Копытце Таманского дьявола

Юрий Торин, 2023

До сих пор в русской литературе было всего два поручика: поэт Михаил Лермонтов и незабвенный поручик Ржевский. Теперь есть и третий – инженер-поручик Силúцкий. Уже миновал Девятнадцатый – просвещённый век машин и научно-технического прогресса, и только-только наступил Двадцатый, ещё не грянула никакая Русско-Японская война, никакая Первая Империалистическая , не то что Революция, а вокруг бушует жизнь Российской Империи во всём её многообразии, на Юге, у берегов морей Азовского и Чёрного.Но, вчитавшись, внимательный читатель поймёт, что подлинные события намеренно отнесены автором менее чем на сто лет назад, как чисто литературный приём.Дореформенная орфография заменена на современную.

Сударь

Заветные окна горели. Стало быть, Сударь был у себя. Фон Бéрлиз прибавил шагу, зябко поводя плечами, и кутаясь в чужую шинель. На Тамани конец ноября, продувало до костей. Худые сапоги чавкали в грязи.

Закурив, по обыкновению, неспешную свою трубочку, его превосходительство, именуемый за глаза не иначе как Сударем, прикрыл глаза, и, блаженно затянувшись, медленно выпустил белый дым ноздрями. Он предвкушал коньяк, и вечер общения с умным человеком — с самим собой.

Нервный стук в дверь прервал его идиллию.

Это бестактный фон Берлиз ворвался в его неторопливые думы. Впрочем, он ведь сам и вызывал фон Бéрлиза. Вчера или сегодня? Впрочем, один чёрт!

— Вот, Ваше превосходительство, папенька шлёт Вам поклон. А я, в скромных своих трудах пребывая, преуготóвил для Вас бутылочку водочки!

Пламя Преисподней отразилось в стеклах очков Сударя, и фон Берлиз нервно попятился.

— Запомните, юноша! — страшно прошипел Сударь, — ни один уважающий себя учёный не станет пить водку в таком месте в такой час! Разве что спасаясь от обморожения. Вы что же, дорóгой обморóзились? Четверть часа пешего хода!

— Никак нет! Ваше превосходительство! Исключительно из уважения к Вам! Папенька! Для сугреву!

— Водку сюда давайте, — отрезал Сударь не глядя, протягивая руку. Быстро принял бутыль из дрожащих рук фон Берлиза и убрал в шкапчик, — Прошу садиться! — последовала команда, и визитёр плюхнулся на стул. Хозяин сел напротив в деревянное кресло с подлокотниками. Снова раскурил трубочку, снова пахнул душистым дымком:

— Кýрите?

У гостя мелко дрожали руки:

— Д-да, имею грех, покуриваю малость, папиросы, иногда…

Сударь картинно рассмеялся, как опереточный Дьявол:

— Ха-ха-ха, ну что Вы, право, с Вашими-то амбициями — и вдруг папиросы…Папенька…

Неспешно открыл ящик стола, достал длинную коробку и вынул тёмную «гавану». Затем поднёс её к ноздрям и жадно втянул запах, после чего закрыл глаза и застонал:

— Вот извольте, кубинская сигара. Понюхайте, понюхайте сперва. Да кто же зубами кончик, вот вам и сигарный нож для этих целей! Используйте инструментарий правильно!

Фон Берлиз потянулся за спичками, но получил по рукам. Хозяин сам достал спички, и сам поднёс огня. Берлиз раскурил сигару, затянулся и закашлялся:

— Холодно сегодня, ваше превосходительство!

— Да неужели? Холодно? Значит, папиросы курите самые дешёвые, мне докладывают. Водку пьёте с низшими чинами и разночинцами? С матросами? А? Признайтесь, было?

— Берлиз закашлял вторично:

— Было, ну может, раз или два…

— Баста! — отрезал Сударь, вставая во весь свой двухметровый рост, и почти упираясь головой в потолок. Стёкла очков его горели Геенной Огненной. Фон Берлизу вдруг стало страшно.

— Молодой человек, запомните что я Вам сейчас скажу. Запомните раз и навсегда, если в Вас есть хоть немного честолюбия. Никаких папирос — только дорогие сигары!

— Дорогие сигары, — эхом повторил загипнотизированный фон Берлиз.

— Никакой водки — только дорогой коньяк!

— Дорогой коньяк, — снова эхом повторил незадачливый визитёр с сигарой в пальцах.

Тут Сударь достал ключик, и отпер нарочитый шкапчик, из недр которого достал пузатенькую бутылку и два коньячных бокала:

— Смотрите, юноша и учитесь. И, наконец, никаких низших чинов — отныне пить станете только со мной! Вы себе уяснили?

— Так точно-с — порозовел фон Бéрлиз.

— Сначала откупориваем бутылку… Затем подносим к носу, слегка ощущаем отдалённый запах. Коньяк не должен быть горячим ни в коем случае, но и холодным быть не должен!

— Не должен! — повторял фон Берлиз, как Кúплинговские бандер-логи перед удавом Каа.

— Затем наливаем в коньячный бокал. Никаких рюмок, стаканов, ни в коем случае!! Вот так, вот так…

Берлиз принял наполненный бокал и уже открыл было рот.

— Нееет!!! — взревела Геенна Огненная из-под потолка, — надобно поднести бокал к огню, и несколько поболтать содержимое, глядя через него на огонь, Вы успеваете? А затем закрыть глаза ощутить аромат этого благородного напитка. Это ритуал, древнее таинство! Это доступно лишь избранным! Только людям из высшей касты! Запомните, юноша: хорошие сигары и дорогой коньяк!

Фон Берлиз растёкся на стуле. Комната плыла перед ним. В жарко натопленном помещении его разморило, вдобавок сказалось напряжение последних дней, да и коньяк уже делал своё дело.

Будто сквозь сон, сквозь табачный дым долетали до него слова Сударя, превратившегося в тёмное пятно с горящими углями вместо глаз: «Только избранным… дорогой…людям высшей касты…немного честолюбия…благородный напиток».

— А теперь давайте сюда чертежи. И гость отдаёт хозяину секретные штабные документы ватной рукой, после чего проваливается в дремоту.