Неточные совпадения
Уж не оттого ли,
что в нем
больше правды, нежели бы вы того желали?..
Из крепости видны были те же горы,
что из аула, — а этим дикарям
больше ничего не надобно.
Вечером я имел с ним длинное объяснение: мне было досадно,
что он переменился к этой бедной девочке; кроме того,
что он половину дня проводил на охоте, его обращение стало холодно, ласкал он ее редко, и она заметно начинала сохнуть, личико ее вытянулось,
большие глаза потускнели.
Я надеялся,
что скука не живет под чеченскими пулями; — напрасно: через месяц я так привык к их жужжанию и к близости смерти,
что, право, обращал
больше внимание на комаров, — и мне стало скучнее прежнего, потому
что я потерял почти последнюю надежду.
Глупец я или злодей, не знаю; но то верно,
что я также очень достоин сожаления, может быть,
больше, нежели она: во мне душа испорчена светом, воображение беспокойное, сердце ненасытное; мне все мало: к печали я так же легко привыкаю, как к наслаждению, и жизнь моя становится пустее день ото дня; мне осталось одно средство: путешествовать.
Я отвечал,
что много есть людей, говорящих то же самое;
что есть, вероятно, и такие, которые говорят правду;
что, впрочем, разочарование, как все моды, начав с высших слоев общества, спустилось к низшим, которые его донашивают, и
что нынче те, которые
больше всех и в самом деле скучают, стараются скрыть это несчастие, как порок. Штабс-капитан не понял этих тонкостей, покачал головою и улыбнулся лукаво...
Я невольно вспомнил об одной московской барыне, которая утверждала,
что Байрон был
больше ничего как пьяница. Впрочем, замечание штабс-капитана было извинительнее: чтоб воздержаться от вина, он, конечно, старался уверять себя,
что все в мире несчастия происходят от пьянства.
Он был хотя пьян, но пришел: осмотрел рану и объявил,
что она
больше дня жить не может; только он ошибся…
— Послушай, слепой! — сказал Янко, — ты береги то место… знаешь? там богатые товары… скажи (имени я не расслышал),
что я ему
больше не слуга; дела пошли худо, он меня
больше не увидит; теперь опасно; поеду искать работы в другом месте, а ему уж такого удальца не найти.
Воздух чист и свеж, как поцелуй ребенка; солнце ярко, небо синё —
чего бы, кажется,
больше? — зачем тут страсти, желания, сожаления?..
Спустясь в середину города, я пошел бульваром, где встретил несколько печальных групп, медленно подымающихся в гору; то были
большею частию семейства степных помещиков; об этом можно было тотчас догадаться по истертым, старомодным сюртукам мужей и по изысканным нарядам жен и дочерей; видно, у них вся водяная молодежь была уже на перечете, потому
что они на меня посмотрели с нежным любопытством: петербургский покрой сюртука ввел их в заблуждение, но, скоро узнав армейские эполеты, они с негодованием отвернулись.
Признаюсь еще, чувство неприятное, но знакомое пробежало слегка в это мгновение по моему сердцу; это чувство — было зависть; я говорю смело «зависть», потому
что привык себе во всем признаваться; и вряд ли найдется молодой человек, который, встретив хорошенькую женщину, приковавшую его праздное внимание и вдруг явно при нем отличившую другого, ей равно незнакомого, вряд ли, говорю, найдется такой молодой человек (разумеется, живший в
большом свете и привыкший баловать свое самолюбие), который бы не был этим поражен неприятно.
Итак, размена чувств и мыслей между нами не может быть: мы знаем один о другом все,
что хотим знать, и знать
больше не хотим; остается одно средство: рассказывать новости.
— У вас
большой дар соображения. Княжна сказала,
что она уверена,
что этот молодой человек в солдатской шинели разжалован в солдаты за дуэль…
Мне в самом деле говорили,
что в черкесском костюме верхом я
больше похож на кабардинца,
чем многие кабардинцы.
— Если я имел дерзость вас чем-нибудь оскорбить, то позвольте мне иметь еще
большую дерзость просить у вас прощения… И, право, я бы очень желал доказать вам,
что вы насчет меня ошибались…
Я часто себя спрашиваю, зачем я так упорно добиваюсь любви молоденькой девочки, которую обольстить я не хочу и на которой никогда не женюсь? К
чему это женское кокетство? Вера меня любит
больше,
чем княжна Мери будет любить когда-нибудь; если б она мне казалась непобедимой красавицей, то, может быть, я бы завлекся трудностью предприятия…
Сам я
больше неспособен безумствовать под влиянием страсти; честолюбие у меня подавлено обстоятельствами, но оно проявилось в другом виде, ибо честолюбие есть не
что иное, как жажда власти, а первое мое удовольствие — подчинять моей воле все,
что меня окружает; возбуждать к себе чувство любви, преданности и страха — не есть ли первый признак и величайшее торжество власти?
— Не правда ли, мсье Печорин,
что серая шинель гораздо
больше идет к мсье Грушницкому?..
— Пеняй на свою шинель или на свои эполеты, а зачем же обвинять ее?
Чем она виновата,
что ты ей
больше не нравишься?..
Женщины должны бы желать, чтоб все мужчины их так же хорошо знали, как я, потому
что я люблю их во сто раз
больше с тех пор, как их не боюсь и постиг их мелкие слабости.
— Не заботьтесь о моей душе
больше,
чем о своей собственной. Об одном вас прошу: стреляйте скорее.
— От княгини Лиговской; дочь ее больна — расслабление нервов… Да не в этом дело, а вот
что: начальство догадывается, и хотя ничего нельзя доказать положительно, однако я вам советую быть осторожнее. Княгиня мне говорила нынче,
что она знает,
что вы стрелялись за ее дочь. Ей все этот старичок рассказал… как бишь его? Он был свидетелем вашей стычки с Грушницким в ресторации. Я пришел вас предупредить. Прощайте. Может быть, мы
больше не увидимся, вас ушлют куда-нибудь.
Я стоял против нее. Мы долго молчали; ее
большие глаза, исполненные неизъяснимой грусти, казалось, искали в моих что-нибудь похожее на надежду; ее бледные губы напрасно старались улыбнуться; ее нежные руки, сложенные на коленах, были так худы и прозрачны,
что мне стало жаль ее.
Я подошел к окну и посмотрел в щель ставня: бледный, он лежал на полу, держа в правой руке пистолет; окровавленная шашка лежала возле него. Выразительные глаза его страшно вращались кругом; порою он вздрагивал и хватал себя за голову, как будто неясно припоминая вчерашнее. Я не прочел
большой решимости в этом беспокойном взгляде и сказал майору,
что напрасно он не велит выломать дверь и броситься туда казакам, потому
что лучше это сделать теперь, нежели после, когда он совсем опомнится.
Неточные совпадения
Осип. Да
что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и
большая честь вам, да все, знаете, лучше уехать скорее: ведь вас, право, за кого-то другого приняли… И батюшка будет гневаться,
что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали.
Хлестаков. Черт его знает,
что такое, только не жаркое. Это топор, зажаренный вместо говядины. (Ест.)Мошенники, канальи,
чем они кормят! И челюсти заболят, если съешь один такой кусок. (Ковыряет пальцем в зубах.)Подлецы! Совершенно как деревянная кора, ничем вытащить нельзя; и зубы почернеют после этих блюд. Мошенники! (Вытирает рот салфеткой.)
Больше ничего нет?
Оно
чем больше ломки, тем
больше означает деятельности градоправителя.
Осип. Любит он, по рассмотрению,
что как придется.
Больше всего любит, чтобы его приняли хорошо, угощение чтоб было хорошее.
Городничий. И не рад,
что напоил. Ну
что, если хоть одна половина из того,
что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу:
что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право,
чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь,
что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.