Хозяйка дома у озера

Энди Тейл, 2019

Его считают преступником. Она – жертва чужого преступления. Он живет в ее доме, но ненавидит его. Она умерла в его доме, но любит его. Что будет, если однажды в день всех святых, когда призракам разрешено вернуться в мир живых, эти двое встретятся?

9. Ищущий истину

Матвей перевернул страницу толстого фолианта и с тоской посмотрел в окно. На улице было так же хмуро, как и у него на душе. А пустой зал местной краеведческой библиотеки, так и вовсе мог вогнать в уныние кого угодно.

Во-первых, что при слове «компьютеры» старый библиотекарь, отчего-то напоминавший Матвею гриб-поганку, лишь вытаращил глаза, а потом прочел долгую и нудную лекцию о том, что мир катится в пропасть как раз из-за компьютеров. Именно из-за них все сидят на диетах и не читают бумажных книг. Какая связь между диетами и книгами, мужчина не уловил, но больше крамольных слов в святой тишине читального зала не озвучивал, а лишь листал по старинке пыльные книги.

— Господи, — едва слышно прошептал он, — прямо как в студенческие времена.

А во-вторых, он понятия не имел, что ищет. И поэтому смотрел все подряд. Поправка, смотрел то, что счел нужным принести ему гриб — библиотекарь, кутающийся в вытянутую старую кофту. Вот сейчас, например, он просматривал толстенный том «Истории Алуфьево в очерках и фотографиях», написанный, каким-то местным энтузиастом. Желтые шершавые страницы, зернистые снимки, мелкий убористый текст и… Ни намека на то, что ему нужно. Ни одной фотографии «дома у озера», ни одного упоминания о призраке. Боги, он даже не знал, как ее зовут и когда она умерла. Ну, не спрашивать же ее на самом деле? Или спрашивать?

Кстати, после того, как выгнала из дома Андрея, девушка больше не появлялась. Двери и окна перестали перемещаться, а вода в чайнике закипала, как и положено приличной воде, но…

Но Матвей так и не понял рад или огорчен фактом исчезновения призрака. Он очень хорошо помнил, как отцовский референт ползал в коридоре и пытался найти дверь. Но еще сильнее ему врезался в память собственный страх. Чтобы он делал, если бы она не послушалась? Продолжал просить? Или стоял бы и смотрел, как корчится на полу человек? Драться с бестелесным духом занятие непродуктивное.

А если бы она решила убить?

Матвей поморщился от заданного самому себе вопроса. Он ему не нравился, но не задать его он не мог. Если бы она все-таки решила убить кого-либо, смог бы он ей помешать?

Ему невольно приходила на ум вывернутая кисть той девчонки. Значит, призрак отнюдь не безобиден. Значит, он может причинить вред человеку. Не довести до сумасшествия, а нанести реальную травму. А значит, он может и убивать. В теории.

Поэтому ему нужно срочно найти какое-то средство воздействия на девушку. Или уехать.

Но вопреки всякой логике, уезжать совершенно не хотелось. Впервые, после случившегося с ним, после утечки информации, проигранного тендера и нападения на его зама, мысли Матвея занимала не загубленная карьера и не уголовное дело. Их занимала девушка с длинными чуть вьющимися темными волосами. Мертвая девушка. Наверное, он все-таки допился до белой горячки.

Полазав в интернете весь вечер, Матвей не нашел ничего более стоящего, чем совет одного «бывалого» заклинателя. То есть, найти кости и сжечь. И тогда то, что привязывало дух к этому миру, должно исчезнуть. И девушка отправится в… В общем, туда, куда принято отправляться мертвым.

Это нужно было сделать. Призрак опасен. И все. Точка.

Раздались шаркающие шаги, и Матвей поднял голову от старого фолианта. Старик — библиотекарь тащил ему еще один точно такой же, только в темно-бордовом переплете.

— Эх, милок, сказал бы ты мне, что на самом деле ищешь. История Алуфьево она, ить, знаешь какая.. Ого-го. — Он положил толстую книгу на стол. — Мы ж вотчина графа Агронского. Поди и не слышал про такого.

Матвей покачал головой, чем полностью удовлетворил старика.

— Вот-вот, — попенял тот. — А все у вас «тырнеты» да «гад-же-ты». — Последнее слово старик произнес по слогам, видимо боясь ошибиться. — Все для какой-то «стограмм» фотографии нужно сделать, пока остальные не сделали. Все бегом, скачком. Нет бы сесть и рассказать, что на самом деле надобно.

— Историю постройки Алуфьево, — раз в пятый проговорил Матвей. — Можно начать с церкви…

«А где церковь, там и кладбище», — мысленно закончил он.

Матвей и так и эдак пытался прикинуть, когда могла жить и умереть эта девушка. Все, что у него было — это платье и прическа… Правда, он не специалист по женским штучкам и не мог сказать, чем отличается ридикюль от реглана и не видел особой разницы между фиолетовым и сиреневым цветом. Помнится, Алла чуть его не убила, когда… Нет, об этом он вспоминать не хотел.

— Ну, раз церковь, то эта, — старик ткнул пальцем с узловатыми суставами в бордовый фолиант, — тебе не к чему.

— А что там? — тут же проявил интерес Матвей скорее из духа противоречия.

— Там, милок, история становления советской власти в поселении городского типа Алуфево, там про возрождение добычи щебня и песка, про ударные пятилетки и про выполнение плана. Васька Соловьев накалякал, уроженец местный. Говорят, помер недавно. Или уже лет пять как? — Матвей посмотрел на обложку, где золотым по красному было выведено проф. Василий Соловьев. — Уж такого насочинял, словно мы красных прям с караваем встречали и ни слова о том, что белогвардейский выкормыш Митька Меченый лет пять партизанил и народному комиссару жизни не давал. Много чего насочинял, но хорошо насочинял стервец, зачитаешься. Не то, что Тихоновский, — старик указал на книгу, что листал Матвей. — Вот уж кто придерживался одних фактов и голой правды. Настолько голой, что скулы сведет от скуки. Так чего тебе надобно-то, городской человек? — снова спросил старик. И Матвей, вздохнув, сдался:

— Дом у озера, — тихо проговорил он.

— Вот видишь, совсем несложно сказать правду, — улыбнулся библиотекарь.

— Вы знали, — констатировал Матвей.

— Где ты живешь? Конечно, знал. Бабы всем растрепали, да и описали тебя довольно точно и шевелюру и очки.

— Так почему вы…

— Потому что я, мил человек, за просто так в душу не лезу. Сказал: «историю Алуфьево» — получай историю Алуфьево. А раз сказал: «дом у озера»…

— Получу историю дома у озера? — спросил, сняв очки, Матвей.

— Хм, с этим сложнее. Смотря, что тебя интересует. В этих книгах о доме точно ничего нет, ни в этой, ни в той. Помнится, к семидесятилетию советской власти профком набор открыток выпустил. На них, уж как водится, секретарь местный вместе с замом бревна таскают, а потом детей целуют, потом баб обнимают, а потом в трактор не опохмелившись залазят, работнички серпа и молота, романтики с большого съезда. Карьер еще фотографировали, здание профкома. Ну и несколько нормальных фотографий затесалось. И лес, и обрыв, что с той стороны озера и… дом этот. Наша типография печатала, но тираж сам понимаешь, аховый. — Библиотекарь внимательно посмотрел, как Матвей записывает в блокнот его слова и добавил: — Хотя, чего тебе та открытка, поди, налюбовался уже. Дом и дом, там же никаких сведений не печатали. Только год, имя фотографа, да «Слава КПСС».

— Значит, неизвестно, кто построил этот дом?

— Почему неизвестно, — удивился старик. — Промышленник Завгородний в позапрошлом веке построил.

От неожиданности Матвей выронил ручку, та скатилась с блокнота.

— А нельзя поподробнее про промышленника?

— Отчего же нельзя? — удивился старик, оглянулся, словно силясь что-то вспомнить. — Погоди, мил, человек, я сейчас. — Он пошаркал к своему столу, скрытому от зала стеллажом с книгами.

Матвей даже вытянул шею, пытаясь разглядеть, что он там делает. Наверняка, сейчас принесет книгу. Какую-нибудь старинную и жутко ценную, в которой…

Тут фантазия мужчины истощилась. Ну что такого важного может быть написано в книге? Что дом у озера — это зло и нужно сровнять его с землей? Смешно, право слово. Или там полное жизнеописание призрака до смерти и после? Господи, что за чушь лезет в голову?

И, тем не менее, он волновался словно мальчишка первоклассник в ожидании букваря.

«Чего он там копается?» — мысленно подгонял старика Матвей.

И тот словно услышал, покашлял и зашаркал в обратном направлении. Вот только в дрожащих старческих руках он нес не книгу. Он нес большую лупу. Такие еще имеют обыкновение показывать в каждом приличном детективе. Бронзовая ручка, отполированная бесчисленными прикосновениями, выпуклое стекло диаметром с его ладонь.

«А ведь она бы совсем неплохо смотрелась на письменном столе в доме у озера», — пришла в голову непрошеная мысль, и Матвей постарался отогнать ее.

— Я тут подумал, — старик, наконец, дошаркал обратно, — может, чайку попьем?

— Да-да, конечно, — закивал Матвей. Он бы согласился, предложи ему библиотекарь продегустировать Тройной одеколон и оценить богатство вкуса этилового спирта и вышибающий слезу аромат гвоздики. — Но вы хотели рассказать про промышленника, что построил дом у озера.

— И расскажу, — пообещал библиотекарь, — Ну-кась.

Он стал почти вплотную к Матвею и принялся перелистывать страницы книги, которую тот так и не осилил.

— Вы же говорили, что ни в одной из этих книг ничего нет про дом у озера?

— Про дом нет. — Старик продолжал листать страницы узловатыми пальцами. — А про промышленника Завгородного есть. Он в наших краях личность известная. Вот, — старик коснулся пальцем одной из фотографий занимавшей почти всю страницу.

«Какая-то местная ярмарка», — понял Матвей. Круглая площадь, украшенная флажками. Лотки с лентами, прилавки с петушками на палочках и рогаликами. У одного из зазывал открыт рот, словно он пытается перекричать толпу, нахваливая свой товар. Много нарядных людей, светлые платья женщин, темные сюртуки мужчин…

— Иван Александрович Завгородний, — с каким-то странным уважением произнес библиотекарь и ткнул пальцем в широкоскулого мужчину, смотрящего прямо в объектив.

Но Матвей уже все видел сам. Он замер всматриваясь в старое нечеткое фото, потому что рядом с промышленником, построившим дом у озера, стояла она. Стояла вполоборота и, кажется, кому-то улыбалась. И пусть фото было старым с плохим разрешением, он узнал эту улыбку тот час. Узнал вьющиеся волосы, которые на фото взметнул ветер, наверное, поэтому девушка придерживала рукой шляпку.

— Он построил дом в одна тысяча восемьсот восемьдесят пятом году, в аккурат, когда начал разрабатывать песчаный карьер… — начал рассказывать библиотекарь и замолчал на полуслове, когда Матвей совершенно невежливо вырвал из его рук лупу и поднес к желтоватому листку бумаги. — Ну, мил человек, смотри пока, а я за чаем схожу.

— Да-да, спасибо, — крикнул ему в спину мужчина, продолжая разглядывать такое знакомое и такое незнакомое лицо девушки. А внутри все подрагивало от странного чувства предвкушения. Он нашел! Черт! Он и в самом деле нашел ее! На девушке было светлое платье, хотя саму фигуру от объектива загораживала пожилая особа. И, похоже, нарочно загораживала, словно не от камеры, а от прицела пистолета.

Перед девушкой стояла невысокая чуть полноватая женщина, в темном вдовьем чепце. Сурово стиснутые губы, наглухо застегнутое платье, скрепленное овальной брошью у горла и тяжелый взгляд, как у сторожевого пса, которого Матвей видел однажды. Он, казалось, говорил: «только подойди, только посмей, и я разорву тебя на куски».

Мужчина торопливо опустил лупу, взял телефон и сделал несколько фотоснимков. Вот и все, теперь ее изображение навсегда останется у него в облаке.

Он отвел глаза от фотографии и сосредоточился на тексте.

Промышленник Завгородный… песчаный карьер… кирпичный завод… гончарное производство… вклад в развитие Алуфьево… на его деньги построена приходская школа и больница…

И ни одного упоминания о семье. Как назло ни одного женского имени рядом с его. Кем была эта девушка? Случайная прохожая, запечатленная фотографом? Вряд ли, иначе ей нечего делать в его доме. Тогда кто? Дочь? Жена? Воспитанница? Батрачка? Нет, последнее вряд ли. Батрачки держат себя иначе, у них другая осанка, другой взгляд.

Он вернулся к фотографии и снова услышал шаркающие шаги библиотекаря. Старик поставил на стол пузатый чайник и снова удалился.

И тут ему в глаза бросилась одна странность. На странице, где рассказывалось о промышленнике, была указана только дата рождения, и не было даты смерти. Представить, что человек прожил более ста шестидесяти лет, конечно, можно, но вот поверить в это, вряд ли.

— А почему нет даты смерти? — спросил он у библиотекаря, который вернулся с двумя чашками.

— А потому, мил человек, что Тихоновский, как я тебе уже говорил, придерживался фактов, а где и когда умер Иван Александрович Завгородний до сих пор доподлинно неизвестно. Он навсегда покинул Алуфьево в одна тысяча девятьсот третьем. И все. — Старик сел за стол и развел руками. — Больше мы о нем ничего не знаем.

— А дом у озера? — спросил Матвей.

— А дом продал. — Библиотекарь стал разливать чай по чашкам. — Правда, новый хозяин бывал в нем редко, а потом грянула революция, и здание конфисковали, устроили там сперва склад, а потом вообще забросили, слишком далеко стоит, из Алуфьево не набегаешься. После войны его прибрал к рукам какой-то партийный работник, вроде как дача там у него была.

— А семья? — перебил старика Матвей. — У Завгороднего была семья? Они уехали вместе с ним?

— Кхм, — старик странно крякнул, поставил чайник на стол, достал из кармана очки, нацепил на кончик носа и посмотрел на фотографию в книге, а потом снова на Матвея. — Семьи к тому времени у него уже не осталось. Жена умерла родами. Год точно не помню, но поговаривали, что она так хотела подарить мужу наследника, что пренебрегла советами врача. У нее уже было три выкидыша…

— Кто говорит? — нахмурился Матвей. — Неужели, кто-то еще жив?

— Это вряд ли, — рассмеялся библиотекарь. — Но знаешь, мил человек, как это в маленьких селах бывает, у нас память долгая. Вот ты, к примеру, завтра уедешь, а бабка Сима и лет через десять тебя описать сможет, если доживет. — Он снял очки, но в карман не убрал, стал вертеть в подрагивающих руках. — Я говорил с фельдшером, не с тем, что сейчас работает, а с Дмитрием Васильевичем, его предшественником. Вот он мне и рассказал, а ему в свою очередь учитель, Никанор Павлович. Тот практику в Алуфьево почитай лет двадцать держал, даже в революцию его не тронули. Врачи, они, знаешь ли, всем нужны.

Конец ознакомительного фрагмента.