Правда – хорошо, а счастье лучше
1876
Явление восьмое
Барабошев, Мухояров, Платон, Мавра Тарасовна, Филицата и Поликсена.
Барабошев. Пожалуйте, маменька! Очень вы кстати; сейчас мы вам развлечение доставим: будем читать сочинение господина Зыбкина.
Мавра Тарасовна садится. Поликсена прислушивается из кустов.
Платон. Вот уж благодарю, вот уж покорно вас благодарю. Куда как благородно!
Барабошев (читает). «Красота несравненная и душа души моей». Важно! Ай да Зыбкин!
Платон. Ах! Как это довольно подло, что вы делаете!
Барабошев (читает). «Любить и страдать — вот что мне судьба велела. Нельзя открыть душу, нельзя показать чувства — невежество осмеет тебя и растерзает твое сердце. Люди необразованные имеют о себе высокое мнение только для того, чтоб иметь высокое давление над нами, бедными. Итак, я должен молчать и в молчании томиться».
Мавра Тарасовна (сыну). Что ж это, миленький, такое написано?
Барабошев. Любовное письмо от кавалера к барышне.
Мавра Тарасовна. Какой же это кавалер?
Барабошев. А вот рекомендую: чувствительный человек и несостоятельный должник! Он должен мне по векселю двести рублей, на платеж денег не имеет и от этого самого впал в нежные чувства.
Мавра Тарасовна. К кому же это он, любопытно бы…
Барабошев. И даже очень любопытно. (Платону.) Слышишь, Зыбкин: нам с маменькой любопытно знать твой предмет; так потрудись объяснить, братец.
Платон. Мало ли кому что любопытно! Нет уж, будет с вас. Я так, про себя писал.
Мухояров. Да ты тень-то не наводи, говори прямо!
Мавра Тарасовна. Скажи, миленький! Вот и посмеемся все вместе: все-таки забава.
Платон. Умру, не скажу.
Барабошев. Он сейчас, маменька, скажет; у меня есть на него талисман. (Вынимает вексель.) Видишь свой документ? Коли скажешь, год буду деньги ждать.
Платон. Да невозможно. Смейтесь надо мной одним — чего вам еще нужно?
Мухояров. Как есть храбрый лыцарь, но, при всем том, без понятия к жизни.
Барабошев. Мало тебе этого? Ну, изорву, коли скажешь.
Платон. Жилы из меня тяните — не скажу.
Барабошев. Ну, так пеняй на себя! Сейчас пишу уплату: двадцать пять рублей тебе за месяц — ставлю бланк, без обороту на меня. (Пишет на векселе.) Передаю вексель доверенному моему. (Отдает вексель Мухоярову.) Видишь?
Платон. Что ж, ваша воля: отдавайте, кому хотите.
Барабошев (Мухоярову). Завтра же представь вексель, получи исполнительный лист и (показывая на Зыбкина) опусти его в яму.
Платон (с испугом). Как в яму! Зачем? Я — молодой человек; помилуйте, мне надо работать, маменьку кормить.
Барабошев. Ничего, братец, посиди, там не скучно; мы тебя навещать будем.
Мавра Тарасовна. Да, миленький, в богатстве-то живя, мы Бога совсем забыли, нищей братии мало помогаем; а тут будет в заключении свой человек: все-таки вспомнишь к празднику, завезешь калачика, то, другое — на душе-то и легче.
Барабошев. Покорись, братец.
Платон (опустив голову). Ну, в яму — так в яму! Но только я теперь ожесточился.
Мавра Тарасовна. Какой ты, миленький, глупый! Двести рублей для вас — велики деньги. Хоть бы мать-то пожалел.
Платон. Ах, уж не мучьте вы меня!
Мавра Тарасовна. Ведь так, чай, какая-нибудь полоумная либо мещаночка забвенная. Хорошая девушка, из богатого семейства, тебя не полюбит: ну, что ты за человек на белом свете?
Платон. Ничем я не хуже вас — вот что! Я молодой человек; наружность мою одобряют, за свое образование — я личный почетный гражданин.
Мухояров. Нет, не личный, а ты лишний почетный гражданин.
Барабошев. Вот это верно, что ты лишний.
Платон. Нет, вы — лишние-то, а я — нужный; я — ученый человек, могу быть полезен обществу. Я патриот в душе и на деле могу доказать.
Барабошев. Какой ты можешь быть патриот? Ты не смеешь и произносить, потому это высоко и не тебе понимать.
Платон. Понимаю, очень хорошо понимаю. Всякий человек, что большой, что маленький, — это все одно, если он живет по правде, как следует, хорошо, честно, благородно, делает свое дело себе и другим на пользу, — вот он и патриот своего отечества. А кто проживает только готовое, ума и образования не понимает, действует только по своему невежеству, с обидой и с насмешкой над человечеством, и только себе на потеху, тот — мерзавец своей жизни.
Барабошев. А как ты обо мне понимаешь? Ежели я ни то, ни другое и, промежду всего этого, хочу быть сам по себе?
Платон. Да уж нельзя; только два сорта и есть, податься некуда: либо патриот своего отечества, либо мерзавец своей жизни.
Барабошев. В таком случае поди вон и ожидай себе по заслугам.
Мухояров. А вот он у меня другую песню запоет.
Платон. Всю жизнь буду эту песню петь; другой никто меня не заставит.
Барабошев. Однако у меня от этих глупых прениев в горле пересохло. Маменька, попотчуйте холодненьким, не заставьте умереть от жажды!
Мавра Тарасовна. Пойдем, миленький, и я с тобой выпью. Какое это вино расчудесное, ежели его пить с разумом.
Платон. Прощайте, бабушка.
Мавра Тарасовна. Прощай, внучек! Бабушка я, да только не тебе.
Барабошев. Господин Зыбкин, до свидания у Воскресенских ворот! (Мухоярову.) Проводи его честь-честью!
Платон. Чему вы рады? Кого вы гоните? Разве вы меня гоните? Вы правду от себя гоните — вот что!
Уходит, за ним Мухояров, Мавра Тарасовна и Барабошев. Из кустов выходят Поликсена и Филицата.