Неточные совпадения
Он
был как-то рассеян, что-то очень рассеян, чуть ли не встревожен, даже становился как-то странен: иной
раз слушал и не слушал, глядел и не глядел, смеялся и подчас сам не знал и не понимал, чему смеялся.
Генерал чуть-чуть
было усмехнулся, но подумал и приостановился; потом еще подумал, прищурился, оглядел еще
раз своего гостя с ног до головы, затем быстро указал ему стул, сам сел несколько наискось и в нетерпеливом ожидании повернулся к князю. Ганя стоял в углу кабинета, у бюро, и разбирал бумаги.
— Ну, стало
быть, и кстати, что я вас не пригласил и не приглашаю. Позвольте еще, князь, чтоб уж
разом все разъяснить: так как вот мы сейчас договорились, что насчет родственности между нами и слова не может
быть, — хотя мне, разумеется, весьма
было бы лестно, — то, стало
быть…
Генерал вышел, и князь так и не успел рассказать о своем деле, о котором начинал
было чуть ли не в четвертый
раз.
Да и предоставленные вполне своей воле и своим решениям невесты натурально принуждены же
будут, наконец, взяться сами за ум, и тогда дело загорится, потому что возьмутся за дело охотой, отложив капризы и излишнюю разборчивость; родителям оставалось бы только неусыпнее и как можно неприметнее наблюдать, чтобы не произошло какого-нибудь странного выбора или неестественного уклонения, а затем, улучив надлежащий момент,
разом помочь всеми силами и направить дело всеми влияниями.
В этот
раз он пробыл в поместье всего несколько дней, но успел распорядиться; в воспитании девочки произошла значительная перемена: приглашена
была почтенная и пожилая гувернантка, опытная в высшем воспитании девиц, швейцарка, образованная и преподававшая, кроме французского языка, и разные науки.
Положение Афанасия Ивановича
было неутешительное; всего хуже
было то, что он, струсив
раз, уже никак потом не мог успокоиться.
Афанасий Иванович рискнул
было на очень хитрое средство, чтобы разбить свои цепи: неприметно и искусно он стал соблазнять ее, чрез ловкую помощь, разными идеальнейшими соблазнами; но олицетворенные идеалы: князья, гусары, секретари посольств, поэты, романисты, социалисты даже — ничто не произвело никакого впечатления на Настасью Филипповну, как будто у ней вместо сердца
был камень, а чувства иссохли и вымерли
раз навсегда.
Под конец она даже так разгорячилась и раздражилась, излагая всё это (что, впрочем,
было так естественно), что генерал Епанчин
был очень доволен и считал дело оконченным; но
раз напуганный Тоцкий и теперь не совсем поверил, и долго боялся, нет ли и тут змеи под цветами.
Генеральша
была ревнива к своему происхождению. Каково же ей
было, прямо и без приготовления, услышать, что этот последний в роде князь Мышкин, о котором она уже что-то слышала, не больше как жалкий идиот и почти что нищий, и принимает подаяние на бедность. Генерал именно бил на эффект, чтобы
разом заинтересовать, отвлечь все как-нибудь в другую сторону.
Это
было после ряда сильных и мучительных припадков моей болезни, а я всегда, если болезнь усиливалась и припадки повторялись несколько
раз сряду, впадал в полное отупение, терял совершенно память, а ум хотя и работал, но логическое течение мысли как бы обрывалось.
— Не понимаю. Мне всегда тяжело и беспокойно смотреть на такую природу в первый
раз; и хорошо, и беспокойно; впрочем, все это еще в болезни
было.
У него
были припадки, он
был иногда беспокоен, плакал и даже пытался
раз убить себя.
Я уже не отнимал, потому что для нее это
было счастьем; она все время, как я сидел, дрожала и плакала; правда, несколько
раз она принималась
было говорить, но ее трудно
было и понять.
Пастор в церкви уже не срамил мертвую, да и на похоронах очень мало
было, так, только из любопытства, зашли некоторые; но когда надо
было нести гроб, то дети бросились все
разом, чтобы самим нести.
Ганя,
раз начав ругаться и не встречая отпора, мало-помалу потерял всякую сдержанность, как это всегда водится с иными людьми. Еще немного, и он, может
быть, стал бы плеваться, до того уж он
был взбешен. Но именно чрез это бешенство он и ослеп; иначе он давно бы обратил внимание на то, что этот «идиот», которого он так третирует, что-то уж слишком скоро и тонко умеет иногда все понять и чрезвычайно удовлетворительно передать. Но вдруг произошло нечто неожиданное.
Уж одно то, что Настасья Филипповна жаловала в первый
раз; до сих пор она держала себя до того надменно, что в разговорах с Ганей даже и желания не выражала познакомиться с его родными, а в самое последнее время даже и не упоминала о них совсем, точно их и не
было на свете.
В прихожей стало вдруг чрезвычайно шумно и людно; из гостиной казалось, что со двора вошло несколько человек и все еще продолжают входить. Несколько голосов говорило и вскрикивало
разом; говорили и вскрикивали и на лестнице, на которую дверь из прихожей, как слышно
было, не затворялась. Визит оказывался чрезвычайно странный. Все переглянулись; Ганя бросился в залу, но и в залу уже вошло несколько человек.
— Слава богу, увела и уложила маменьку, и ничего не возобновлялось. Ганя сконфужен и очень задумчив. Да и
есть о чем. Каков урок!.. Я поблагодарить вас еще
раз пришла и спросить, князь: вы до сих пор не знавали Настасью Филипповну?
Я первый
раз, может
быть, в целые два года по сердцу говорю.
Несмотря, однако ж, на то, все-таки
было и оставалось что-то в Настасье Филипповне, что иногда поражало даже самого Афанасия Ивановича необыкновенною и увлекательною оригинальностью, какою-то силой, и прельщало его иной
раз даже и теперь, когда уже рухнули все прежние расчеты его на Настасью Филипповну.
Но хоть и грубо, а все-таки бывало и едко, а иногда даже очень, и это-то, кажется, и нравилось Настасье Филипповне. Желающим непременно бывать у нее оставалось решиться переносить Фердыщенка. Он, может
быть, и полную правду угадал, предположив, что его с того и начали принимать, что он с первого
разу стал своим присутствием невозможен для Тоцкого. Ганя, с своей стороны, вынес от него целую бесконечность мучений, и в этом отношении Фердыщенко сумел очень пригодиться Настасье Филипповне.
Она представила князя гостям, из которых большей половине он
был уже известен. Тоцкий тотчас же сказал какую-то любезность. Все как бы несколько оживились, все
разом заговорили и засмеялись. Настасья Филипповна усадила князя подле себя.
— Отнюдь нет, господа! Я именно прошу вас сидеть. Ваше присутствие особенно сегодня для меня необходимо, — настойчиво и значительно объявила вдруг Настасья Филипповна. И так как почти уже все гости узнали, что в этот вечер назначено
быть очень важному решению, то слова эти показались чрезвычайно вескими. Генерал и Тоцкий еще
раз переглянулись, Ганя судорожно шевельнулся.
— Так тому и
быть! Гаврила Ардалионович! — властно и как бы торжественно обратилась она к нему, — вы слышали, как решил князь? Ну, так в том и мой ответ; и пусть это дело кончено
раз навсегда!
Она
была внове и уже принято
было приглашать ее на известные вечера в пышнейшем костюме, причесанную как на выставку, и сажать как прелестную картинку для того, чтобы скрасить вечер, — точно так, как иные добывают для своих вечеров у знакомых, на один
раз, картину, вазу, статую или экран.
Это
была большая пачка бумаги, вершка три в высоту и вершка четыре в длину, крепко и плотно завернутая в «Биржевые ведомости» и обвязанная туго-натуго со всех сторон и два
раза накрест бечевкой, вроде тех, которыми обвязывают сахарные головы.
А тут приедет вот этот: месяца по два гостил в году, опозорит, разобидит, распалит, развратит, уедет, — так тысячу
раз в пруд хотела кинуться, да подла
была, души не хватало, ну, а теперь…
Это
были девицы гордые, высокомерные и даже между собой иногда стыдливые; а впрочем, понимавшие друг друга не только с первого слова, но с первого даже взгляда, так что и говорить много иной
раз было бы незачем.
Одно только можно бы
было заключить постороннему наблюдателю, если бы таковой тут случился: что, судя по всем вышесказанным, хотя и немногим данным, князь все-таки успел оставить в доме Епанчиных особенное впечатление, хоть и являлся в нем всего один
раз, да и то мельком. Может
быть, это
было впечатление простого любопытства, объясняемого некоторыми эксцентрическими приключениями князя. Как бы то ни
было, а впечатление осталось.
Но еще чрез неделю от Белоконской получено
было еще письмо, и в этот
раз генеральша уже решилась высказаться.
И вот всего только две недели спустя вдруг получено
было его превосходительством сведение, что Настасья Филипповна бежала в третий
раз, почти что из-под венца, и на этот
раз пропала где-то в губернии, а между тем исчез из Москвы и князь Мышкин, оставив все свои дела на попечение Салазкина, «с нею ли, или просто бросился за ней — неизвестно, но что-то тут
есть», заключил генерал.
Раза два он жестоко, впрочем, поссорился с Лизаветой Прокофьевной, объявил ей, что она деспотка и что нога его не
будет в ее доме.
Один
раз, — это
было на Святой, — улучив минуту наедине, Коля подал Аглае письмо, сказав только, что велено передать ей одной, Аглая грозно оглядела «самонадеянного мальчишку», но Коля не стал ждать и вышел.
— Молчи, стрекоза! — крикнул на нее Лебедев. — У, ты! — затопал
было он на нее ногами. Но в этот
раз она только рассмеялась.
— Ни-ни-ни! Типун, типун… — ужасно испугался вдруг Лебедев и, бросаясь к спавшему на руках дочери ребенку, несколько
раз с испуганным видом перекрестил его. — Господи, сохрани, господи, предохрани! Это собственный мой грудной ребенок, дочь Любовь, — обратился он к князю, — и рождена в законнейшем браке от новопреставленной Елены, жены моей, умершей в родах. А эта пигалица
есть дочь моя Вера, в трауре… А этот, этот, о, этот…
— Изложение дела. Я его племянник, это он не солгал, хоть и всё лжет. Я курса не кончил, но кончить хочу и на своем настою, потому что у меня
есть характер. А покамест, чтобы существовать, место одно беру в двадцать пять рублей на железной дороге. Сознаюсь, кроме того, что он мне
раза два-три уже помог. У меня
было двадцать рублей, и я их проиграл. Ну, верите ли, князь, я
был так подл, так низок, что я их проиграл!
Ведь уж два
раза она от тебя отрекалась и из-под венца убегала, значит,
есть же предчувствие!..
«Ты вот точно такой бы и
был, — усмехнулась мне под конец, — у тебя, говорит, Парфен Семеныч, сильные страсти, такие страсти, что ты как
раз бы с ними в Сибирь, на каторгу, улетел, если б у тебя тоже ума не
было, потому что у тебя большой ум
есть, говорит» (так и сказала, вот веришь или нет?
Это мне баба сказала, почти этими же словами, и такую глубокую, такую тонкую и истинно религиозную мысль, такую мысль, в которой вся сущность христианства
разом выразилась, то
есть всё понятие о боге как о нашем родном отце и о радости бога на человека, как отца на свое родное дитя, — главнейшая мысль Христова!
Он задумался, между прочим, о том, что в эпилептическом состоянии его
была одна степень почти пред самым припадком (если только припадок приходил наяву), когда вдруг, среди грусти, душевного мрака, давления, мгновениями как бы воспламенялся его мозг, и с необыкновенным порывом напрягались
разом все жизненные силы его.
«Рогожин давеча сказал, что я
был тогда ему братом; он это в первый
раз сегодня сказал», — подумал князь про себя.
Рогожин давеча отрекся: он спросил с искривленною, леденящею улыбкой: «Чьи же
были глаза-то?» И князю ужасно захотелось, еще недавно, в воксале Царскосельской дороги, — когда он садился в вагон, чтоб ехать к Аглае, и вдруг опять увидел эти глаза, уже в третий
раз в этот день, — подойти к Рогожину и сказать ему, «чьи это
были глаза»!
Была минута, в конце этого длинного и мучительного пути с Петербургской стороны, когда вдруг неотразимое желание захватило князя — пойти сейчас к Рогожину, дождаться его, обнять его со стыдом, со слезами, сказать ему всё и кончить всё
разом.
Как не понравились ему давеча эта гостиница, эти коридоры, весь этот дом, его номер, не понравились с первого взгляду; он несколько
раз в этот день с каким-то особенным отвращением припоминал, что надо
будет сюда воротиться…
Когда все деревья
были наконец свезены на дачу и расставлены, Лебедев несколько
раз в тот день сбегал по ступенькам террасы на улицу и с улицы любовался на свое владение, каждый
раз мысленно надбавляя сумму, которую предполагал запросить с будущего своего дачного жильца.
Коля тотчас же хотел
было рассердиться за слово «не выживешь», но отложил до другого
раза, и если бы только самое слово не
было уж слишком обидно, то, пожалуй, и совсем извинил бы его: до того понравилось ему волнение и беспокойство Лизаветы Прокофьевны при известии о болезни князя.
Генерала Ивана Федоровича на этот
раз не
было дома.
— Ардалион Александрыч, батюшка! — крикнула она ему вслед, — остановись на минутку; все мы грешны; когда
будешь чувствовать, что совесть тебя меньше укоряет, приходи ко мне, посидим, поболтаем о прошлом-то. Я ведь еще, может, сама тебя в пятьдесят
раз грешнее; ну, а теперь прощай, ступай, нечего тебе тут… — испугалась она вдруг, что он воротится.
В каждой гневливой выходке Аглаи (а она гневалась очень часто) почти каждый
раз, несмотря на всю видимую ее серьезность и неумолимость, проглядывало столько еще чего-то детского, нетерпеливо школьного и плохо припрятанного, что не
было возможности иногда, глядя на нее, не засмеяться, к чрезвычайной, впрочем, досаде Аглаи, не понимавшей, чему смеются, и «как могут, как смеют они смеяться».