Неточные совпадения
Вскоре после этого он исчез из города: по жалобе обывателей его послали в дальний монастырь на послушание за беспутную и пьянственную
жизнь. Матвей плакал,
узнав об этом; старик Кожемякин, презрительно оттопыривая губу, ворчал и ругался...
Кажется, что вся эта тихая
жизнь нарисована на земле линючими, тающими красками и ещё недостаточно воодушевлена, не хочет двигаться решительно и быстро, не умеет смеяться, не
знает никаких весёлых слов и не чувствует радости жить в прозрачном воздухе осени, под ясным небом, на земле, богато вышитой шёлковыми травами.
Мысли Матвея, маленькие, полуживые и робкие, всегда сопровождались какими-то тенями: являлась мысль и влекла за собою нечто, лениво отрицавшее её. Он привык к этому и никогда не
знал, на чём остановится в медленном ходе дум, словно чужих ему, скользивших над поверхностью чего-то плотного и неподвижного, что молча отрицало всю его
жизнь. Он слышал, как над его головою топали, возились, и соображал...
И, ощущая упрямое желание напугать её, он вспоминал тихую, кошмарную окуровскую
жизнь, которую эта женщина отрицала, не
зная, над которой смеётся, не испытав её власти.
— Н-не
знаю! Здесь всё скоро проходит; у каждого своя
жизнь, свой интерес…
— Без него
знаем! Ты мне скажи, что первее всего нужно мне и всякому для хорошей
жизни…
— Ну, разумеется! У кого виски белые, тот меня одобрит, ибо
жизнь ему знакома. А проповедники — разве они
знают действительность, разве считаются с нею?
Странно как видеть это: жила она
жизнью недвижимой, а вот — оказалось, что все
знали её, и много говорено о ней по дороге на кладбище сожалительного и доброго.
Думаю я про него: должен был этот человек
знать какое-то великое счастье, жил некогда великой и страшной радостью, горел в огне — осветился изнутри, не угасил его и себе, и по сей день светит миру душа его этим огнём, да не погаснет по вся дни
жизни и до последнего часа.
Так что, осуждая и казня человека-то, всё-таки надо бы не забывать, что, как доказано, в делах своих он не волен, а как ему назначено судьбою, так и живёт, и что надобно объяснить ему ошибку
жизни в её корне, а также всю невыгоду такой
жизни, и доказывать бы это внушительно, с любовью,
знаете, без обид, по чувству братства, — это будет к общей пользе всех.
— Многонько! Ремесло, бессомненно, непохвальное, но я — не в числе осуждающих. Всем девицам замуж не выйти — азбука! Нищих плодить — тоже одно обременение
жизни. Засим — не будь таких, вольных, холостёжь в семьи бы бросилась за баловством этим, а ныне, как вы
знаете, и замужние и девицы не весьма крепки в охране своей чести. Приходится сказать, что и в дурном иной раз включено хорошее…
— Хочу я с тобой, Савельич, по душам побеседовать. Скотья и бессмысленная
жизнь эта надоела мне, что ли то, годы ли причина, или бездетность моя — уж не
знаю что, а хоть и руки на себя наложить!
Чтение стало для него необходимостью: он чувствовал себя так, как будто долго шёл по открытому месту и со всех сторон на него смотрело множество беспокойных, недружелюбных глаз — все они требовали чего-то, а он хотел скрыться от них и не
знал куда; но вот нашёлся уютный угол, откуда не видать этой бесполезно раздражающей
жизни, — угол, где можно жить, не замечая, как нудно, однообразно проходят часы.
— Верно! Я
знаю! — твёрдо сказала она, сложив руки на груди и оглядывая всё, как новое для неё. — Когда я не
знала, что думает отец, — я его боялась, а рассказал он мне свою
жизнь — и стал для меня другим…
«Тем
жизнь хороша, что всегда около нас зреет-цветёт юное, доброе сердце, и, ежели хоть немного откроется оно пред тобой, — увидишь ты в нём улыбку тебе. И тем людям, что устали, осердились на всё, — не забывать бы им про это милое сердце, а — найти его около себя и сказать ему честно всё, что потерпел человек от
жизни, пусть
знает юность, отчего человеку больно и какие пути ложны. И если знание старцев соединится дружественно с доверчивой, чистой силой юности — непрерывен будет тогда рост добра на земле».
— Это вы наследства, вам принадлежащего, не
знаете и всякой памяти о
жизни лишены, да! Чужой — это кто никого не любит, никому не желает помочь…
— Теперь, — шептал юноша, — когда люди вынесли на площади, на улицы привычные муки свои и всю тяжесть, — теперь, конечно, у всех другие глаза будут! Главное —
узнать друг друга, сознаться в том, что такая
жизнь никому не сладка. Будет уж притворяться — «мне, слава богу, хорошо!» Стыдиться нечего, надо сказать, что всем плохо, всё плохо…
По лицам людей, кипевших в его доме, по их разговорам и тревожным глазам Любы он
знал, что
жизнь возмущается всё глубже, волнение людей растёт всё шире, и тем сильней разгоралось в нём желание писать свои слова — они гудели в ушах его колокольным звоном, как бы доносясь издали и предвещая праздник, благовестя о новой
жизни.
Неточные совпадения
Хлестаков. Нет, на коленях, непременно на коленях! Я хочу
знать, что такое мне суждено:
жизнь или смерть.
Хлестаков. Право, не
знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я не могу жить без Петербурга. За что ж, в самом деле, я должен погубить
жизнь с мужиками? Теперь не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Городничий. Полно вам, право, трещотки какие! Здесь нужная вещь: дело идет о
жизни человека… (К Осипу.)Ну что, друг, право, мне ты очень нравишься. В дороге не мешает,
знаешь, чайку выпить лишний стаканчик, — оно теперь холодновато. Так вот тебе пара целковиков на чай.
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего не
знаешь и не в свое дело не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…» В таких лестных рассыпался словах… И когда я хотела сказать: «Мы никак не смеем надеяться на такую честь», — он вдруг упал на колени и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна, не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь отвечать моим чувствам, не то я смертью окончу
жизнь свою».
Я, кажется, всхрапнул порядком. Откуда они набрали таких тюфяков и перин? даже вспотел. Кажется, они вчера мне подсунули чего-то за завтраком: в голове до сих пор стучит. Здесь, как я вижу, можно с приятностию проводить время. Я люблю радушие, и мне, признаюсь, больше нравится, если мне угождают от чистого сердца, а не то чтобы из интереса. А дочка городничего очень недурна, да и матушка такая, что еще можно бы… Нет, я не
знаю, а мне, право, нравится такая
жизнь.