Неточные совпадения
При упоминании графом последнего имени княжна вдруг вспыхнула, но эта мгновенная краска сменилась моментально мертвенною бледностью. Граф Довудский продолжал стоять
с протянутой
рукой, пристально глядя на свою собеседницу. Последняя машинально подала ему
руку. Станислав Владиславович
с чувством поцеловал ее. Княжна вздрогнула, но
не отняла
руки.
В самом доме было множество комнат; зала, две гостиных, угольная составляли так называемую парадную часть дома. Убранство их было несколько странно, хотя
не отличалось от домов других московских бар средней
руки, по состоянию к которым принадлежал и князь Прозоровский. Рядом
с вычурной мебелью попадались стулья домашнего, грубого изделия из простого дерева, окрашенные желтой краской; рядом
с картинами заграничных мастеров висела мазня доморощенного крепостного живописца.
Едва первый луч солнца блеснул в вершинах дубровных, как враги стремительно бросились к столице; сошлись войска, и солнце осветило страшную битву, где кровь иноплеменных мешалась
с кровью христианской и трупы валялись кучами. Ожесточенный враг наступал сильно, но Десница Вышнего покрыла щитом своим и столицу, и войска, ополчила
руки воинов на врага строптивого и укрепила мышцы их: враг
не коснулся места освященного и, подобно Мамаю, со стыдом и злобою бессильною, отступил от столицы.
Солдаты бережно исполнили приказание любимого начальника. Ровным шагом шли они, унося бесчувственного Лопухина. Суворов шел
с ними рядом, по-прежнему двумя пальцами правой
руки закрывая рану молодого офицера. Он
не отводил глаз
с бледного лица несчастного раненого. Кровавая пена покрывала губы последнего.
«На войне все просто, — сказал один писатель, — но простота эта дается трудно». Что сделал бы Суворов на месте Салтыкова, того именно и боялся прусский король. Он писал королеве, чтобы она торопилась выезжать из Берлина
с королевским семейством и приказала бы вывозить архив, так как город может попасть в
руки неприятеля. К счастью Фридриха, он имел перед собой
не Суворова, а Салтыкова.
— Нам и было на
руку то, что так думал архиепископ Амвросий. Через близких к нему мы сумели натолкнуть его на мысль, что сборища у Варварских ворот вредны во время эпидемии и что сундук
с деньгами следует опечатать, а то собранная в нем довольно крупная сумма может быть украдена. Амвросий полетел к Еропкину. О чем они там беседовали, я
не знаю, только на другой день Еропкин распорядился взять сундук.
Он остановился. Княжна Варвара молчала, опустив
руки с работой на колени. Он прямо смотрел ей в глаза, и у нее мелькало в уме: «Какой у него честный взгляд. Неужели он — убийца, отравитель.
Не может быть. Это невозможно».
Княжна думала о том, что говорят теперь в московских гостиных, думала, что на ее свадьбе было бы, пожалуй, более народа, чем на похоронах князя, что теперь ей летом
не придется жить в Баратове, вспоминался ей мимоходом эпизод
с китайской беседкой, даже — будем откровенны — ей
не раз приходило на мысль, что ее подвенечное платье, которое так к ней шло, может устареть в смысле моды до тех пор, пока явится другой претендент на ее
руку.
С ужасом поняла это Александра Яковлевна, но изменить что-нибудь в дальнейшем течении этой позорной, подневольной жизни она была
не в силах. Привыкшая играть людьми, она сделалась вдруг игрушкой негодяев. Она сама, собственными
руками отдала им свое спокойствие, свою свободу.
Французы захватили краковский замок
с порядочными, но
не полными запасами, одних предметов было много, других же мало, а следовательно, в итоге они снабжены были худо. Попало в их
руки много пороху, свинцу, хлеба в зерне, недоставало мяса, ядер, совсем
не было огнивных кремней и врачебных пособий.
Прозоровские только недели две как вернулись в Москву из деревни. Иван Андреевич в том же своем стареньком халате, в котором принимал князя Баратова, когда тот приехал делать предложение его дочери, мелкими шажками ходил по кабинету и
не переставал на ходу вертеть двумя пальцами правой
руки золотой перетень, надетый на указательный палец левой. Это упражнение
с перстнем служило признаком необычайного волнения Ивана Андреевича.
Александр Васильевич Суворов был, таким образом, желательным для Кржижановского претендентом на
руку так сильно нравящейся ему княжны Варвары Ивановны. Потому-то он
с такой готовностью предложил князю Ивану Андреевичу свое посредничество в этом деле, обещая употребить для этого все свое красноречие и нравственное влияние. Он знал заранее, что почва была подготовлена и что ему
не будет особого труда уговорить княжну Варвару принять предложение «знаменитого» Суворова.
Вдруг он опустил
руки, быстро повернулся на одной ноге и
с важным видом остановился перед нейшлотскими властями, которые
не успели еще отдохнуть от восхождения своего на вершину высокой башни.
По доходившим известиям, поляки сильно укрепили Прагу и готовились к отпору. Александр Васильевич
не скрывал этого от солдат, а, напротив, заранее им внушал, что Прага даром в
руки не дастся. По своему обыкновению, объезжая ежедневно на походе войска, он останавливался у каждого полка, здоровался, балагурил, называл по именам знакомых солдат, говорил о предстоящих трудах. Чуть
не весь полк сбегался туда, где ехал и беседовал
с солдатами Суворов, — это беспорядком
не считалось.
«В Ильин и на другой день мы были в refectoire
с турками; ох, как мы потчевались! Играли, бросались свинцовым большим горохом да железными кеглями в твою голову величины; у нас были такие длинные булавки да ножницы кривые и прямые,
рука не попадайся, тотчас отрежут, хоть и голову. Кончилась иллюминацией, фейерверком.
С festin турки ушли ой далеко, Богу молился по-своему и только; больше нет ничего. Прости, душа моя, Христос Спаситель
с тобой».
«Помни, что дозволение свободно обращаться
с собой порождает пренебрежение; берегись этого. Приучайся к естественной вежливости, избегая людей, любящих блистать остроумием, по большей части это люди извращенных нравов. Будь сурова
с мужчинами и говори
с ними немного, а когда они станут
с тобой заговаривать, отвечай на похвалы их скромным молчанием… Когда будешь в придворных собраниях и если случится, что тебя обступят старики, показывай вид, что хочешь поцеловать у них
руку, но своей
не давай».
После всего описанного нами,
не трудно понять, что Александр Васильевич был ошеломлен поворотом своей судьбы. Он немедленно отправил Толбухина назад
с ответом, что исполняя монаршую волю, выезжает в Петербург, а сам принялся на скорую
руку готовиться к отъезду.
Накануне была назначена отпускная аудиенция. Александр Васильевич, кончивший благополучно переговоры
с венским гоф-кригсратом ничем, дал только шутливое обещание —
не следовать примеру других,
не обращаться
с французами так деликатно, как
с дамами, ибо он уже стар для подобных любезностей. Но он жестоко ошибся, полагая, что выедет из Вены
с пустыми
руками, то есть
с полной волей.
Затем Суворов стал излагать шаг за шагом, со времени пребывания своего в Италии, все интриги, все препятствия, деланные ему бароном Тугутом
с его гоф-кригсратом; говорил, что все планы и предложения его
не были уважены австрийским кабинетом, что гоф-кригсрат связывал ему
руки во всем и во все время, и все только благовидный предлог удалить его
с русскими из Италии для лучшего себе присвоения в ней областей. Он заявил, что Корсаков разбит при Цюрихе вследствие коварных, изменнических распоряжений Тугута.
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая
рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться
с другими: я, брат,
не такого рода! со мной
не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире
не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это
не жаркое.
Почтмейстер. Сам
не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера,
с тем чтобы отправить его
с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда
не чувствовал.
Не могу,
не могу! слышу, что
не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй,
не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И
руки дрожат, и все помутилось.
Хлестаков. Нет, я влюблен в вас. Жизнь моя на волоске. Если вы
не увенчаете постоянную любовь мою, то я недостоин земного существования.
С пламенем в груди прошу
руки вашей.
Городничий.
Не погуби! Теперь:
не погуби! а прежде что? Я бы вас… (Махнув
рукой.)Ну, да бог простит! полно! Я
не памятозлобен; только теперь смотри держи ухо востро! Я выдаю дочку
не за какого-нибудь простого дворянина: чтоб поздравление было… понимаешь?
не то, чтоб отбояриться каким-нибудь балычком или головою сахару… Ну, ступай
с богом!
Дай только, боже, чтобы сошло
с рук поскорее, а там-то я поставлю уж такую свечу, какой еще никто
не ставил: на каждую бестию купца наложу доставить по три пуда воску.