Неточные совпадения
Князь Облонский и Ирена вдруг разом остановились и взглянули
друг на
друга: она — как бы ожидая от него чего-то, ей уже ранее известного, он — с дерзкой полуулыбкой, значения которой, если бы даже она ее заметила, то не поняла бы…
Видя, например, с какой приветливостью и утонченной любезностью наш отец принимает г-на Боброва, сына сельского дьячка, достигшего хорошего положения своим трудом и личными достоинствами, ты можешь подумать, что в глазах
князя Облонского не существует никакой разницы между Виктором Аркадьевичем и
другими знакомыми — из аристократического круга Москвы и Петербурга, которых он принимает в своем доме.
Ей захотелось позлить Лору, забыв свои невеселые думы, занявшись
другим. Она взглянула на часы. Через два часа должен быть обед. Без сомнения,
князь останется обедать. Анжелика подошла к шкафу и выбрала хорошенькое платье золотистого цвета, в котором она была неотразима.
—
Князь,
князь Облонский! — почти закричала графиня. — Представь себе, какой подлец! Так ухаживать и увлекать девушку, а потом делать предложение
другой! — продолжала она, забывая, что последнее время Облонский не глядел на ее дочь.
— Ты, ты тоже любишь ее! Еще один лишний поклонник не мешает! — горько захохотал граф. — Знаешь ли ты, мой бедный
друг, что
князь Облонский просил сегодня ее руки и получил ее согласие.
Если бы
князь взял на себя труд, то легко бы догадался о настоящей причине такого внезапного отъезда его «молодого
друга», как он называл Боброва, так как был достаточно прозорлив, дальновиден и сведущ в сердечных делах, но, во-первых, после встречи с крайне заинтересовавшей его Иреной ему было не до того, а во вторых, он не мог допустить и мысли, чтобы сын дьячка мог полюбить кого-нибудь из рода Облонских, a особенно, чтобы какая-нибудь из Облонских могла полюбить сына дьячка, как бы красив, умен и знаменит он ни был.
Образ дочери Анжелики, этого честного, не тронутого растлевающим дыханием жизни существа, неотступно носился перед глазами влюбленного
князя. Он не узнавал себя, насильственно зло смеялся над собой, составлял в уме планы, один
другого решительнее, не доводил их до конца, чувствуя, что покорность, безусловное доверие к нему со стороны Ирены создали вокруг нее такую непроницаемую броню, разрушить которую не хватило сил даже в его развращенном сердце.
Положим, эти деньги дают ему за его имя, которое он должен предоставить Бог весть кому. «Несомненно будущей любовнице
князя, — продолжал соображать проницательный Перелешин, — которую он, когда она ему прискучит, как ранее этого многих
других, наградив по-княжески, бросит в вихрь петербургского полусвета, предоставив желающим».
На
другой день
князь Облонский проспал до часу дня, так как накануне, на радостном заключении с Перелешиным окончательной сделки и получении от него бумаг, не ограничился угощением его роскошным ужином в «Эрмитаже», а повез еще в лучший московский загородный ресторан «Стрельну», находящийся в Петровском парке, откуда они возвратились в пятом часу утра, выпив изрядное количество бутылок шампанского.
— Таким образом, — медленно начал он, — наше счастье, наша жизнь, наша любовь, все это нам больше не принадлежит!
Другой займется устройством нашей судьбы. Если он не сумеет взяться, или ему не удастся, тогда
князь нас разлучит навсегда… О, это ужасно!
— Положим, я робок и застенчив, я стесняюсь
князя Сергея Сергеевича, но мне кажется, что сердце подсказало бы мне, как его тронуть, что я исполнил бы эту миссию лучше
других. Ах, нескрытность графини, или, лучше сказать, ее щепетильность, может все погубить!..
Между тем
князь Сергей Сергеевич со своей дамой, пройдя залу и одну из гостиных, направился к двери комнаты, служившей будуаром, где Дора — хозяйка дома — разговаривавшая с
другими гостями, еще ничего не знала о прибытии ожидаемых лиц.
Их взгляды встретились, подобно двум ударившимся
друг о
друга стальным лезвиям мечей — светлые глаза
князя твердо выдержали потемневший взор Анжель.
Убедившись, как мы уже знаем, из произведенного ею самою негласного дознания во время пребывания на ферме близ села Покровского, на роковой для нее ферме, что ее дочь похитил не кто
другой, как
князь, отдав приказание Ядвиге продать как можно скорее ферму, она через некоторое время устроила так, что отъезд ее за границу стал для всех, знающих ее, несомненен.
Горькую для нее истину, хотя, как оказывается, и не совсем истинную, открыл ей сам
князь, умолчав о том, что он женился на ней с бумагами
другого, подкупленного им лица, что она считается законною женою этого лица, а относительно его,
князя, только содержанкой.
Явившийся аккуратно на
другой день рекомендованный доктором Шарко гипнотизер, оказавшийся маленьким, юрким еврейчиком, с большими бегающими глазами, горевшими каким-то темным огнем, осмотрев больную, обратился к
князю и в упор спросил его...
— Насколько мне известна сущность гипнотизма, — начал
князь, опустив глаза и избегая взгляда гипнотизера, который сидел против него у письменного стола, — она состоит в особой способности лица, настолько подчинять себе волю
другого человека, что последний бессознательно и беспрекословно исполняет его приказания, хотя бы исполнение их длилось целый неопределенный период времени.
Двусмысленные слова
князя, сказанные ему незадолго перед тем, окончательно его успокоили. Он решился на
другой же день переговорить с
князем Облонским.
— А я… надо мной смеялись, когда я проходила, или считали меня сумасшедшей…
другие думали, что
князь Облонский не был достаточно щедр.
Он явился на
другое утро после описанного нами вечера у Доротеи Вахер, и
князь, несмотря на то, что сохранил накануне все свое невозмутимое хладнокровие и казался спокойным, проснувшись, был далеко не в розовом настроении духа.
Но граф Лев Николаевич уходить, видимо, не собирался; он, напротив, совершенно оправившись от сцены с
князем, рисковавшей принять очень острый характер, если бы не появление Боброва, вмешался в разговор, который и перешел вскоре на
другие общие темы, на разные злобы дня как невской столицы вообще, так и великосветской части ее в особенности.
—
Друг мой, — отвечала Анжелика Сигизмундовна с глубоким презрением, — да, я не знаю, но моя полиция лучше устроена, чем полиция
князя.
При
других условиях он беспокоился бы гораздо более, не зная, с какой стороны произойдет нападение, но что может сделать кокотка Анжель ему —
князю Облонскому?
После взаимных приветствий оба
друга уселись в кресла, закурили сигары и разговор начался с разного рода светских злоб и перешел, конечно, к последней интрижке
князя, так оригинально окончившейся на вечере у «волоокой» Доры, на котором присутствовал и Федор Карлович.
Он считал себя порядочным человеком и пожалел, что совершенно нечаянно так обидел ее.
Князь не был грубым. Он только становился неумолимым, когда дело шло о его самолюбии. Если бы они встретились при
другой обстановке, без свидетелей, он, конечно, тоже оттолкнул бы ее, на самом деле, как и высказал барону, решившись на это, но, во всяком случае, сделал бы это как светский человек, а не как мужик.