Неточные совпадения
Удивило
меня то обстоятельство, что старовер
говорил с гольдом таким приятельским тоном, как будто они были давно знакомы между собой.
— Хороший он человек, правдивый, —
говорил старовер. — Одно только плохо — нехристь он, азиат, в бога не верует, а вот поди-ка, живет на земле все равно так же, как и
я. Чудно, право! И что с ним только на том свете будет?
Поговорив с ним еще немного,
я вернулся в свою палатку.
Чжан Бао советовал вернуться назад, на Билимбе, и постараться дойти до зверовых фанз. Совет его был весьма резонным, и потому мы в тот же день пошли обратно. Еще утром на перевале красовалось облако тумана. Теперь вместо него через хребет ползли тяжелые тучи. Дерсу и Чжан Бао шли впереди. Они часто поглядывали на небо и о чем-то
говорили между собой. По опыту
я знал, что Дерсу редко ошибается, и если он беспокоится, то, значит, тому есть серьезные основания.
Скоро проснулись остальные люди и принялись рассуждать о том, что предвещает эта небесная странница. Решили, что Земля обязана ей своим недавним наводнением, а Чжан Бао сказал, что в той стороне, куда направляется комета, будет война. Видя, что Дерсу ничего не
говорит,
я спросил его, что думает он об этом явлении.
Мы разговаривали:
говорили о небе, о луне, о звездах.
Мне интересно было узнать, как объясняет все небесные явления человек, проведший всю жизнь среди природы, ум которого не был заполнен книжными аксиомами.
Я долго не мог разобраться, на какое светило он указывал, и наконец после разъяснений понял, что он
говорит про Полярную звезду.
Мне стало жаль старуху, и
я ей дал 3 рубля. Она растерялась, заплакала и просила
меня не
говорить об этом китайцам. Простившись с нею, мы отправились дальше. Мальчик пошел проводить нас до реки Цимухе.
Я уже
говорил, что отличительной чертой здешних рек будет низкая температура воды, поэтому переходить вброд надо одетым.
Я заметил, что Дерсу проходил мимо старика на носках,
говорил шепотом и вообще старался не шуметь.
Осмотревшись кругом,
я заметил, что все вещи, которые еще вчера валялись около фанзы в беспорядке, теперь были прибраны и сложены под навес. Около огня сидели Чжан Бао, Дерсу и Чан Лин и о чем-то тихонько
говорили между собою.
Всюду в обнажениях
я видел кристаллические сланцы и кварцы, окрашенные окисью меди. Китайцы
говорят, что на Сице есть золото, а в горах — горный хрусталь. В долине Сицы раньше были хорошие хвойные смешанные леса, впоследствии выгоревшие. Теперь на месте пожарища выросли березняки 25-летнего возраста.
Я заметил, что каждый раз, когда тропа приближалась к реке, спутники мои о чем-то тревожно
говорили между собой.
Первое, что
я сделал, — поблагодарил гольда за то, что он вовремя столкнул
меня с плота. Дерсу смутился и стал
говорить, что так и надо было, потому что если бы он соскочил, а
я остался на плоту, то погиб бы наверное, а теперь мы все опять вместе. Он был прав, но тем не менее он рисковал жизнью ради того, чтобы не рисковал ею
я.
После ужина мы долго сидели у огня и разговаривали;
говорили больше Дерсу и Чжан Бао, а
я слушал.
Все принялись обсуждать. Чжан Бао сказал, что явления миража в прибрежном районе происходят осенью и большей частью именно в утренние часы.
Я пытался объяснить моим спутникам, что это такое, но видел, что они
меня не понимают. По выражению лица Дерсу
я видел, что он со
мной несогласен, но из деликатности не хочет делать возражений.
Я решил об этом
поговорить с ним в дороге.
Вечером, после ужина,
я пошел посмотреть, что он делает. Дерсу сидел, поджав под себя ноги, и курил трубку.
Мне показалось у него так уютно, что
я не мог отказать себе в удовольствии погреться у огня и
поговорить с ним за кружкой чая.
Что именно он
говорил,
я не мог расслышать за шумом водопада.
Наши новые знакомые по внешнему виду мало чем отличались от уссурийских туземцев. Они показались
мне как будто немного ниже ростом и шире в костях. Кроме того, они более подвижны и более экспансивны.
Говорили они по-китайски и затем на каком-то наречии, составляющем смесь солонского языка с гольдским. Одежда их тоже ничем не отличалась от удэгейской, разве только меньше было пестроты и орнаментов.
Я говорил, что надо идти на реку Амагу и зазимовать у староверов, но Дерсу не соглашался со
мной.
И вдруг он опустился на колени и поклонился в землю.
Я бросился поднимать его и стал
говорить, что, наоборот,
я обязан ему жизнью и если он будет жить со
мною, то этим только доставит
мне удовольствие. Чтобы отвлечь его от грустных мыслей,
я предложил ему заняться чаепитием.
— Моя не надо, —
говорил он. —
Мне маленько осталось жить. Скоро помирай. Моя шибко хочу панцуй [Женьшень.] тебе подарить.
После короткого отдыха у туземцев на Кусуне
я хотел было идти дальше, но они посоветовали
мне остаться у них еще на день. Удэгейцы
говорили, что после долгого затишья и морочной погоды надо непременно ждать очень сильного ветра. Местные китайцы тоже были встревожены. Они часто посматривали на запад.
Я спросил, в чем дело. Они указали на хребет Кямо, покрытый снегом.
Когда
я показал ее туземцам, они стали шумно высказывать свое удивление и
говорили, что никогда такой птицы не видели.
Пока делались нарты и лыжи,
я экскурсировал по окрестностям, но большую часть времени проводил дома. Надо было все проверить, предусмотреть. Из личного опыта
я знал, что нельзя игнорировать многовековой опыт туземцев. Впоследствии
я имел много случаев благодарить удэгейцев за то, что слушался их советов и делал так, как они
говорили.
По времени нам пора было устраивать бивак.
Я хотел было войти в юрту, но Дерсу просил
меня подождать немного. Он накрутил на палку бересту, зажег ее и, просунув факел в юрту, с криками стал махать им во все стороны. Захаров и Аринин смеялись, а он пресерьезно
говорил им, что, как только огонь вносится в юрту, черт вместе с дымом вылетает через отверстие в крыше. Только тогда человек может войти в нее без опаски.
Удэгейцы шли впереди, а
я следовал за ними. Пройдя немного по реке Лаохозен, они свернули в сторону, затем поднялись на небольшой хребет и спустились с него в соседний распадок. Тут охотники стали совещаться.
Поговорив немного, они снова пошли вперед, но уже тихо, без разговоров.
— Она
говорит, — ответил
мне Дерсу, — что ты дал ей одну бумажку, а из коробки взял десять.
Тогда
я подал сигнал к остановке. Удэгеец
говорил, что юрты совсем близко, но никто ему уже не верил. Стрелки принялись спешно разгребать снег, таскать дрова и ставить палатки. Мы сильно запоздали: глубокие сумерки застали нас за работой. Несмотря на это, бивак вышел очень удобный.
Лесной великан хмурился и только солидно покачивался из стороны в сторону.
Я вспомнил пургу около озера Ханка и снежную бурю при переходе через Сихотэ-Алинь.
Я слышал, как таза подкладывал дрова в огонь и как шумело пламя костра, раздуваемое ветром. Потом все перепуталось, и
я задремал. Около полуночи
я проснулся. Дерсу и Китенбу не спали и о чем-то
говорили между собой. По интонации голосов
я догадался, что они чем-то встревожены.
— Ничего, ничего, капитан, — отвечал
мне Дерсу, но
я заметил, что
говорил он неискренно. Ему просто не хотелось
меня беспокоить.
— Ничего, капитан, — сказал
мне опять Дерсу. — Твоя можно спи. Наша так, сам
говори.
Я подумал было, что он
говорит про удэгейцев, и мысленно удивился, как ночью они ходят по тайге на лыжах. Но вспомнил, что Дерсу «людьми» называл не одних только людей, и сразу все понял: кабанов преследовал тигр. Значит, хищник был где-то поблизости от нас.
На другой день, проходя мимо комнаты Дерсу,
я увидел, что дверь в нее приотворена. Случилось как-то так, что
я вошел тихо. Дерсу стоял у окна и что-то вполголоса
говорил сам с собою. Замечено, что люди, которые подолгу живут одиноко в тайге, привыкают вслух выражать свои мысли.
Маленькая тропка повела нас в тайгу. Мы шли по ней долго и почти не
говорили между собой. Километра через полтора справа от дорожки
я увидел костер и около него три фигуры. В одной из них
я узнал полицейского пристава. Двое рабочих копали могилу, а рядом с нею на земле лежало чье-то тело, покрытое рогожей. По знакомой
мне обуви на ногах
я узнал покойника.