После смерти их любимого мальчика Ванечки Толстой пишет одному из своих друзей: «
Больше чем когда-нибудь, теперь, когда она так страдает, чувствую всем существом истину слов, что муж и жена не отдельные существа, а одно».
Неточные совпадения
Действительно, счастье было полное. Трудно представить,
чего же не хватало для еще
большей полноты этого счастья.
В конце сороковых годов он поселяется в своей крепостной деревне, с
большим одушевлением старается улучшить жизнь принадлежащих ему рабов, но ему и в голову не приходит,
что их беспечность, развращенность и нелюбовь к труду являются неизбежным последствием рабства,
что прежде всего нужно их отпустить на волю.
Слава, как мы видели, была такая,
что большей и желать было невозможно.
А Софья Андреевна все с
большим раздражением нападает на него: «Я вижу,
что ты остался в Ясной не для той умственной работы, которую я ставлю выше всего в жизни, а для какой-то игры в Робинзона…
Он пишет в дневнике: «Радостно то,
что положительно открылось в старости новое состояние
большого, неразрушимого блага.
Софья Андреевна так была потрясена разговором,
что решила покончить с собой. Она пошла одна на станцию железной дороги Козловку-Засеку, чтоб лечь под поезд. Случайно на
большой дороге ее встретил возвращавшийся с прогулки муж ее сестры, А. М. Кузьминский. Вид ее поразил его; он добился от нее признания в ее намерении и сумел отговорить ее.
Еще в 1881 году он писал В. И. Алексееву: «То,
что я писал и говорил, достаточно для того, чтоб указать путь; всякий ищущий сам найдет, и найдет лучше и
больше, и свойственнее себе доводы, но дело в том, чтоб показать путь.
Легко могло случиться,
что и в эти годы он не нашел бы подходящей подруги, — именно потому,
что слишком
большое значение придавал этому.
В 1910 году, темною октябрьской ночью, Толстой тайно покинул Ясную Поляну. В письме, оставленном жене, он писал,
что не может
больше жить в той роскоши, которая его окружает,
что хочет провести последние годы жизни в уединении и тиши, просил жену понять это и не ездить за ним, если она узнает, где он.
Проходя через бабушкин кабинет, я взглянул на себя в зеркало: лицо было в поту, волосы растрепаны, вихры торчали
больше чем когда-нибудь; но общее выражение лица было такое веселое, доброе и здоровое, что я сам себе понравился.
И от этого у него всегда были грустные глаза. И от этого, увидав Нехлюдова, которого он знал тогда, когда все эти лжи еще не установились в нем, он вспомнил себя таким, каким он был тогда; и в особенности после того как он поторопился намекнуть ему на свое религиозное воззрение, он
больше чем когда-нибудь почувствовал всё это «не то», и ему стало мучительно грустно. Это же самое — после первого впечатления радости увидать старого приятеля — почувствовал и Нехлюдов.
Неточные совпадения
Осип. Да
что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и
большая честь вам, да все, знаете, лучше уехать скорее: ведь вас, право, за кого-то другого приняли… И батюшка будет гневаться,
что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали.
Хлестаков. Черт его знает,
что такое, только не жаркое. Это топор, зажаренный вместо говядины. (Ест.)Мошенники, канальи,
чем они кормят! И челюсти заболят, если съешь один такой кусок. (Ковыряет пальцем в зубах.)Подлецы! Совершенно как деревянная кора, ничем вытащить нельзя; и зубы почернеют после этих блюд. Мошенники! (Вытирает рот салфеткой.)
Больше ничего нет?
Оно
чем больше ломки, тем
больше означает деятельности градоправителя.
Осип. Любит он, по рассмотрению,
что как придется.
Больше всего любит, чтобы его приняли хорошо, угощение чтоб было хорошее.
Городничий. И не рад,
что напоил. Ну
что, если хоть одна половина из того,
что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу:
что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право,
чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь,
что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.