Хозяйка дома у озера

Энди Тейл, 2019

Его считают преступником. Она – жертва чужого преступления. Он живет в ее доме, но ненавидит его. Она умерла в его доме, но любит его. Что будет, если однажды в день всех святых, когда призракам разрешено вернуться в мир живых, эти двое встретятся?

4. Ее развлечения

Настя даже не сразу поверила, что он вернулся. Сидела на перилах крыльца, слушая, как стрекочут в траве цикады, когда вдруг увидела Матвея, бредущего по дорожке к дому. Выглядел он неважно, примерно как папенька, после пяти дней кутежа в нумерах.

Честно говоря, она была уверена, что он не вернется. После такого они никогда не возвращались, по крайней мере, не в сумерках, а белым днем и в сопровождении городового али урядника, чтобы торопливо собрать скарб.

А этот шел. Нога за ногу, но шел. Она бы восхитилась его смелостью, если бы не была столь зла. Вместо прислуги этот греховодник пригласил в ее дом кокоток. Настоящих кокоток в неглиже! Двух! Настя даже сперва опешила, наблюдая, как блудливые девки трясут перед Матвеем грудью, которая не помещалась в вульгарный лиф. А потом когда одна из них полезла в штаны, чтобы достать… чтобы раскрыть свой напомаженный рот и…

Настя всякого насмотрелась в своей «нежизни», а потому давно уже избегала заглядывать в спальни. Она вспомнила, когда в первый раз наблюдала подобное действо. В одну осень, она уже и не помнила какую по счету, в доме остановились молодожены, и когда ночью новобрачная точно таким же жестом потянулась к паху мужчины и открыла рот, Настя грешным делом подумал, что гостья сейчас его откусит. Но она не откусила, а стала облизывать, как купленный на ярмарке леденец. Слава богу, что нянюшка не дожила до подобного. Смысла сего процесса Настя постичь не смогла, тем более, что новоиспеченный муж так стонал, так метался болезный, что будь на месте его жены Настя, сразу бы послала за врачом. Или, как называла эскулапов нянька, за «дохтуром», видимо от слова сдохнуть.

Но Матвей не сдох, даже побывал у «дохтура», где ему зашили многострадальную голову, и теперь шел, лениво попинывая камешки.

С минуту он разглядывал темный дом, старые ступени, перила, на которых она сидела. Насте снова показалось, что он ее видит. Видит, без всякого разрешения с ее стороны! Но мужчина выдохнул, словно перед прыжком в воду, решительно поднялся на крыльцо, распахнул дверь и, заглядывая в прихожую, позвал:

— Эй, ты там?

Настя так удивилась, что заглянула в дом вместе с ним. Но коридор был пуст.

— Ты… ты тут? — снова спросил он, заходя внутрь.

Господи, с кем он там разговаривает? Или повредил голову сильнее, чем сам думает? Тогда ни один «дохтур» не поможет.

— Ау!

Матвей прошел в гостиную нажал на рычажок в стене и в комнате загорелся свет. Мужчина несколько секунд постоял, рассматривая кофту, забытую одной из блудниц. А потом стал переходить из комнаты в комнату, зажигая свет в каждой.

Раньше, чтобы осветить весь дом понадобилась бы сотня свечей. Папеньку удар бы хватил от такого расточительства. А сейчас все просто, нажал на рычажок, и стало светло аки белым днем. Теперь вместо свечей в лампы вкручивались стеклянные шарики, которые горели сами по себе, подчиняясь движению великого настенного рычажка. Люди об этом, конечно не говорили, но Настя думала, что не обошлось без колдовства. Правда, она уже давно не видела, как ведьм вешают на перекрестках. Перевелись что ли?

Матвей тем временем закончил осмотр дома, остановившись в кладовой, в которой давно никто ничего не хранил. Заходить в эту маленькую комнатку без окон, где со стен осуждающе смотрели алые маки, девушке почему-то не хотелось.

— Эй, есть тут кто-нибудь? — снова спросил мужчина, уже не надеясь на ответ. Настя бы тоже не надеялась, особенно, если бы жила одна. — Мракобесие какое-то, — с досадой сказал он, а девушка с готовностью закивала. Оно самое.

Матвей вернулся в гостиную, покосился на озеро, подсвеченное алым закатным солнцем, взялся за бутылку и вдруг замер, глядя прямо перед собой.

— Если ты существуешь… Если ты здесь… Ответь, иначе я сойду с ума, — тихо произнес он.

— Вы с кем разговариваете? — не выдержав, уточнила Настя.

Матвей дернулся, повернулся и вытаращился на девушку, что стояла в дверях. Прямо как Глашка, когда впервые увидела бородатую женщину на ярмарке. Настя помнила, как та крестилась. Глашка, а не циркачка. Этот, похоже, тоже собирался. Точно…

— Вы неправильно креститесь, надо не слева направо, а справа налево, — подсказала девушка, и Матвей попятился, все еще держа в одной руке бутылку, а второй судорожно доставая телефон. Не глядя, что-то там нажимая.

— Алло… Алло…это я. Мне нужна помощь…

Дальше слушать было неинтересно. Настя и так знала, что он вызовет либо исправника, либо коменданта Алуфьевского. Тому уже поди надоело сюда мотаться, каждый год кто-нибудь названивает и что-то требует.

Настя дернула плечом, и в музыкальной шкатулке, которую продолжал прижимать к уху Матвей, послышалось шипение. Мужчина находился в ее доме, и пока он был здесь, то подчинялся ее законам. Она могла сделать с ним многое. Она могла закрыть все двери так, что прискакавший на выручку урядник и вся его кавалерия не смогли бы ее открыть. Она могла сделать так, чтобы дом «выпал» из этого мира. Выпал, как выпадает бусинка из шкатулки с жемчугом. Вот сейчас он есть, а вот сейчас нет, даже если для всех остальных дом продолжал стоять на склоне у озера. Он был. И его не было. И тогда все эти странные штучки вроде телефонов, телевизоров и самозагорающихся шариков переставали работать.

— Алло, — успел еще раз произнести мужчина, когда в доме погас свет.

Минуту было слышно только его сиплое дыхание, совсем, как у Гришки косого, после того как он пол версты за папенькиной тройкой пробежал. Мужчина быстро моргал, стараясь привыкнуть к темноте, а Настя продолжала разглядывать своего гостя, немного нелепого, немного забавного. Да, именно так. Этот мужчина ее забавлял.

— Ты… ты зло? — вдруг выкрикнул он, глядя куда-то поверх ее плеча.

— Ну, что вы, нет, конечно, — совершенно искренне ответила девушка. — Зло спит на чердаке. Разбудить?

Матвей сдавленно вскрикнул, шарахнулся в сторону, ударил бутылкой о стол, виски выплеснулось на пол, под ноги посыпались осколки. А мужчина вдруг поднял руку с тем, что осталось от бутылки, которую он держал за горлышко, и, взмахнув, заорал:

— Не подходи!

Смешной человек, сам же ее звал. Зачем спрашивается? Чтобы она посмотрела, как он в темноте изображает мельницу? Кстати, о темноте…

Свет зажегся неожиданно для Матвея, и тот замер на месте, дико вращая глазами. Настя не дала ему опомниться, сделала шаг навстречу и сказала:

— Какая претенциозность! А ведь нас даже не представили друг другу…

Она не договорила, потому что мужчина дернулся, поворачиваясь, все еще хлопая глазами, как лесная сова, и… Осколок бутылки вошел девушке в грудь. На бежевом платье из шифона проступила алая кровь. Знала бы модистка, называвшая себя мадам Клозет, что ее творение останется в веках, наверняка гордилась бы. Кстати, за платье два целковых уплачено.

— Нет, — хрипло прошептал Матвей, и телефон выскользнул из его руки и ударился об пол. — Пожалуйста, нет, — незнамо у кого попросил он, выпуская горлышко разбитой бутылки, и та, ударившись об половицы, разлетелась на мелкие осколки.

Настя смотрела на мужчину широко открытыми глазами, а кровь продолжала пропитывать светлое платье. На темном смотрелось бы не так эффектно. Девушка тихо застонала и стала оседать на пол, достаточно медленно, чтобы Матвей, будь у него такое желание, успел подставить руки. И он не разочаровал, подхватил Настю, на миг зажмурился, то ли от ужаса, то ли от восхищения, мокрый лиф облепил грудь чересчур сильно. И вдруг прямо так, с ней на руках кинулся вон из комнаты, а потом и из дома, торопливо повторяя:

— Помогите-помогите-помогите. — Сперва тихо, но с каждым шагом все громче и громче, а когда выскочил на крыльцо, то почти уже орал в голос: — Помогите мне! Кто-нибудь, помогите!

Сбежал с крыльца, не удержал равновесие на последней ступеньке, повалился вперед, едва не придавив Настю, и снова прошептал:

— Помогите.

И все же осмелился посмотреть ей в лицо. Его темно-серые глаза за стеклами очков потемнели почти до черных. Чего в них было больше страха или злости? Вины или сожаления? Трудно сказать. Она не знала, сколько они смотрели друг на друга вот так. Смотрели, пока прозрачная капля не упала мужчине на лоб, а потом вторая. Он поднял голову к небу. Где-то в вышине ветер зашуршал листьями, еще несколько капель упало на землю. Озеро подернулось рябью начинающегося дождя. Насте не нужно было даже видеть его, чтобы знать. Это ощущение походило на щекотку, пока еще легкую, но если она задержится, то скоро это ощущение перейдет в нестерпимый зуд, потом в одержимость, потом в злость, потом… Об этом лучше не думать.

Девушка позволила себе еще один последний взгляд на мужчину, а потом растаяла, оставив в его руках пустоту. Она успела услышать, как он взвыл. Отчаянно и зло. Так воют волки в лесу по весне, когда еды нет, и приходится подбираться к человеческому жилью, в надежде наткнуться на одинокого путника без ружья.

Вой оборвался, Матвей вскочил, бросился к машине. Она услышала далекий рык, ожившего автомобиля, увидела зловещие красные огни, а потом самоходная повозка тронулась с места, разбрасывая из-под колес камушки.

Вот и все. Она снова осталась одна. Она этого и хотела. Тогда почему же так грустно? Почему вспоминаются чужие глаза, полные сожаления? А ведь он не бросил ее, как остальные. Схватил и побежал звать на помощь. Он подумал в первую очередь не о себе, а о ней. Почему?

Дождь забарабанил по крыше и прежде чем погрузиться в сон, Настя щелкнула пальцами. Зажженный во всех комнатах свет разом погас, а входная дверь захлопнулась. Вот так. Не только у людей имеются волшебные рычажки.