Черная, гладкая, блестящая головка, белое платье с складками, девственно охватывающее ее стройный стан и невысокую грудь, и этот румянец, и эти нежные, чуть-чуть от бессонной ночи косящие глянцовитые черные глаза, и на всем ее существе две главные черты: чистота девственности любви не только к нему, — он знал это, — но любви ко всем и ко всему, не только хорошему, что только
есть в мире, — к тому нищему, с которым она поцеловалась.
Неточные совпадения
Тогда
мир Божий представлялся ему тайной, которую он радостно и восторженно старался разгадывать, — теперь всё
в этой жизни
было просто и ясно и определялось теми условиями жизни,
в которых он находился.
Она
в первую минуту вспомнила смутно о том новом чудном
мире чувств и мыслей, который открыт
был ей прелестным юношей, любившим ее и любимым ею, и потом об его непонятной жестокости и целом ряде унижений, страданий, которые последовали за этим волшебным счастьем и вытекали из него.
И такой взгляд на свою жизнь и свое место
в мире составился у Масловой. Она
была проститутка, приговоренная к каторге, и, несмотря на это, она составила себе такое мировоззрение, при котором могла одобрить себя и даже гордиться перед людьми своим положением.
В продолжение десяти лет она везде, где бы она ни
была, начиная с Нехлюдова и старика-станового и кончая острожными надзирателями, видела, что все мужчины нуждаются
в ней; она не видела и не замечала тех мужчин, которые не нуждались
в ней. И потому весь
мир представлялся ей собранием обуреваемых похотью людей, со всех сторон стороживших ее и всеми возможными средствами — обманом, насилием, куплей, хитростью — старающихся овладеть ею.
Чуя же, что Нехлюдов хочет вывести ее
в другой
мир, она противилась ему, предвидя, что
в том
мире,
в который он привлекал ее, она должна
будет потерять это свое место
в жизни, дававшее ей уверенность и самоуважение.
Но Маслова не отвечала своим товаркам, а легла на нары и с уставленными
в угол косыми глазами лежала так до вечера.
В ней шла мучительная работа. То, что ей сказал Нехлюдов, вызывало ее
в тот
мир,
в котором она страдала и из которого ушла, не поняв и возненавидев его. Она теперь потеряла то забвение,
в котором жила, а жить с ясной памятью о том, что
было,
было слишком мучительно. Вечером она опять купила вина и напилась вместе с своими товарками.
Нехлюдов знал Масленникова еще давно по полку. Масленников
был тогда казначеем полка. Это
был добродушнейший, исполнительнейший офицер, ничего не знавший и не хотевший знать
в мире, кроме полка и царской фамилии. Теперь Нехлюдов застал его администратором, заменившим полк губернией и губернским правлением. Он
был женат на богатой и бойкой женщине, которая и заставила его перейти из военной
в статскую службу.
Это
был тот самый Шенбок, который тогда заезжал к тетушкам. Нехлюдов давно потерял его из вида, но слышал про него, что он, несмотря на свои долги, выйдя из полка и оставшись по кавалерии, всё как-то держался какими-то средствами
в мире богатых людей. Довольный, веселый вид подтверждал это.
Старичок с белыми волосами прошел
в шкап и скрылся там.
В это время Фанарин, увидав товарища, такого же, как и он, адвоката,
в белом галстуке и фраке, тотчас же вступил с ним
в оживленный разговор; Нехлюдов же разглядывал бывших
в комнате.
Было человек 15 публики, из которых две дамы, одна
в pince-nez молодая и другая седая. Слушавшееся нынче дело
было о клевете
в печати, и потому собралось более, чем обыкновенно, публики — всё люди преимущественно из журнального
мира.
— А я думаю, что это лучшее; кроме того, это вводит меня
в тот
мир,
в котором я могу
быть полезен.
Религиозное учение это состояло
в том, что всё
в мире живое, что мертвого нет, что все предметы, которые мы считаем мертвыми, неорганическими,
суть только части огромного органического тела, которое мы не можем обнять, и что поэтому задача человека, как частицы большого организма, состоит
в поддержании жизни этого организма и всех живых частей его.
Когда он
был на воле, он работал для, той цели, которую он себе поставил, а именно: просвещение, сплочение рабочего, преимущественно крестьянского народа; когда же он
был в неволе, он действовал так же энергично и практично для сношения с внешним
миром и для устройства наилучшей
в данных условиях жизни не для себя только, но и для своего кружка.
В религиозном отношении он
был также типичным крестьянином: никогда не думал о метафизических вопросах, о начале всех начал, о загробной жизни. Бог
был для него, как и для Араго, гипотезой,
в которой он до сих пор не встречал надобности. Ему никакого дела не
было до того, каким образом начался
мир, по Моисею или Дарвину, и дарвинизм, который так казался важен его сотоварищам, для него
был такой же игрушкой мысли, как и творение
в 6 дней.
Он прочел еще 7-й, 8-й, 9-й и 10-й стихи о соблазнах, о том, что они должны прийти
в мир, о наказании посредством геенны огненной,
в которую ввергнуты
будут люди, и о каких-то ангелах детей, которые видят лицо Отца Небесного. «Как жалко, что это так нескладно, — думал он, — а чувствуется, что тут что-то хорошее».
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (
Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает
есть.)Я думаю, еще ни один человек
в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
И тут настала каторга // Корёжскому крестьянину — // До нитки разорил! // А драл… как сам Шалашников! // Да тот
был прост; накинется // Со всей воинской силою, // Подумаешь: убьет! // А деньги сунь, отвалится, // Ни дать ни взять раздувшийся //
В собачьем ухе клещ. // У немца — хватка мертвая: // Пока не пустит по
миру, // Не отойдя сосет!
Оно и правда: можно бы! // Морочить полоумного // Нехитрая статья. // Да
быть шутом гороховым, // Признаться, не хотелося. // И так я на веку, // У притолоки стоючи, // Помялся перед барином // Досыта! «Коли
мир // (Сказал я,
миру кланяясь) // Дозволит покуражиться // Уволенному барину //
В останные часы, // Молчу и я — покорствую, // А только что от должности // Увольте вы меня!»
Мельком, словно во сне, припоминались некоторым старикам примеры из истории, а
в особенности из эпохи, когда градоначальствовал Бородавкин, который навел
в город оловянных солдатиков и однажды,
в минуту безумной отваги, скомандовал им:"Ломай!"Но ведь тогда все-таки
была война, а теперь… без всякого повода… среди глубокого земского
мира…
Начертавши прямую линию, он замыслил втиснуть
в нее весь видимый и невидимый
мир, и притом с таким непременным расчетом, чтоб нельзя
было повернуться ни взад, ни вперед, ни направо, ни налево.