Неточные совпадения
И
то, как воспринимаются массами эти заклинательные слова о «буржуазии» и «буржуазности», внушает опасение не только за судьбу России,
русского государства,
русского народного хозяйства, но — в тысячу раз важнее — за судьбу души
русского народа, души женственной, податливой и хрупкой, не прошедшей суровой школы самодисциплины и самоуправления.
И вот, я решаюсь сказать, что
русский большевизм — явление религиозного порядка, в нем действуют некие последние религиозные энергии, если под религиозной энергией понимать не только
то, что обращено к Богу.
В
тьму эту погружены не только народные массы, но и широкие круги
русской интеллигенции.
Ярость, злоба, ненависть, жажда крови и насилий прекратится, когда народная масса просветится сознанием
того, что в России сейчас невозможен социализм и безграничное увеличение благосостояния рабочих и крестьян, невозможно полное социальное равенство не потому только, что этого не хотят буржуазные, имущие классы, но прежде всего потому, что это невозможно объективно, что это противоречит непреложным законам природы, что этого не допускает бедность России, ее промышленная отсталость, некультурность народа, духовная немощь
русского общества и т. п.
Русские большевики, насколько можно серьезно о них говорить, и есть
та новая раса, которая отрицает всякую связь и всякую преемственность между этими двумя мирами, которая хочет истребить дотла все старое, всякое наследие прошлого.
Если и западный социализм, более культурный, грешит невниманием к значению квалифицированного, духовного труда,
то социализм
русский, обнаруживший совершенно варварскую природу, готов громить представителей этого высшего труда.
Это и есть «махаевщина», которая лет пятнадцать
тому назад предугадала результаты
русской революции и давала предельное выражение
русскому социализму.
Я говорю не о
той интеллигенции, которая бесстыдно эксплуатирует революционную стихию в свою пользу и на этом наживается, я говорю об интеллигенции, которая создает и поддерживает
русскую культуру.
Крайнее, максималистское крыло
русской революции принуждено будет опереться на
те же элементы, на которые опиралось и крайнее максималистское крыло
русской реакции.
Весь ужас в
том, что давно уже «божье» было воздаваемо не Богу, а «кесарю», и это нарушение основной заповеди, это сотворение себе кумира и всякого подобия на земле, это идолопоклонство отравило нравственно жизнь
русского народа.
Можно считать уже выяснившимся, что если
русская революция и была благом, поскольку она в первые дни свои освободила Россию от кошмара разлагавшейся самодержавной власти,
то все дальнейшее «развитие» и «углубление» революции пошло по ложному пути и не принесло никаких добрых плодов России и
русскому народу.
Русский революционный социализм одержим жаждой равенства во что бы
то ни стало.
К сожалению, в
русском культурном обществе, либеральном и просвещенном, нет
той силы духа и
той горячей веры, которые могли бы спасти Россию от беснования.
И нужно правду сказать: если
русские революционные круги исповедовали нигилизм,
то русские либеральные круги исповедовали довольно поверхностное просветительство и поверхностный позитивизм, которые также разлагают духовную жизнь и подрывают веру в духовные реальности.
Русский народ продолжает разлагаться от бессилия, от тиранической анархии, от невежества и
тьмы, от неорганизованности и недисциплинированности, от отсутствия руководящих созидательных сил.
То, что называется
русской «революцией» и что сейчас завершается, имеет один постыдный и горестный для нас смысл:
русский народ не выдержал великого испытания войны, в страшный час мировой борьбы он ослабел и начал разлагаться.
В низах
русской жизни — первозданная
тьма, там все элементарно, все еще в первобытном прошлом.
Его исповедуют и
те, которые кричат все эти страшные месяцы, что
русская революционная демократия научит все народы Запада социализму и братству народов.
Революционное народничество не имеет глубины, оно основано на
тьме и путанице сознания, оно в значительной степени есть порождение отсталости и невежества, плод
русского экстенсивного хозяйства.
Время уже сознать, что все формы
русского народничества — иллюзии, порождения
русской культурной отсталости; они означают рабскую зависимость
русского культурного слоя от народной
тьмы, потерянность всего качественного
русской жизни в количествах.
Но что раскрыл из себя и обнаружил
тот «народ», в который верили
русские славянофилы и
русские революционеры-народники, верили Киреевский и Герцен, Достоевский и семидесятники, «ходившие в народ», новейшие религиозные искатели и
русские социал-демократы, переродившиеся в восточных народников?
Пора уже отказаться от
той русской иллюзии, что
русским нужно исключительно самое конечное и последнее.
Нужно позаботиться о
том, чтобы Русь сохранила сколько-нибудь человеческое обличье, чтобы в
русском человеке не окончательно погиб образ и подобие Божие.
Основная марксистская истина, которую провозглашали первые
русские марксисты в своих боях с народниками,
та истина, что России предстоит еще пройти через эпоху капиталистического промышленного развития, что буржуазии предстоит еще у нас политически и экономически прогрессивная роль, что не может быть скачка в социалистическое царство из во всех отношениях отсталого старого
русского царства, была основательно забыта социал-демократами еще в 1905 году.
И если бы Россия перестала быть Россией, а
русские перестали быть
русскими,
то Россия и
русские были бы потеряны для всечеловечества, не сказали бы своего всечеловеческого слова, не сделали бы никакого великого дела в истории.
И если Россия начнет свободное существование с самоупразднения, с раздробления, с утраты своего образа среди народов мира,
то источник возможного света от нее погаснет, и
русские люди превратятся в рассыпающуюся бесцветную массу.
Очень своевременно теперь вдуматься в
то исконное
русское направление и настроение, которое носит наименование «народничества».
Внешне, исторически
русское народническое сознание определилось прежде всего
тем, что Россия — страна мужицкая, крестьянская, что она слишком долго была страной натурального хозяйства, что в ней все еще оставалась в силе первоначальная, патриархальная демократия, с которой началось развитие народа, что в ней все еще была первобытная скрепленность духа с органической материей.
Самое важное
то, что слишком многие
русские находятся под духовным влиянием германизма, внутренне отравлены его ядом, одержимы бесами, выпущенными германцами против России, потеряли свое национальное обличье.
Русский народ не только материально ослаблен в своей борьбе с Германией, но он прежде всего духовно ослаблен, он не сознает своей идеи в мировой борьбе, не собрал своих духовных сил для несения
тех жертв и испытаний, которыми эта борьба сопровождается.
У
русского народа могло бы быть и должно было бы быть свое слово в
тот исторический час, когда разыгралась страшная борьба мира славянского и мира германского.
Но за этой смехотворной теорией стояла страшная действительность — стояла Российская империя, в каждом движении которой проглядывает притязание считать Европу вотчиной славянской расы, и в особенности единственной сильной составной части этой расы —
русских;
та империя, которая со своими двумя столицами — Петербургом и Москвой — все еще не нашла своего центра тяжести, пока Царьград, в котором каждый
русский крестьянин видит истинную настоящую метрополию своей религии и своей нации, не сделался действительной резиденцией
русского императора» (стр. 83-84).
И нужно сказать, что
то течение
русской общественности, которое объединилось на московском частном совещании, было настроено патриотически и национально, на нем высказывались думы о спасении родины, а не
того двусмысленного существа, которое у нас именуется «революцией» и которое все более и более погружается в ложь и нравственное растление.
И если можно в чем-либо упрекнуть московское совещание,
то в
том, что его национальный характер был недостаточно сильно выражен, что слишком много было, по современной терминологии, «общенационального», а не национально-русского.
Русское подменяется частными, партикуляристическими определениями, в
том числе и великорусским.
Великороссия есть лишь центральное ядро России, вокруг которого образовалось
русское государство и
русская культура, но весь смысл существования этого ядра в
том, что оно являлось носителем
русской великодержавности и
русской культурной идеи.
И загнанные в катакомбы, мы будем продолжать себя чувствовать сынами России и будем верны великой
русской культуре Пушкина и Достоевского, подобно
тому, как мы будем продолжать себя чувствовать христианами и сынами церкви и после
того, как гонения на Церковь Христову загонят нас в катакомбы и там придется нам творить свои молитвы.
Если
русский народ окончательно перестанет быть христианским народом,
то он потеряет свое значение в мире.
Русская революция есть изобличение лжи демократии как верховного принципа жизни, опытная проверка
того, к чему приводит тираническое торжество эгалитарной страсти.
И как характерно толстовство для
русских людей, им отравлены и
те, которые не сознают себя толстовцами и ничего общего не имеют с толстовским учением.
Традиционное
русское народничество всегда было вдохновлено
той же эгалитарной страстью и всегда было враждебно иерархизму культуры.
С этим связана глубокая антиисторичность
русской интеллигенции, ее моралистическое неприятие
тех жертв человеческим благом и человеческим равенством, которыми покупается история с ее творчеством культур и государств.
Русская страсть к равенству во что бы
то ни стало есть также отрицание личного начала, это — страсть к безличности, утопление личности в хаотической стихии, в хаотическом коллективизме, во всеобщем бескачественном смешении.
Наша революция не богата оригинальными идеями, но если ее вдохновляет какая-нибудь идеология,
то, конечно, исконная идеология
русского народничества.
Весь западный мир должен быть поражен
тем, что самое отсталое, самое реакционное
русское царство, исконный оплот монархизма, вдруг с молниеносной быстротой превратилось в самое крайнее демократическое царство, почти что в социалистическое царство.
Русские гордятся
тем, что они — самый передовой народ в мире, самый демократический народ, что пример буржуазных европейских народов им не указ, что они научат Запад и раньше Запада осуществят идеалы социализма.
Социал-демократы — крайние западники, с Запада заимствовавшие свое учение, всегда отрицавшие всякую самобытность России, вдруг превратились в своеобразных славянофилов, исповедующих какой-то
русский социалистический мессианизм, верующих в свет с Востока, который распространит лучи свои на буржуазную
тьму Запада.
Можно ли сказать, что этот
русский народный коллективизм есть высшая ступень бытия, можно ли верить в
то, что он опередил Европу, скованную нормами буржуазной культуры?
Русские социал-демократы всегда очень плохо усваивали себе
ту сторону марксизма, которая кладет в основу социального процесса развитие производительных сил, и очень хорошо усваивали себе другую сторону, которая проповедовала классовую ненависть.
Экстенсивная и распределительная природа
русского социализма наводит на мысль, что в
русском социализме слишком многое должно быть отнесено на счет остатков первоначального состояния первобытной демократии,
того сельского коммунизма, с которого началось развитие народов.