Неточные совпадения
Он познакомился с ней и потом познакомил с домом ее бывшего своего сослуживца Аянова, чтобы два раза в неделю
делать партию теткам, а сам, пользуясь этим скудным средством, сближался сколько возможно с кузиной, урывками вслушивался, вглядывался в нее,
не зная, зачем, для
чего?
—
Что же мне
делать, cousin: я
не понимаю? Вы сейчас сказали,
что для того, чтобы понять жизнь, нужно, во-первых, снять портьеру с нее. Положим, она снята, и я
не слушаюсь предков: я
знаю, зачем, куда бегут все эти люди, — она указала на улицу, —
что их занимает, тревожит:
что же нужно, во-вторых?
Не делайте знаков нетерпения: я
знаю,
что все это общие места…
— Я
не проповедую коммунизма, кузина, будьте покойны. Я только отвечаю на ваш вопрос: «
что делать», и хочу доказать,
что никто
не имеет права
не знать жизни. Жизнь сама тронет, коснется, пробудит от этого блаженного успения — и иногда очень грубо. Научить «
что делать» — я тоже
не могу,
не умею. Другие научат. Мне хотелось бы разбудить вас: вы спите, а
не живете.
Что из этого выйдет, я
не знаю — но
не могу оставаться и равнодушным к вашему сну.
Они говорили между собой односложными словами. Бабушке почти
не нужно было отдавать приказаний Василисе: она сама
знала все,
что надо
делать. А если надобилось что-нибудь экстренное, бабушка
не требовала, а как будто советовала
сделать то или другое.
Тит Никоныч был джентльмен по своей природе. У него было тут же, в губернии, душ двести пятьдесят или триста — он хорошенько
не знал, никогда в имение
не заглядывал и предоставлял крестьянам
делать,
что хотят, и платить ему оброку, сколько им заблагорассудится. Никогда он их
не поверял. Возьмет стыдливо привезенные деньги,
не считая, положит в бюро, а мужикам махнет рукой, чтоб ехали, куда хотят.
Правда ли это, нет ли —
знали только они сами. Но правда то,
что он ежедневно являлся к ней, или к обеду, или вечером, и там кончал свой день. К этому все привыкли и дальнейших догадок на этот счет никаких
не делали.
—
Что мне вам рассказывать? Я
не знаю, с
чего начать. Paul
сделал через княгиню предложение, та сказала maman, maman теткам; позвали родных, потом объявили папа… Как все
делают.
— Папа стоял у камина и грелся. Я посмотрела на него и думала,
что он взглянет на меня ласково: мне бы легче было. Но он старался
не глядеть на меня; бедняжка боялся maman, а я видела,
что ему было жалко. Он все жевал губами: он это всегда
делает в ажитации, вы
знаете.
— И когда я вас встречу потом, может быть, измученную горем, но богатую и счастьем, и опытом, вы скажете,
что вы недаром жили, и
не будете отговариваться неведением жизни. Вот тогда вы глянете и туда, на улицу, захотите
узнать,
что делают ваши мужики, захотите кормить, учить, лечить их…
А его резали ножом, голова у него горела. Он вскочил и ходил с своей картиной в голове по комнате, бросаясь почти в исступлении во все углы,
не помня себя,
не зная,
что он
делает. Он вышел к хозяйке, спросил, ходил ли доктор, которому он поручил ее.
Пришло время расставаться, товарищи постепенно уезжали один за другим. Леонтий оглядывался с беспокойством, замечал пустоту и тосковал,
не зная, по непрактичности своей,
что с собой
делать, куда деваться.
Не отступай только — и будешь
знать,
что делать.
— Я уж сказал тебе,
что я
делаю свое дело и ничего
знать не хочу, никого
не трогаю и меня никто
не трогает!
— Ты напоминаешь мне Софью, кузину: та тоже
не хочет
знать жизни, зато она — великолепная кукла! Жизнь достанет везде, и тебя достанет!
Что ты тогда будешь
делать,
не приготовленный к ней?
— Бабушка! заключим договор, — сказал Райский, — предоставим полную свободу друг другу и
не будем взыскательны! Вы
делайте, как хотите, и я буду
делать,
что и как вздумаю… Обед я ваш съем сегодня за ужином, вино выпью и ночь всю пробуду до утра, по крайней мере сегодня. А куда завтра денусь, где буду обедать и где ночую —
не знаю!
А она, кажется, всю жизнь, как по пальцам,
знает: ни купцы, ни дворня ее
не обманут, в городе всякого насквозь видит, и в жизни своей, и вверенных ее попечению девочек, и крестьян, и в кругу знакомых — никаких ошибок
не делает,
знает, как где ступить,
что сказать, как и своим и чужим добром распорядиться! Словом, как по нотам играет!
Татьяна Марковна
не знала ей цены и сначала взяла ее в комнаты, потом, по просьбе Верочки, отдала ей в горничные. В этом звании Марине мало было дела, и она продолжала
делать все и за всех в доме. Верочка как-то полюбила ее, и она полюбила Верочку и умела угадывать по глазам,
что ей нужно,
что нравилось,
что нет.
На жену он и прежде смотрел исподлобья, а потом почти вовсе
не глядел, но всегда
знал, в какую минуту где она,
что делает.
—
Не принуждайте себя: de grace, faites ce qu’il vous plaira. [о, пожалуйста, поступайте, как вам будет угодно (фр.).] Теперь я
знаю ваш образ мыслей, я уверена (она
сделала ударение на этих словах),
что вы хотите… и только свет… и злые языки…
Она
не знала,
что ей надо
делать, чтоб быть
не ребенком, чтоб на нее смотрели, как на взрослую, уважали, боялись ее. Она беспокойно оглядывалась вокруг, тиранила пальцами кончик передника, смотрела себе под ноги.
— Нет, — сказала она, —
чего не знаешь, так и
не хочется. Вон Верочка, той все скучно, она часто грустит, сидит, как каменная, все ей будто чужое здесь! Ей бы надо куда-нибудь уехать, она
не здешняя. А я — ах, как мне здесь хорошо: в поле, с цветами, с птицами как дышится легко! Как весело, когда съедутся знакомые!.. Нет, нет, я здешняя, я вся вот из этого песочку, из этой травки!
не хочу никуда.
Что бы я одна
делала там в Петербурге, за границей? Я бы умерла с тоски…
— А ведь в сущности предобрый! — заметил Леонтий про Марка, — когда прихворнешь, ходит как нянька, за лекарством бегает в аптеку… И
чего не знает? Все! Только ничего
не делает, да вот покою никому
не дает: шалунище непроходимый…
— Пойдемте ужинать к ней: да кстати уж и ночуйте у меня! Я
не знаю,
что она
сделает и скажет,
знаю только,
что будет смешно.
— Вы тоже, может быть, умны… — говорил Марк,
не то серьезно,
не то иронически и бесцеремонно глядя на Райского, — я еще
не знаю, а может быть, и нет, а
что способны, даже талантливы, — это я вижу, — следовательно, больше вас имею права спросить, отчего же вы ничего
не делаете?
Иногда он дня по два
не говорил, почти
не встречался с Верой, но во всякую минуту
знал, где она,
что делает. Вообще способности его, устремленные на один, занимающий его предмет, изощрялись до невероятной тонкости, а теперь, в этом безмолвном наблюдении за Верой, они достигли степени ясновидения.
Он забыл только,
что вся ее просьба к нему была — ничего этого
не делать,
не показывать и
что ей ничего от него
не нужно. А ему все казалось,
что если б она
узнала его, то сама избрала бы его в руководители
не только ума и совести, но даже сердца.
Но он
не смел
сделать ни шагу, даже добросовестно отворачивался от ее окна, прятался в простенок, когда она проходила мимо его окон; молча, с дружеской улыбкой пожал ей, одинаково, как и Марфеньке, руку, когда они обе пришли к чаю,
не пошевельнулся и
не повернул головы, когда Вера взяла зонтик и скрылась тотчас после чаю в сад, и целый день
не знал, где она и
что делает.
— А вы, молодой человек, по какому праву смеете мне
делать выговоры? Вы
знаете ли,
что я пятьдесят лет на службе и ни один министр
не сделал мне ни малейшего замечания!..
Другая причина — приезд нашего родственника Бориса Павловича Райского. Он живет теперь с нами и, на беду мою, почти
не выходит из дома, так
что я недели две только и
делала,
что пряталась от него. Какую бездну ума, разных знаний, блеска талантов и вместе шума, или «жизни», как говорит он, привез он с собой и всем этим взбудоражил весь дом, начиная с нас, то есть бабушки, Марфеньки, меня — и до Марфенькиных птиц! Может быть, это заняло бы и меня прежде, а теперь ты
знаешь, как это для меня неловко, несносно…
Я от этого преследования чуть
не захворала,
не видалась ни с кем,
не писала ни к кому, и даже к тебе, и чувствовала себя точно в тюрьме. Он как будто играет, может быть даже нехотя, со мной. Сегодня холоден, равнодушен, а завтра опять глаза у него блестят, и я его боюсь, как боятся сумасшедших. Хуже всего то,
что он сам
не знает себя, и потому нельзя положиться на его намерения и обещания: сегодня решится на одно, а завтра
сделает другое.
— Это уж
не они, а я виноват, — сказал Тушин, — я только лишь
узнал от Натальи Ивановны,
что Вера Васильевна собираются домой, так и стал просить
сделать мне это счастье…
«
Что она
делает? — вертелось у бабушки в голове, — читать
не читает — у ней там нет книг (бабушка это уже
знала), разве пишет: бумага и чернильница есть».
— А
что ж
делать? Вот, чтоб этого
не терпеть, — говорила бабушка, стороной глядя на Веру, — и надо бы было этой Кунигунде спроситься у тех, кто уже пожил и
знает,
что значит страсти.
Пока Марина ходила спрашивать,
что делать с ужином, Егорка,
узнав,
что никто ужинать
не будет, открыл крышку соусника, понюхал и пальцами вытащил какую-то «штучку» — «попробовать», как объяснил он заставшему его Якову, которого также пригласил отведать.
Марк, по-своему, опять ночью, пробрался к нему через сад, чтоб
узнать,
чем кончилось дело. Он и
не думал благодарить за эту услугу Райского, а только сказал,
что так и следовало
сделать и
что он ему, Райскому, уже тем одним много
сделал чести,
что ожидал от него такого простого поступка, потому
что поступить иначе значило бы быть «доносчиком и шпионом».
— Еще больше. Я
не знаю, право,
что с ним
делать.
—
Что делали, с кем виделись это время?
не проговорились ли опять чего-нибудь о «грядущей силе», да о «заре будущего», о «юных надеждах»? Я так и жду каждый день; иногда от страха и тоски
не знаю куда деться!
— Да, — сказала она покорно, — да, вы правы, я верю… Но я там допрашивалась искры, чтоб осветить мой путь, — и
не допросилась.
Что мне
делать? — я
не знаю…
—
Не знаю! — сказал он с тоской и досадой, — я
знаю только,
что буду
делать теперь, а
не заглядываю за полгода вперед. Да и вы сами
не знаете,
что будет с вами. Если вы разделите мою любовь, я останусь здесь, буду жить тише воды, ниже травы…
делать,
что вы хотите…
Чего же еще? Или… уедем вместе! — вдруг сказал он, подходя к ней.
—
Знаю,
что не послали бы, и дурно
сделали бы. А теперь мне
не надо и выходить из роли медведя. Видеть его — чтобы передать ему эти две строки, которых вы
не могли написать: ведь это — счастье, Вера Васильевна!
—
Не знаю, как примет это Вера Васильевна. Если опять даст мне новое поручение, я опять
сделаю,
что ей будет нужно.
— Я
не знаю,
что я
сделаю, — сказал он все еще гордо, — и
не могу дать ответа на ваше дипломатическое поручение. В беседку, конечно,
не приду, потому
что ее нет…
Неточные совпадения
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я
не хочу после… Мне только одно слово:
что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и
не узнали! А все проклятое кокетство; услышала,
что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает,
что он за ней волочится, а он просто тебе
делает гримасу, когда ты отвернешься.
Да объяви всем, чтоб
знали:
что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, —
что выдает дочь свою
не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого,
что и на свете еще
не было,
что может все
сделать, все, все, все!
Городничий (с неудовольствием).А,
не до слов теперь!
Знаете ли,
что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери?
Что? а?
что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ…
Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай тебе еще награду за это? Да если б
знали, так бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его
не тронь. «Мы, говорит, и дворянам
не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
Городничий (
делая Бобчинскому укорительный знак, Хлестакову).Это-с ничего. Прошу покорнейше, пожалуйте! А слуге вашему я скажу, чтобы перенес чемодан. (Осипу.)Любезнейший, ты перенеси все ко мне, к городничему, — тебе всякий покажет. Прошу покорнейше! (Пропускает вперед Хлестакова и следует за ним, но, оборотившись, говорит с укоризной Бобчинскому.)Уж и вы!
не нашли другого места упасть! И растянулся, как черт
знает что такое. (Уходит; за ним Бобчинский.)
Почтмейстер.
Знаю,
знаю… Этому
не учите, это я
делаю не то чтоб из предосторожности, а больше из любопытства: смерть люблю
узнать,
что есть нового на свете. Я вам скажу,
что это преинтересное чтение. Иное письмо с наслажденьем прочтешь — так описываются разные пассажи… а назидательность какая… лучше,
чем в «Московских ведомостях»!