Неточные совпадения
Два года тому назад он спас жизнь моему зятю,
графу Льву Ратицыну, когда он чуть
было не утонул.
В то время, когда князь Сергей Сергеевич Облонский беседовал с Иреной, в обширной столовой княжеского деревенского дома
был уже накрыт завтрак на пять персон, так как мы знаем, что в это лето у князя гостила его старшая дочь Надежда Сергеевна со своим мужем,
графом Львом Николаевичем Ратицыным, и Виктор Аркадьевич Бобров, которого мы видели в театре «Аквариум» вместе с доктором Звездичем.
Вскоре на террасу вошел ее муж.
Граф Лев Ратицын происходил из старинной русской фамилии, и имена его предков
были не раз занесены на скрижали истории. Эта оговорка о знатности его происхождения
была необходима, так как иначе он мог
быть вовсе незаметен.
— Он мне друг! — с тоской в голосе продолжал он. — По крайней мере насколько может
быть им
граф для такого ничтожного смертного, как я. Но… мне не нравился его взгляд, устремленный на вас… в характере вашего шурина
есть черты, которые никто не знает…
Это
было три года тому назад, в то самое время, когда, рискуя своею жизнью, он спас чуть не утонувшего
графа Ратицына, которого лошадь сбросила в реку. Погибавший увлек
было его за собою в воду. Произошла страшная борьба, полная ужаса, при которой присутствовала княжна Юлия.
Злые языки таинственно утверждали, что она
была дочь самого
графа и итальянской певицы, приводившей, лет пятнадцать тому назад, в продолжение двух сезонов в неописуемый восторг варшавских меломанов, блиставшей молодостью и красотой и не устоявшей будто бы против ухаживания
графа, тогда еще сравнительно молодого, обаятельно-блестящего гвардейского генерала.
Граф и теперь еще
был красивым стариком.
Другие варьировали то же самое тем, что сообщали, что этот ребенок
был только ловко приписан
графу, и даже указывали на одного бывшего представителя золотой варшавской молодежи как на настоящего отца девочки.
Нет сомнения, что и на этот раз его просьба
была исполнена, но чисто с формальной стороны. Туманное облако, густо заволакивавшее прошлое появившейся в доме девочки и далеко не рассеянное шаблонным объяснением
графа, образовало неизбежную натянутость между таинственной пришелицей и приютившей ее семьей.
Лору она ненавидела, к графине относилась презрительно, к
графу равнодушно. Молодая графиня также питала к ней антипатию, может
быть, она замечала злобные взгляды маленькой итальянки, когда Лора, не стесняясь ее присутствием, называла ее матери «чернушкой».
Покровительственно-ласковое отношение к ней Марьи Осиповны
было ей невыносимо. Она стискивала зубы, когда графиня при муже гладила ее по голове и уговаривала перестать
быть такой дикой.
Граф не обращал на нее внимания, и она
была ему за это благодарна.
Это
было решение старого
графа, принятое им по настоянию жены и дочери, утверждавших, что только в пансионе Анжелика может приобрести более или менее порядочные манеры и что они от влияния на нее в этом смысле отказываются.
Происходило это не от того, что она любила общество, напротив, она скорее пряталась от людей, но в эти вечера занимались музыкой и пением, а этого
было достаточно, чтобы Анжелика забыла все и всех, упиваясь звуками, которые заставляли вспомнить ее милую мать. Она сама прекрасно играла на рояле, но игры ее в доме
графа еще никто не слыхал, так как со смерти матери она не дотронулась ни разу до клавишей.
—
Будьте спокойны,
граф, — утешал он старика, который
был в отчаянии. — Опасности большой нет. Тут главное дело — уход, и если у вас нет никого, кто может принять на себя обязанность сиделки, то я пришлю вам очень хорошую.
Время быстро летело, наступил день отъезда
графа Владимира. Хотя это
было в четверг, Анжелика
была дома, так как всю неделю ее била лихорадка и она чувствовала страшную ломоту во всем теле.
Мимо Анжелики пронеслись Раковицкий с Елен. Она с удивлением посмотрела на них. Они почти не расставались весь вечер. Она решила в уме отыскать Ртищева и сказать ему, чтобы он заметил Раковицкому, что его ухаживанье может
быть неприятно
графу Владимиру, но ее пригласили и она среди танцев позабыла о своем намерении.
На вид ей казалось не более восемнадцати лет. По обвинительному акту ей
было, впрочем, двадцать два. В том же обвинительном акте значилось, что она варшавская жительница Анжелика Сигизмундовна Вацлавская и
была предана суду по обвинению в предумышленном убийстве выстрелом из револьвера
графа Владимира Николаевича Ладомирского.
Виктор Аркадьевич
был слишком дружен с
графом Ратицыным, чтобы его жена могла решиться сообщить мужу всю истину и тем прекратить их отношения.
Несмотря на всю чистоту, невинность такого обмена мыслями, они все-таки оба чувствовали необходимость скрываться и лгать перед светом, что заставляло их страдать. К тому же, как бы честны ни
были их отношения, они все же обманывают отсутствующего князя Сергея Сергеевича, обманывают графиню и
графа Ратицыных. Последний со своей стороны мог также не одобрить любовь своей свояченицы к Боброву и, может
быть, если бы узнал про нее, закрыл бы Виктору Аркадьевичу двери своего дома.
Половина графини Надежды Сергеевны
была в бельэтаже, сам же
граф жил наверху.
Что касается
графа Ратицына, то он, может
быть, скучал больше других, но он не хотел в этом сознаться, приученный с детства скрывать свои ощущения, что служит главной задачей аристократического воспитания.
Хотя, как мы знаем, Виктор Аркадьевич не ожидал многого от почти нежелательного для него посредничества
графа Льва, но надо сказать правду, показавшееся ему красноречивым пожатие руки его друга внесло в взволнованное состояние его духа некоторую долю успокоения. Это
было и немудрено: утопающий хватается за соломинку.
— Что вы думали? Если то, что такие люди, как этот молодой человек, достойнее руки княжны Облонской, чем иные
графы, то я с вами не
буду спорить. Если вы полагали, что за спасение вашей жизни я пожертвую моей дочерью, то вы ошиблись…
В холодном тоне князя, с которым он с ним поздоровался, в смущенном виде
графа Ратицына и чересчур крепком пожатии руки, которым он наградил его, Бобров с проницательностью влюбленного, скорее сердцем, нежели умом, угадал, что ходатайство
графа уже
было предъявлено и что последний потерпел,
быть может, для него, Боброва, крайне унизительное фиаско.
«Надо пересидеть
графа и все-таки поговорить самому, а там
будь что
будет! Хуже
быть не может. Что же может
быть хуже?»., — решил он в уме.
«Его оставить с ним нельзя. Мне надо подготовить его, предупредить, как друга!» — думал
граф о Боброве, хотя сознаться в неудаче
было для него невыносимо тяжело, и это чувство тяжелой необходимости почти переходило в чувство озлобления против ни в чем не повинного Виктора Аркадьевича.
Мы оставили Виктора Аркадьевича Боброва после разговора с
графом Ратицыным, которым
был, от лица князя Сергея Сергеевича, подписан окончательный приговор всем сладким мечтам и надеждам влюбленного молодого человека.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Тебе все такое грубое нравится. Ты должен помнить, что жизнь нужно совсем переменить, что твои знакомые
будут не то что какой-нибудь судья-собачник, с которым ты ездишь травить зайцев, или Земляника; напротив, знакомые твои
будут с самым тонким обращением:
графы и все светские… Только я, право, боюсь за тебя: ты иногда вымолвишь такое словцо, какого в хорошем обществе никогда не услышишь.
Стародум. Оставя его, поехал я немедленно, куда звала меня должность. Многие случаи имел я отличать себя. Раны мои доказывают, что я их и не пропускал. Доброе мнение обо мне начальников и войска
было лестною наградою службы моей, как вдруг получил я известие, что
граф, прежний мой знакомец, о котором я гнушался вспоминать, произведен чином, а обойден я, я, лежавший тогда от ран в тяжкой болезни. Такое неправосудие растерзало мое сердце, и я тотчас взял отставку.
5) Ламврокакис, беглый грек, без имени и отчества и даже без чина, пойманный
графом Кирилою Разумовским в Нежине, на базаре. Торговал греческим мылом, губкою и орехами; сверх того,
был сторонником классического образования. В 1756 году
был найден в постели, заеденный клопами.
Мастерски
пел он гривуазные [Легкомысленные, нескромные (от франц. grivois).] песенки и уверял, что этим песням научил его
граф Дартуа (впоследствии французский король Карл X) во время пребывания в Риге.
— Бетси говорила, что
граф Вронский желал
быть у нас, чтобы проститься пред своим отъездом в Ташкент. — Она не смотрела на мужа и, очевидно, торопилась высказать всё, как это ни трудно
было ей. — Я сказала, что я не могу принять его.