Неточные совпадения
Старец этот, как я уже объяснил выше, был старец Зосима; но
надо бы здесь сказать несколько слов и о
том,
что такое вообще «старцы» в наших монастырях, и вот жаль,
что чувствую себя на этой дороге не довольно компетентным и твердым.
Надо заметить,
что Алеша, живя тогда в монастыре, был еще ничем не связан, мог выходить куда угодно хоть на целые дни, и если носил свой подрясник,
то добровольно, чтобы ни от кого в монастыре не отличаться.
— Сами давно знаете,
что надо делать, ума в вас довольно: не предавайтесь пьянству и словесному невоздержанию, не предавайтесь сладострастию, а особенно обожанию денег, да закройте ваши питейные дома, если не можете всех,
то хоть два или три. А главное, самое главное — не лгите.
А Дмитрий Федорович хочет эту крепость золотым ключом отпереть, для
чего он теперь
надо мной и куражится, хочет с меня денег сорвать, а пока уж тысячи на эту обольстительницу просорил; на
то и деньги занимает беспрерывно, и, между прочим, у кого, как вы думаете?
— Я нарочно и сказал, чтобы вас побесить, потому
что вы от родства уклоняетесь, хотя все-таки вы родственник, как ни финтите, по святцам докажу; за тобой, Иван Федорович, я в свое время лошадей пришлю, оставайся, если хочешь, и ты. Вам же, Петр Александрович, даже приличие велит теперь явиться к отцу игумену,
надо извиниться в
том,
что мы с вами там накутили…
— К несчастию, я действительно чувствую себя почти в необходимости явиться на этот проклятый обед, — все с
тою же горькою раздражительностью продолжал Миусов, даже и не обращая внимания,
что монашек слушает. — Хоть там-то извиниться
надо за
то,
что мы здесь натворили, и разъяснить,
что это не мы… Как вы думаете?
— Да,
надо разъяснить,
что это не мы. К
тому же батюшки не будет, — заметил Иван Федорович.
—
Чего шепчу? Ах, черт возьми, — крикнул вдруг Дмитрий Федорович самым полным голосом, — да
чего же я шепчу? Ну, вот сам видишь, как может выйти вдруг сумбур природы. Я здесь на секрете и стерегу секрет. Объяснение впредь, но, понимая,
что секрет, я вдруг и говорить стал секретно, и шепчу как дурак, тогда как не
надо. Идем! Вон куда! До
тех пор молчи. Поцеловать тебя хочу!
— К ней и к отцу! Ух! Совпадение! Да ведь я тебя для
чего же и звал-то, для
чего и желал, для
чего алкал и жаждал всеми изгибами души и даже ребрами? Чтобы послать тебя именно к отцу от меня, а потом и к ней, к Катерине Ивановне, да
тем и покончить и с ней, и с отцом. Послать ангела. Я мог бы послать всякого, но мне
надо было послать ангела. И вот ты сам к ней и к отцу.
— А
что до
того,
что он там про себя надумает,
то русского мужика, вообще говоря,
надо пороть.
Истинно славно,
что всегда есть и будут хамы да баре на свете, всегда тогда будет и такая поломоечка, и всегда ее господин, а ведь
того только и
надо для счастья жизни!
Да, да,
надо бы,
надо, я сам
того мнения,
что надо, давно
надо!
— Я не забыла этого, — приостановилась вдруг Катерина Ивановна, — и почему вы так враждебны ко мне в такую минуту, Катерина Осиповна? — с горьким, горячим упреком произнесла она. —
Что я сказала,
то я и подтверждаю. Мне необходимо мнение его, мало
того: мне
надо решение его!
Что он скажет, так и будет — вот до какой степени, напротив, я жажду ваших слов, Алексей Федорович… Но
что с вами?
— Да я и сам не знаю… У меня вдруг как будто озарение… Я знаю,
что я нехорошо это говорю, но я все-таки все скажу, — продолжал Алеша
тем же дрожащим и пересекающимся голосом. — Озарение мое в
том,
что вы брата Дмитрия, может быть, совсем не любите… с самого начала… Да и Дмитрий, может быть, не любит вас тоже вовсе… с самого начала… а только чтит… Я, право, не знаю, как я все это теперь смею, но
надо же кому-нибудь правду сказать… потому
что никто здесь правды не хочет сказать…
Он подозревал,
что тот, может быть, как-нибудь нарочно будет прятаться от него теперь, но во
что бы
то ни стало
надо было его разыскать.
— «А спроси, — отвечаю ей, — всех господ офицеров, нечистый ли во мне воздух али другой какой?» И так это у меня с
того самого времени на душе сидит,
что намеднись сижу я вот здесь, как теперь, и вижу,
тот самый генерал вошел,
что на Святую сюда приезжал: «
Что, — говорю ему, — ваше превосходительство, можно ли благородной даме воздух свободный впускать?» — «Да, отвечает,
надо бы у вас форточку али дверь отворить, по
тому самому,
что у вас воздух несвежий».
— Его, главное,
надо теперь убедить в
том,
что он со всеми нами на равной ноге, несмотря на
то,
что он у нас деньги берет, — продолжал в своем упоении Алеша, — и не только на равной, но даже на высшей ноге…
Что в
том,
что вы смеетесь и шутите, и
надо мной тоже; напротив, смейтесь, я так этому рад…
— Если вы желаете знать,
то по разврату и тамошние, и наши все похожи. Все шельмы-с, но с
тем,
что тамошний в лакированных сапогах ходит, а наш подлец в своей нищете смердит и ничего в этом дурного не находит. Русский народ
надо пороть-с, как правильно говорил вчера Федор Павлович, хотя и сумасшедший он человек со всеми своими детьми-с.
Но вот, однако,
что надо отметить: если Бог есть и если он действительно создал землю,
то, как нам совершенно известно, создал он ее по эвклидовой геометрии, а ум человеческий с понятием лишь о трех измерениях пространства.
— Одну, только одну еще картинку, и
то из любопытства, очень уж характерная, и главное, только
что прочел в одном из сборников наших древностей, в «Архиве», в «Старине»,
что ли,
надо справиться, забыл даже, где и прочел.
Что мне в
том,
что виновных нет и
что я это знаю, — мне
надо возмездие, иначе ведь я истреблю себя.
В сотый раз повторяю — вопросов множество, но я взял одних деток, потому
что тут неотразимо ясно
то,
что мне
надо сказать.
Тут дело в
том только,
что старику
надо высказаться,
что наконец за все девяносто лет он высказывается и говорит вслух
то, о
чем все девяносто лет молчал.
Если бы возможно было помыслить, лишь для пробы и для примера,
что три эти вопроса страшного духа бесследно утрачены в книгах и
что их
надо восстановить, вновь придумать и сочинить, чтоб внести опять в книги, и для этого собрать всех мудрецов земных — правителей, первосвященников, ученых, философов, поэтов — и задать им задачу: придумайте, сочините три вопроса, но такие, которые мало
того,
что соответствовали бы размеру события, но и выражали бы сверх
того, в трех словах, в трех только фразах человеческих, всю будущую историю мира и человечества, —
то думаешь ли ты,
что вся премудрость земли, вместе соединившаяся, могла бы придумать хоть что-нибудь подобное по силе и по глубине
тем трем вопросам, которые действительно были предложены тебе тогда могучим и умным духом в пустыне?
И вот, убедясь в этом, он видит,
что надо идти по указанию умного духа, страшного духа смерти и разрушения, а для
того принять ложь и обман и вести людей уже сознательно к смерти и разрушению, и притом обманывать их всю дорогу, чтоб они как-нибудь не заметили, куда их ведут, для
того чтобы хоть в дороге-то жалкие эти слепцы считали себя счастливыми.
Они говорили и о философских вопросах и даже о
том, почему светил свет в первый день, когда солнце, луна и звезды устроены были лишь на четвертый день, и как это понимать следует; но Иван Федорович скоро убедился,
что дело вовсе не в солнце, луне и звездах,
что солнце, луна и звезды предмет хотя и любопытный, но для Смердякова совершенно третьестепенный, и
что ему
надо чего-то совсем другого.
А ко всему
тому рассудите, Иван Федорович, и некоторую чистую правду-с: ведь это почти
что наверно так,
надо сказать-с,
что Аграфена Александровна, если только захотят они
того сами,
то непременно заставят их на себе жениться, самого барина
то есть, Федора Павловича-с, если только захотят-с, — ну, а ведь они, может быть, и захотят-с.
Надо было держать ухо востро: мог где-нибудь сторожить ее Дмитрий Федорович, а как она постучится в окно (Смердяков еще третьего дня уверил Федора Павловича,
что передал ей где и куда постучаться),
то надо было отпереть двери как можно скорее и отнюдь не задерживать ее ни секунды напрасно в сенях, чтобы
чего, Боже сохрани, не испугалась и не убежала.
А
надо заметить,
что жил я тогда уже не на прежней квартире, а как только подал в отставку, съехал на другую и нанял у одной старой женщины, вдовы чиновницы, и с ее прислугой, ибо и переезд-то мой на сию квартиру произошел лишь потому только,
что я Афанасия в
тот же день, как с поединка воротился, обратно в роту препроводил, ибо стыдно было в глаза ему глядеть после давешнего моего с ним поступка — до
того наклонен стыдиться неприготовленный мирской человек даже иного справедливейшего своего дела.
Говорю сие не в осуждение, ибо продолжали меня любить и весело ко мне относиться; но в
том,
что мода действительно в свете царица немалая, в этом все же
надо сознаться.
Если вспомнишь в нощи, отходя ко сну: «Я не исполнил,
что надо было»,
то немедленно восстань и исполни.
Надо заметить,
что Грушенька в
тот раз скрыла от него последние строчки письма, в которых говорилось несколько определеннее о возвращении.
Подробнее на этот раз ничего не скажу, ибо потом все объяснится; но вот в
чем состояла главная для него беда, и хотя неясно, но я это выскажу; чтобы взять эти лежащие где-то средства, чтобы иметь право взять их,
надо было предварительно возвратить три тысячи Катерине Ивановне — иначе «я карманный вор, я подлец, а новую жизнь я не хочу начинать подлецом», — решил Митя, а потому решил перевернуть весь мир, если
надо, но непременно эти три тысячи отдать Катерине Ивановне во
что бы
то ни стало и прежде всего.
«Благороднейший Кузьма Кузьмич, вероятно, слыхал уже не раз о моих контрах с отцом моим, Федором Павловичем Карамазовым, ограбившим меня по наследству после родной моей матери… так как весь город уже трещит об этом… потому
что здесь все трещат об
том,
чего не
надо…
Итак,
надо было «скакать», а денег на лошадей все-таки не было ни копейки,
то есть были два двугривенных, и это все, — все,
что оставалось от стольких лет прежнего благосостояния!
С удивлением, впрочем, осведомился, почему он называет этого торгующего крестьянина Горсткина Лягавым, и разъяснил обязательно Мите,
что хоть
тот и впрямь Лягавый, но
что он и не Лягавый, потому
что именем этим жестоко обижается, и
что называть его
надо непременно Горсткиным, «иначе ничего с ним не совершите, да и слушать не станет», — заключил батюшка.
Батюшка отправился на кобылке, обрадованный,
что наконец отвязался, но все же смятенно покачивая головой и раздумывая: не
надо ли будет завтра заблаговременно уведомить о сем любопытном случае благодетеля Федора Павловича, «а
то, неровен час, узнает, осердится и милости прекратит».
И казалось бы,
что в
той любви, за которою
надо так подсматривать, и
чего стоит любовь, которую надобно столь усиленно сторожить?
—
То самое, Дмитрий Федорович, именно
то,
что вам
надо,
чего вы жаждете, сами не зная
того.
— Дмитрий Федорович, слушай, батюшка, — начал, обращаясь к Мите, Михаил Макарович, и все взволнованное лицо его выражало горячее отеческое почти сострадание к несчастному, — я твою Аграфену Александровну отвел вниз сам и передал хозяйским дочерям, и с ней там теперь безотлучно этот старичок Максимов, и я ее уговорил, слышь ты? — уговорил и успокоил, внушил,
что тебе
надо же оправдаться, так чтоб она не мешала, чтоб не нагоняла на тебя тоски, не
то ты можешь смутиться и на себя неправильно показать, понимаешь?
— Но опять вы забываете
то обстоятельство, — все так же сдержанно, но как бы уже торжествуя, заметил прокурор, —
что знаков и подавать было не
надо, если дверь уже стояла отпертою, еще при вас, еще когда вы находились в саду…
А
надо лишь
то,
что она призвала меня месяц назад, выдала мне три тысячи, чтоб отослать своей сестре и еще одной родственнице в Москву (и как будто сама не могла послать!), а я… это было именно в
тот роковой час моей жизни, когда я… ну, одним словом, когда я только
что полюбил другую, ее, теперешнюю, вон она у вас теперь там внизу сидит, Грушеньку… я схватил ее тогда сюда в Мокрое и прокутил здесь в два дня половину этих проклятых трех тысяч,
то есть полторы тысячи, а другую половину удержал на себе.
— Говорили, Митрий Федорович. При Андрее говорили. Вот он тут сам, Андрей, еще не уехал, призовите его. А там в зале, когда хор потчевали, так прямо закричали,
что шестую тысячу здесь оставляете, — с прежними
то есть, оно так понимать
надо. Степан да Семен слышали, да Петр Фомич Калганов с вами тогда рядом стоял, может, и они тоже запомнили…
А насчет
того: откуда деньги взял,
то сказал ей одной,
что у Катерины Ивановны «украл», а
что она ему на
то ответила,
что он не украл и
что деньги
надо завтра же отдать.
Но пробило уже одиннадцать часов, а ему непременно
надо было идти со двора «по одному весьма важному делу», а между
тем он во всем доме оставался один и решительно как хранитель его, потому
что так случилось,
что все его старшие обитатели, по некоторому экстренному и оригинальному обстоятельству, отлучились со двора.
— Пузыри, — обратился Коля к деткам, — эта женщина останется с вами до моего прихода или до прихода вашей мамы, потому
что и
той давно бы воротиться
надо. Сверх
того, даст вам позавтракать. Дашь чего-нибудь им, Агафья?
Таким образом, теперешняя минута была важная; во-первых,
надо было себя в грязь лицом не ударить, показать независимость: «А
то подумает,
что мне тринадцать лет, и примет меня за такого же мальчишку, как и эти.
И вот
надо ж так,
что в
ту ж секунду все мужики увидали нас, ну и загалдели разом: «Это ты нарочно!» — «Нет, не нарочно».
Дело в
том,
что вопрос: «Кто именно основал Трою?» — решительно обратился во всех классах в секрет, и чтобы проникнуть его,
надо было прочесть у Смарагдова.