Неточные совпадения
— Ничего! Еще сто наживем!..
Ты гляди, как работает Волга-то! Здорово? Она, матушка, всю землю может разворотить, как творог ножом, — гляди! Вот те «Боярыня» моя! Всего одну воду поплавала…
Ну, справим, что ли, поминки ей?
— Это
ты напрасно! Тут все самое настоящее… вещь все дорогая, прочная!.. Но — захочешь — все сожгу, распродам, раздарю и — новое заведу!
Ну, желаешь?
—
Ну, молоканка, что нос повесила? Ходит — ровно по стеклу смотрит — будто душу чью-то загубила! Баба
ты такая ядреная, а вкуса у
тебя нет ни к чему, — дуреха!
—
Ну, что это
ты, батюшка!..
— Я — купец! — строго сказал Игнат, но, подумав, добродушно улыбнулся и добавил: — А
ты — дурашка!.. Я хлебом торгую, пароходами работаю, — видал «Ермака»?
Ну вот, это мой пароход… И твой…
—
Ну, я куплю
тебе маленький, докуда
ты сам маленький, — ладно?
—
Ну, говорю ведь — не был! Экой
ты какой… Разве хорошо — разбойником быть? Они… грешники все, разбойники-то. В бога не веруют… церкви грабят… их проклинают вон, в церквах-то… Н-да… А вот что, сынок, — учиться
тебе надо! Пора, брат, уж… Начинай-ка с богом. Зиму-то проучишься, а по весне я
тебя в путину на Волгу с собой возьму…
— Фомка! Чего хочешь? Говори! Гостинцев? Игрушек? Проси,
ну! Потому
ты знай, нет
тебе ничего на свете, чего я не куплю. У меня — миллён! И еще больше будет! Понял? Все твое!
— Ну-ну-ну! Иду, иду…
Ты только не кричи! Не пугай его…
— Вот оно что!.. — проговорил он, тряхнув головой. —
Ну,
ты не того, — не слушай их. Они
тебе не компания, —
ты около них поменьше вертись.
Ты им хозяин, они — твои слуги, так и знай. Захочем мы с
тобой, и всех их до одного на берег швырнем, — они дешево стоят, и их везде как собак нерезаных. Понял? Они про меня много могут худого сказать, — это потому они скажут, что я им — полный господин. Тут все дело в том завязло, что я удачливый и богатый, а богатому все завидуют. Счастливый человек — всем людям враг…
—
Ну? А он до
тебя такой ласковый был….
— Нет, уж это без всякой совести! Не было у меня такого уговору, чтобы дрова таскать. Матрос —
ну, стало быть, дело твое ясное!.. А чтобы еще и дрова… спасибо! Это значит — драть с меня ту шкуру, которой я не продал… Это уж без совести! Ишь
ты, какой мастер соки-то из людей выжимать.
— А
ты, знай, молчи! Впрягли
тебя,
ну и вези, не брыкайся… И ежели кровь из
тебя будут сосать — тоже молчи, — что
ты можешь сказать?
— Жалеть его — не за что. Зря орал,
ну и получил, сколько следовало… Я его знаю: он — парень хороший, усердный, здоровый и — неглуп. А рассуждать — не его дело: рассуждать я могу, потому что я — хозяин. Это не просто, хозяином-то быть!.. От зуботычины он не помрет, а умнее будет… Так-то… Эх, Фома! Младенец
ты… ничего не понимаешь… надо учить
тебя жить-то… Может, уж немного осталось веку моего на земле…
— Испугали
тебя, —
ну, ничего! — говорил Игнат, взяв его на руки. — Ложись-ка со мной…
— Эх
ты! — зашептал он, усаживаясь рядом с Фомой и уж кстати толкая его кулаком в бок. — Чего не можешь! Всего-то барыша сколько? тридцать копеек… а разносчиков — двое… один получил семнадцать —
ну, сколько другой?
—
Ну, так пустит… Только
ты не говори, что и я тоже пойду, — со мной, пожалуй, и взаправду не пустит…
Ты скажи — к Смолину, мол, пустите… Смолин!
—
Ну — учи! Хуже других в науке не будь. Хоша скажу
тебе вот что: в училище, — хоть двадцать пять классов в нем будь, — ничему, кроме как писать, читать да считать, — не научат. Глупостям разным можно еще научиться, — но не дай
тебе бог! Запорю, ежели что… Табак курить будешь, губы отрежу…
— Эх
ты, карамора!
Ну, я их
тебе сейчас раскатаю!
— Видал? В час вытекло восемь ведер… а сколько часов текло — шесть? Эх, сладко вы едите!.. Шесть, стало быть, надо помножить на восемь… А
ты любишь пироги с зеленым луком? Я — страсть как!
Ну вот, из первого крана в шесть часов вытекло сорок восемь… а всего налили в чан девяносто… дальше-то понимаешь?
— Фома Игнатьич! — слышал он укоризненный голос Ефима. — Больно уж
ты форснул широко…
ну, хоть бы пудов полсотни! А то — на-ко! Так что — смотри, как бы нам с
тобой не попало по горбам за это…
—
Ну,
ты молчи! — сурово сказал Фома.
—
Ты! Капитан! Вот что — слово еще против меня скажешь — убирайся к черту! Вон! На берег! Я и с лоцманом дойду. Понял? Надо мной
тебе не командовать!..
Ну?
— Видал? — заключил он свой рассказ. — Так что — хорошей породы щенок, с первой же охоты — добрый пес… А ведь с виду он — так себе… человечишко мутного ума…
Ну, ничего, пускай балуется, — дурного тут, видать, не будет… при таком его характере… Нет, как он заорал на меня! Труба, я
тебе скажу!.. Сразу определился, будто власти и строгости ковшом хлебнул…
— Да
ты, брат, тоже спятил! Ей-богу, спятил! Опомнись! В шестьдесят три года любовниц заводить… да еще в такую цену! Что
ты?
Ну, я это Игнату расскажу!
— Ничего… Это хорошо, брат… это оч-чень хорошо! Боялись мы с отцом — мямля
ты будешь!..
Ну, а водку пить выучился?
— Эх
ты… черт! Пей… да смотри, — дело разумей… Что поделаешь?.. пьяница — проспится, а дурак — никогда… будем хоть это помнить… для своего утешения…
Ну и с девками гулял? Да говори прямо уж! Что я — бить
тебя, что ли, буду?
Ну, сначала крестный поможет
тебе — слушай его!
«
Ну, не скоро
ты помрешь!»
— Ах старый ворон, а? Это
ты верно… Для него что свои деньги, что мои — все едино, — вот он и дрожит… Цель есть у него, лысого… Ну-ка скажи — какая?
—
Ну, об этом рано говорить… Однако — что это она как не по душе
тебе?
— Это, положим, верно, — бойка она — не в меру… Но это — пустое дело! Всякая ржавчина очищается, ежели руки приложить… А крестный твой — умный старик… Житье его было спокойное, сидячее,
ну, он, сидя на одном-то месте, и думал обо всем… его, брат, стоит послушать, он во всяком житейском деле изнанку видит… Он у нас — ристократ — от матушки Екатерины! Много о себе понимает… И как род его искоренился в Тарасе, то он и решил —
тебя на место Тараса поставить, чувствуешь?
— Ну-ка, подвези-ка меня! — говорил старик, ловко, как обезьяна, прыгнув в экипаж. — Я, признаться сказать, поджидал
тебя, поглядывал; время, думаю, ему ехать…
—
Ну вот… А пока что
ты на закладке этой держись гордо, стой на виду у всех.
Тебе этого не сказать, так
ты за спину за чью-нибудь спрячешься…
—
Ну! — махнул рукой Фома. — Брось… никакого толку не будет от книг твоих!.. Вон отец-то у
тебя книг не читает, а… ловок он! Смотрел я на него сегодня — завидно стало. Так это он со всеми обращается… свободно, умеючи, для всякого имеет слово… Сразу видно, что чего он захочет, того и добьется.
—
Ну, я этого не понимаю… — качая головой, сказал Фома. — Кто это там о моем счастье заботится? И опять же, какое они счастье мне устроить могут, ежели я сам еще не знаю, чего мне надо? Нет,
ты вот что,
ты бы на этих посмотрела… на тех, что вот обедали…
—
Ну, хоть и подождал бы он, так не огорчил, — сказал Фома. — Хотелось мне еще
тебя послушать… больно уж любопытно…
— Ага! Та-ак…
Ну, и я буду говорить про обед… Наблюдал я за
тобой давеча… неразумно
ты держишь себя!
— Фу-у! Ка-ак
ты говорить научился! То есть как град по крыше… сердито!
Ну ладно, — будь похож на человека… только для этого безопаснее в трактир ходить; там человеки все же лучше Софьиных… А
ты бы, парень, все-таки учился бы людей-то разбирать, который к чему… Например — Софья… Что она изображает? Насекомая для украшения природы и больше — ничего!
— Да кто, кроме меня, остережет
тебя? А ба-атюшки! — завопил Маякин, всплескивая руками. — Это она
тебя всю зиму за нос и водила?
Ну но-ос! Ах она, стервоза!
—
Ну… Садись вон к окну, — поглядим, каков
ты! Чаем, что ли, попоить?
— Оттого, что у дураков денег не бывает… Деньги пускают в дело… около дела народ кормится… а
ты надо всем тем народом — хозяин… Бог человека зачем создал? А чтобы человек ему молился… Он один был, и было ему одному-то скучно…
ну, захотелось власти… А как человек создан по образу, сказано, и по подобию его, то человек власти хочет… А что, кроме денег, власть дает?.. Так-то…
Ну, а
ты — деньги принес мне?
—
Ну, однако, паренек, будет! — сурово сказал Щуров. — Хоть
ты и думаешь про себя, что неглуп… только рано это… Сыграл вничью, да уж и хвастаться стал!.. А
ты у меня выиграй… тогда и пляши от радости… Прощай-ка… Да денежки завтра припаси…
—
Ну, это хорошо, что поссорился, — одобрительно сказала девушка, — а то бы она
тебя завертела… она — дрянь, кокетка… ух, какие я про нее вещи знаю!
—
Ну, и
ты не худо выдумал… хоть с виду смирный…
— Ишь
ты! Ха-арошие знакомства у
тебя, Любка! — юмористически-ядовито сказал Маякин. —
Ну, кто это писал?
— Та-ак! — зловеще измеряя глазами капитана, протянул Маякин. — Н-ну, Ефимушка, сдеру же я с
тебя шкуру…
— А!
Ну, ярославская я, — из Углича, мещанка… Арфистка… Что же, — слаще я для
тебя буду, когда
ты узнал, кто я?
— Мудришь
ты… Смотри — добра от этого
тебе не будет… Ничего я не могу сказать про
тебя…
Ну, вот скажу я
тебе — других
ты лучше… Что же из этого будет?
— Да — так! Песню хорошую поют — плачешь
ты… подлость человек делает — бьешь его… С женщинами — прост, не охальничаешь над ними…
Ну, и удалым можешь быть…