было такого же
мира с самим собою
в наболевшей душе Бейгуша.
В течение последнего вечера Бейгуш несколько раз пытался высказать Сусанне правду о ее деньгах, и все-таки сил не хватало. Жалко и больно
было, пока сам еще здесь налицо, хоть на мгновенье помутить счастливое чувство
мира и покоя, чувство ее безграничной веры
в его нравственную личность.
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (
Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает
есть.)Я думаю, еще ни один человек
в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
И тут настала каторга // Корёжскому крестьянину — // До нитки разорил! // А драл… как сам Шалашников! // Да тот
был прост; накинется // Со всей воинской силою, // Подумаешь: убьет! // А деньги сунь, отвалится, // Ни дать ни взять раздувшийся //
В собачьем ухе клещ. // У немца — хватка мертвая: // Пока не пустит по
миру, // Не отойдя сосет!
Оно и правда: можно бы! // Морочить полоумного // Нехитрая статья. // Да
быть шутом гороховым, // Признаться, не хотелося. // И так я на веку, // У притолоки стоючи, // Помялся перед барином // Досыта! «Коли
мир // (Сказал я,
миру кланяясь) // Дозволит покуражиться // Уволенному барину //
В останные часы, // Молчу и я — покорствую, // А только что от должности // Увольте вы меня!»
Мельком, словно во сне, припоминались некоторым старикам примеры из истории, а
в особенности из эпохи, когда градоначальствовал Бородавкин, который навел
в город оловянных солдатиков и однажды,
в минуту безумной отваги, скомандовал им:"Ломай!"Но ведь тогда все-таки
была война, а теперь… без всякого повода… среди глубокого земского
мира…
Начертавши прямую линию, он замыслил втиснуть
в нее весь видимый и невидимый
мир, и притом с таким непременным расчетом, чтоб нельзя
было повернуться ни взад, ни вперед, ни направо, ни налево.