Хозяйка дома у озера

Энди Тейл, 2019

Его считают преступником. Она – жертва чужого преступления. Он живет в ее доме, но ненавидит его. Она умерла в его доме, но любит его. Что будет, если однажды в день всех святых, когда призракам разрешено вернуться в мир живых, эти двое встретятся?

3. Его развлечения

Матвей даже не мог сказать, что в тот день напился. Он очень старался, но погрузиться в алкогольный дурман от чего-то не получалось. Сперва привезли продукты и ему пришлось отставить стакан. Посыльный несколько минут втолковывал ему, как трудно было найти этот дом, потом принялся пересчитывать пачки пельменей, коробки с замороженными ужинами, обедами, завтраками, затем попытался отказаться от чаевых. Напоследок влетел плечом в косяк и сразу же ретировался.

Матвей тоже почему-то стал неуклюжим в этом доме. Но его беспокоило еще кое-что. Он долго не мог понять, что именно, а когда закрывал дверь за посыльным, вдруг вспомнил об Алле. О том, что она кричала. Он сломал ей ноготь дверью. Вот только ему казалось, что двери он тогда не касался.

Матвей тряхнул головой, бог с ней с дверью, по дому гуляют сквозняки.

Мужчина вернулся к оставленному в гостиной стакану, в очередной раз наполнил его и вдруг обернулся. Чужой взгляд буравил спину. Он знал это совершенно точно. Слишком часто ощущал что-то подобное за последние две недели. Когда обнародовали результаты тендера, когда зам попал в больницу, когда Матвея привезли в участок в наручниках, когда его отпустили… Эти взгляды стали его постоянными спутниками, как и шепотки за спиной, как и презрение отца. От этих воспоминании напиться захотелось еще сильнее. Отец не сказал ни одного слова осуждения. Лучше бы наорал, ей богу.

Мужчина чуть не запустил стаканом в стену.

Да, отец молчал. Только смотрел. Так что Матвей знал цену взглядам. Научился отгораживаться от них, стряхивать, как стряхивает собака воду с шерсти. Но не научился не замечать. Он убежал сюда, но ничего не изменилось. Взгляд продолжал буравить спину. Не осуждающий, не боязливый, а скорее насмешливый. И отмахнуться не получалось хотя бы потому, что в комнате никого не было. Не от чего было отмахиваться.

— Черте что, — проговорил мужчина, делая очередной глоток.

Девок привезли даже раньше, чем он велел. И это почему-то вызвало раздражение, хотелось закрыть дверь перед носом парня, что перекатывал во рту жевательную резинку и пакостно улыбался. Но Матвей не сделал ни того, ни другого, он молча протянул парню деньги за три часа… Господи, словно машину арендует.

Девчонки что-то весело щебетали. Та, что повыше, ласково провела пальцем по щеке Матвея. Ему захотелось умыться. И еще выпить. Он вернулся к столу, взялся за спиртное…

— Как же красиво, — выдохнула вошедшая следом за ним в гостиную брюнетка. Он бросил взгляд в окно и так и замер с бутылкой в руке, виски полилось на стол. На террасе стояла девушка в каком-то старомодном бабушкином, или даже прабабушкином платье, ветер трепал ее длинные волосы. Она стояла и смотрела на него.

— Эй! — крикнул он, виски попало на брюки, и Матвей выругался.

— Что такое, милый? — рыженькая скинула с плеч пиджак, под которым был усеянный блестками топик, как минимум на два размера меньше, чем нужно. Брюнетка игриво провела пальцами по плечу подруги.

Он сглотнул и снова посмотрел в окно. Терраса была пуста.

Неужели Алла была права, и он допился до зеленых чертей? Хотя, в его случае до прекрасных дев. И, если видения столь приятны, то может, нет никакого смысла останавливаться?

— Не нальешь нам выпить? — спросила рыженькая, поводя плечами и заставляя внушительный бюст колыхнуться.

— Обслуживайте себя сами, — буркнул он, снова пристально рассматривая террасу и озеро за ней. Показалось или нет? Судя по всему, его гостьи ничего не видели. Не то чтобы они стали возражать, если бы к играм присоединилась третья, но совершенно точно попросили бы прибавку к жалованию.

— Какой бука, — с ноткой восхищения сказала брюнетка, подходя к столику и ловко открывая бутылку вина. — Мне нравится. А тебе Элла? — она повернулась к рыженькой.

Он едва заметно вздрогнул, когда услышал имя. Алла… Элла…

— Мне тоже. Люблю серьезных мужчин. — Она вышла на середину комнаты и поинтересовалась: — А музыки нет?

— Нет. — Он упал в кресло, с каждой минутой все больше сожалея, что вызвал этих девиц.

— А мы и так справимся, — хихикнула брюнетка, отходя от стола и останавливаясь позади рыжей. Бокал, как отметил Матвей остался на столике. Она не отпила из него ни капли.

Рыжая стала тихонько покачиваться, будто в такт одной ей слышной музыке. Девушка подняла руки, и он заметил, что блестящий топ неумело зашит сбоку белой ниткой. Видимо, один раз он уже не выдержал веса столь выдающихся достоинств.

Господи, что за чушь лезет в голову? Нет бы восхититься шикарным бюстом.

Девушка медленно опустила руки, провела по шее, плечам, сжала свою грудь и провокационно ему улыбнулась.

Матвей едва подавил зевок.

Брюнетка, что стояла позади рыжей, стала гладить товарку по плечам, рукам, по полоске голой кожи между короткой юбкой и топом. А потом наклонилась и прижалась губами к ее шее. Они обе победно улыбались. Видимо, это их коронное шоу. Смешно, но он не чувствовал никакого интереса.

Какой там следующий пункт на повестке дня после зеленых чертей? Импотенция?

И все же Матвей не стал противиться, когда рыжая опустилась перед креслом на колени и положила руки ему на бедра. Теперь ему открывался замечательный вид на ее стенобитные орудия, и интерес вдруг проснулся. Девушка провела руками по ногам, потом взялась за молнию на ширинке, расстегнула, наклонила голову, облизывая яркие губы. Матвей откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, предвкушая ласку и быстрое удовлетворение. А потом он их выгонит. И хрен с ними, с этими оплаченными часами.

— Что? — спросила вдруг черненькая, и рыжая замерла, так и не прикоснувшись к нему своим ртом.

Он открыл глаза. Девушки смотрели на него сперва в замешательстве, а потом с испугом. Поправка, не на него, а на что-то за его спиной. Матвей хотел обернуться, но вдруг понял, что не может пошевелиться, словно кто-то или что-то держало его за плечи. Что-то холодное, сильное и кажется мокрое. Он дернулся, но это движение произошло только в его голове, на самом деле он продолжал сидеть, а девки продолжали смотреть. Вот только страх в их глазах сменился ужасом. Глаза резанул блик, луч вечернего солнца отразился то ли от стекол, то ли от гладкой поверхности озера, и Матвея вдруг почувствовал, как по рубашке что-то течет, от подбородка по груди, животу затекает под пояс джинсов в пах.

Рыженькая заорала, подалась назад, толкнула черненькую, та не устояла на каблуках и упала на задницу. Матвей видел все, словно на экране телевизора, словно в вечернем телешоу. Рыжая вскочила на ноги, продолжая голосить, как на пожаре.

Кажется, они несколько отступили от программы вечерних развлечений.

Качнулось плетеное кресло. Ага, тоже от сквозняка… И одно из изогнутых полозьев вдавило руку брюнетки в ковер. Матвей отчетливо услышал треск костей. Теперь кричали уже обе. Рыжая бросилась вон из комнаты, ее визг захлебнулся где-то в коридоре. Черненькая неловко поднялась, покачнулась на каблуках и, задев кресло, выбежала следом, держа на весу кисть, поперек которой шла красная полоса. Пальцы девушки торчали под странным углом.

Матвей вдруг понял, что снова может двигаться, странное онемение исчезло. Он вскочил из кресла, опустил взгляд на рубашку, ткань была залита виски. Он всего лишь опрокинул бокал на себя и даже не понял этого. Какая импотенция? Ему грозит слабоумие. А девки? Они оказались настолько впечатлены чужой неловкостью, что решили сбежать?

Он выскочил в коридор. Стены пошатнулись, и мужчина схватился за косяк, чтобы не упасть. Все-таки успел изрядно набраться.

— Эй! — позвал он. И его крик отскочил от стен раскатистым эхом: е-е-е-й!

Но девки даже не обернулись. Они убегали. И это было неправильно. Повредила руку одна, а убегали обе. Они должны были орать, чтобы он вызвал скорую, в крайнем случае, требовать сутенера. Они должны были потребовать оказать помощь, потребовать денег, в конце концов. Одна девка, как-то обслужила его с вывихнутой лодыжкой, которая наверняка болела, как черт знает что. Они должны были работать, а не убегать.

— Эй! — снова крикнул он и обернулся. Она стояла там. На террасе за стеклом. Стояла и смотрела на него с той самой насмешкой и презрением, которые он чувствовал последние сутки. — Какого черта? — спросил он, и дом ответил ему гудящим: орта-ота-ода-о-да!

Матвей бросился обратно в гостиную. Раздвинул створки и почти вывалился на террасу, на нагретые солнцем за день доски. Не рассчитал, его повело и бросило животом на перила. Он схватился за гладкое дерево, чтобы не упасть. И даже успел с облегчением выдохнуть, обрадовался, что смог устоять и почти смог выпрямиться. Почти… Ветер ударил в спину и мужчина понял, что все это ему лишь показалось. Он не устоял. Он понял, что прямо сейчас летит вниз к такой далекой и такой близкой земле. К кажущейся изумрудной траве.

Он ударился не так сильно и даже не потерял сознания. Он до последнего понимал, что продолжает катиться по склону к озеру, а острые ветки царапали ему лицо и рук. И когда Матвей остановился, распластался на камнях, он даже попытался приподняться на руках. Гладкие озерные камушки оставляли на ладонях следы. На землю потекла кровь. Кап-кап-кааап. Алые капли растекались по камням, становясь похожими на монеты из крови. А потом он услышал какой-то шум, поднял голову, в лицо ткнулся мокрый собачий нос.

— Охо? — успел прошептать он.

Пес стал облизывать ему лоб. И тут силы оставили Матвея, руки задрожали, и мужчина упал, уткнулся носом в камни и в собственную кровь. Последнее что он услышал это громкий собачий лай. Последнее о чем он подумал, что очень обидно умереть вот так с расстегнутой ширинкой.

— Еще немного, — произнес доктор, и бровь в очередной раз дернуло болью. — Всего три стежка. Синяки да шишки, считайте, родились в рубашке.

Матвей опустил голову, щурясь от яркого стерильного света кабинета фельдшера. Штаны, слава богу, уже были застегнуты, правда от рубашки зверски воняло винищем, брюки были мокрыми и грязными. Алкаш в самом расцвете сил.

— Раны на голове самые кровавые и самые коварные. — Фельдшер опустил руки. — Как себя чувствуете? Не тошнит? Голова не кружится?

— Да вроде, нет, — ответил Матвей, стараясь не смотреть в глаза доктору, по виду мальчишке моложе его лет на десять.

— Перед сном выпейте ибупрофен, я скажу Маше, чтобы с собой вам дала. Но не советую сочетать его с алкоголем. Если почувствуете себя хуже, то немедленно вызывайте скорую, или приезжайте сюда. — Доктор стал дезинфицировать только что зашитую рану зеленкой, и Матвей зашипел.

Раздался стук, дверь открылась, заглянувший в кабинет Владимир, виновато посмотрел на Матвея и спросил:

— Доктор, еще долго? Нам с Охо уже пора, а мне еще Матвея отвозить.

— Почти закончил, — проинформировал его фельдшер.

— Тогда… — начала Владимир.

— Не надо, — поднял голову Матвей, которому от чего-то совсем не хотелось смотреть в глаза соседу, что нашел его пьяного с разбитой головой на берегу озера и привез в амбулаторию Алуфьево. — Вы с Охо езжайте, сам доберусь.

— Уверен? — нахмурился Владимир.

— Да, — ответил Матвей и добавил: — Спасибо.

Сосед кивнул, и дверь закрылась.

— Далеко живете? — поинтересовался фельдшер.

— Не очень. В доме у озера.

— Хм, — врач бросил на него внимательный взгляд.

— Вы так смотрите, — Матвей нашел в себе силы криво улыбнуться.

— Как так?

— Многозначительно. — Он слез с медицинской кушетки.

— Это вы еще с местными не общались. — Врач сел за стол и стал заполнять бланк. — Вот кто будет смотреть на вас многозначительно.

— Есть с чего?

— Дом у озера — местная страшилка, почти достопримечательность. Вам столько баек про него расскажут, прямо сейчас вещи собирать побежите.

— И что болтают? — с осторожностью спросил Матвей. — Что там живет…хм, призрак? — последнее слово он произносил почти нехотя, понимая, как глупо оно прозвучит.

— Вы видели призрака? — Фельдшер нахмурившись встал и заглянул Матвею в лицо. — Уверены, что в глазах не двоится? Следите за пальцем. — И поводил указательным пальцем в разные стороны.

— Уверен. Не двоится, — ответил Матвей, следя за пальцем доктора. — Но не просто же так местные болтают.

— Они болтают не о призраке.

— А о ком? О злом духе?

— Увы, они не столь конкретизируют свои суеверия. Говорят, в том доме живет зло. Вот так, в общем. Живет себе и живет, никого не трогает, пока в дом кто-нибудь не приедет.

— А вы в это не верите? — Матвей и сам не понял, почему ответ на этот вопрос так важен для него.

— В мифическое зло? Нет, не верю, только в то, что причиняют друг другу люди. — Доктор вернулся к столу.

— Вам уже приходилось лечить постояльцев этого дома?

— Приходилось.

— И часто они обращаются за помощью?

— Бывает. — Доктор склонился над бумагами.

— Чаще чем местные? — не сдавался Матвей.

— Чаще. — Фельдшер поднял голову.

— И вас это не настораживает?

— Понимаете, Матвей… Можно на «ты»? — спросил врач, мужчина кивнул. — А я тогда Павел, — представился фельдшер и продолжил: — Так вот, представьте, есть дом, который стоит обособлено. Сколько до него? Километров пять?

— Семь.

— Вот стоит себе такой дом, он вроде бы и относится к Алуфьево, а вроде и нет. Дом старый скрипучий, дом с историей. Кто такой купит или снимет?

— Тот, кто не хочет, чтобы его тревожили, — ответил Матвей.

— Верно. В таком месте человек пытается скрыться от проблем, от мыслей, от неудач или несчастной любви. И, уж простите, но в большинстве своем такой человек пьет. Даже если у него нет проблем, он все равно пьет, потому что он на отдыхе. А когда люди пьют, у них нарушается координация, смещаются приоритеты, они начинают казаться себе более смелыми, более ловкими, более значительными, чем есть на самом деле. Отсюда и травмы, падения, несчастные случаи. Посмотрите статистику любого курорта, там травматичность тоже зашкаливает. И никаких злых духов.

Матвей вздохнул. Из уст молодого доктора все это действительно звучало логично. Только вот он видел девушку на террасе, которая потом исчезла. Видел! Что это, если не призрак? А что? «Белая горячка», — тут же ответил внутренний голос.

И еще девки эти… От чего они сбежали? Не от него же. В голове появилась картинка, как кресло — качалка опускалась на руку девушки. Что-то его зацепило, что-то не давало покоя в этом воспоминании.

— А если вы еще сомневаетесь, приведу другой пример, — продолжал рассказывать доктор, следя за ним внимательными черными глазами. — Два года назад в доме у озера отдыхала семья. Муж и жена. Они не пили. Совсем, а еще не ели мяса, бегали по утрам и занимались йогой.

— И что? — хмуро спросил Матвей, словно ему только что поставили в вину чье-то вегетарианство и занятие йогой.

— И ничего. Они ни разу не обращались за медицинской помощью, уехали в конце лета довольные и счастливые. Какое-то избирательное в том доме зло, не находите?

Матвей не находил, а потому и не спешил отвечать. Верить, что он все-таки допился до белочки, очень не хотелось.

— Уверен, что не надо тебя отвезти? — уточнил доктор. — Я через час заканчиваю, и если подождешь, вполне могу прокатиться.

— Уверен, — ответил Матвей. — Мне нужно прогуляться и… — Он чуть не сказал «протрезветь», в последний миг заменив слово, — подумать.

— Подумай, — кивнул врач. — Если что, ты знаешь, где меня найти.