Таймер

Федор Михайлович Шилов, 2019

Что скрывают соседи, живущие на исчезающем этаже?… Стоит ли поддаться соблазну и переместиться в социальную сеть с помощью новомодных гаджетов?… Можно ли вновь увидеться в мире, где люди никогда не встречаются дважды?… Как выжить в огромном современном мегаполисе, когда на вид тебе тридцать лет, а по уму ты – неопытный подросток, а то и вовсе шестилетний ребёнок?…

Глава 2

Добраться до Ямгорода можно было автобусом или электричкой. Я предпочёл последнюю. Родственники проводили меня. Тётя плакала, хотя ей не свойственны чрезмерные сантименты, дядя напоследок обнял, чего между нами прежде не водилось. Даже встречая с дембельского поезда, он только крепко пожал мне руку.

Наверное, это представление стоило бы назвать: «Наш мальчик стал совсем взрослым». Ещё бы, сам на электричке в Ямгород едет.

Из вагона я отправил сообщение по задиктованному тётей номеру: «Буду через два часа». Получил лаконичный ответ: «Встречу».

Поисковик услужливо подкидывал мне порцию за порцией информацию о пункте назначения. Историческая справка, отзывы туристов, рестораны и бары, торговый центр… Кинотеатр «Заря» — зал один, зато бóльшая часть сеансов в 3D. Прогноз погоды: солнечно, кратковременные дожди. В зоомагазин требовался консультант без опыта работы. То, что нужно. Позвонил, договорился — прямо из электрички. Насчёт съёмного жилья тоже. Улица Вишнева, 65. Велели прийти завтра с утра.

Тётя с дядей дали мне немного «подъёмных» денег. Вариант жилья устраивал полностью: одна комната, смежный санузел, есть микроволновка, стиралка, телевизор. Сойдёт. Больше всего меня интересовала цена, и она красноречиво говорила о следующем: микроволновая печь, скорее всего, светит, но не греет, холодильник светит, но не морозит, а стиральная машина не моднее советской «Малютки». Ладно, это же не навсегда.

Жить у неведомой на тот момент Тани не хотелось. Из принципа. Или из предубеждения, что мужчина и женщина, живущие совместно, это муж и жена, а при слове «женитьба» меня охватывала оторопь, как и многих моих ровесников, полагаю.

А если честно, хотелось самостоятельности. Не ударить в грязь лицом, доказать тёте и дяде, что я могу не только сидеть на печи, читай, за компьютером. Что могу вовремя вставать на работу, могу позволить себе съёмную квартиру, могу сам себе варить кашу по утрам, что я не пропаду в чужом городе без тётушкиных борщей и даже хорошая девочка Таня мне для подстраховки не нужна.

Меня отправили в ссылку. В этом я не сомневался. На исправительные работы. Думают, что пропаду? Не дождутся!

Вокзал Ямгорода был чистый, светлый и уютный. Маленькое здание с невысокой башенкой само было похоже на паровозик. Там располагались билетные кассы.

Поезд осуществлял посадку и высадку из первых четырёх вагонов, а я, как назло, оказался в восьмом и едва успел выскочить на платформу до того, как автоматические створки сомкнулись.

Таня встречала меня на перроне. Там и состоялся диалог про босоножки и цвет моих трусов (Ох уж эти медсёстры!). Мы прошли через турникеты, встречный поток двигался через металлоискатели.

— Странные всё-таки люди: сначала опутывают весь мир проводами, а потом с подозрением косятся на каждого, у кого они торчат из карманов, — хмыкнула Таня.

Я не ответил, а только поудобнее перехватил полупустую дорожную сумку.

На привокзальной площади царила обычная суета: полнокровие летних красок, чуть запечённых остывающим маревом уходящего жаркого дня, шум встреч и разлук, приветственные взмахи рук, объятия, гудки такси, подъезжающих к остановке.

Рослый парень бросил в урну пустую пластиковую бутылку — в прыжке с поворотом, словно баскетболист мяч в корзину. Она гулко ударилась о стенку мусорки, подскочила и отлетела на асфальт. Парень беспечно пошагал дальше.

Мальчишки на скейтбордах и велосипедах выделывали различные трюки.

Шедшая перед нами женщина в платье с аляповатым рисунком вдруг резко остановилась, развернулась, налетев на нас, ощупала карманы:

— Ох, показалось: что-то уронила.

— Меня чуть не уронила, — буркнул я, когда она отошла. Таня фыркнула.

От вереницы автобусов, выстроившихся в парке друг за другом, время от времени отделялся один-другой, словно их отрубали невидимым топором.

Ни один из трёх «обрубков» нам не подошёл. Мы стояли на остановке. Я разглядывал башенку вокзала, пытаясь сосчитать, сколько в ней узких окошек, Таня рассуждала об особенностях расписания местных автобусов, редко совпадающего с приходом электропоездов. Я слушал вполуха.

— Ты не обидишься, — я перебил её, ничуть об этом не тревожась, — если я не стану жить у тебя, а сниму квартиру?

— Сама хотела предложить. Думаю, тебе не обязательно принимать участие в подготовке к выставке.

— Тогда моё пребывание в Ямгороде станет абсолютно бесполезным. Рад буду помочь. Расскажешь подробнее?

— Позже. Дома. Наш автобус.

— Чёрт, какими бы ни были удобными босоножки, без них ногам всё равно легче. Дома я предпочитаю ходить босиком. Проходи. Я приготовила лёгкий ужин.

— Лёгкий ужин? — я вошёл в комнату и оглядел стол, накрытый будто для романтического свидания.

— Вино столовое, даже голову не затуманит, летний вариант, — голос Тани доносился то ли из кухни, то ли из ванной сквозь шум воды. — Заночуешь сегодня у меня. Секс — по желанию.

Я, прихвативший было кусок сервелата и горсть оливок, чуть не подавился.

Таня появилась в дверях и покачала головой:

— Руки мыть тебя не учили?

Я прожевал оливки, раздумывая, не переспросить ли про секс, но Таня сама повторила, верно истолковав выражение моего растерянного лица.

— Да-да, ты не ослышался, именно это я и сказала: секс по желанию. Мы взрослые, но достаточно молодые и привлекательные люди, поэтому, оказавшись в одной квартире ночью, можем заниматься, чем заблагорассудится.

Я хмыкнул.

— Странно. Ты вроде как только что разрешила мне без долгих уламываний уложить тебя в постель, а у меня ощущение, будто мне надавали по рукам, приговаривая: «Не твоё, не трогай».

Она посмотрела на меня серьёзным и долгим взглядом.

— Знаешь, что сейчас плохо? Нет, не то, что стало меньше библиотек. Плохо то, что стало много заведений общепита и интимных магазинов. Человечество приучают жить инстинктами: поесть, поспать, потрахаться. Если принять как аксиому, что все эти функции заложены в человеке по умолчанию, откроется множество новых просторов. Секс всего лишь одна из физиологических потребностей, которая не стоит столь пристального внимания и долгих разговоров. Всё это придумано средствами массовой информации для поднятия рейтингов. Завёл разговоры о плотских утехах — и всё: публика любого уровня интеллекта твоя, бери тёпленькой.

— Не сочти меня стеснительным, но мы могли бы поговорить пока о чём-нибудь, кроме секса?

— Я бы пока предпочла поесть. Можем даже молча. А после еды мы обсудим дальнейшее сотрудничество, если, конечно, я не очень напугала тебя своей похотью и ты по-прежнему готов помогать.

Я непринуждённо рассмеялся. Не было в её словах никакой похоти. И ничего неприличного — тоже. Какая-то она была… своя.

— Это обычное явление, со мной либо перестают общаться после первых же фраз, либо остаются дружить на всю жизнь.

— В чём секрет?

— Думаю в открытости и лёгкости характера, — охотно поделилась она, пробуя веточку укропа, предварительно зачем-то её понюхав.

— Не могу похвастаться теми же чертами.

— Так и не хвастайся. Найдём какие-нибудь другие, достойные похвальбы. Поверь, я научилась принимать людей такими, какие они есть. Для медика любое неприятие человеческих слабостей и пороков есть признак профнепригодности. И ещё! В этом доме существует правило: мне нет дела до того, какой ты, когда не со мной, и никому не должно быть дела до того, какие мы, когда вдвоём. Это ясно?

— Ясно. Ты настолько откровенна с каждым встречным или только мне повезло?

— Я откровенна только с теми, кого пускаю в квартиру. Чтобы не было недоразумений. Терпеть не могу что-то из себя изображать.

— Сантехники, электрики, газопроводчики входят в число счастливчиков?

— Работники ЖЭКа, участковый и врачи, приходящие по вызовам. Да, я всем предлагаю вина и заставляю выслушивать собственные жизненные позиции.

Я долил бокалы до верха и отставил пустую бутылку к ножке стола.

— Давай о выставке.

— Я удивлён, что она действительно существует. Все родители однажды доживают до мечты о внуках, и моя тётя не исключение. За ней раньше не водилось подобных штучек, но я готов был поспорить, что она нашла предлог, чтобы нас свести.

— Успокойся. Внуков твоей тёте пока делать не станем.

— Пока… — я ухмыльнулся.

— Выставка действительно состоится. Прямо в конференц-зале больницы, где я работаю. В рамках сестринского конгресса. Мама сказала мне, что ты прямо-таки сгораешь от желания помочь мне, как только услышал о моём увлечении фотографией.

— Совсем не так!

— Я не удивлена, потому как мама моя не столь деликатна, как Людмила Васильевна, и склонна подсылать мне кого попало…

— Кого попало! — я хрюкнул в бокал, наслаждаясь Таниной прямотой.

— Не стану извиняться, — отрезала она и показала мне язык. — Зачем мне помощник? Да ещё из соседнего города? Я что, фотограф с мировым именем? Мастер художественной съёмки? Всего-то нащёлкала на «мыльницу» пару десятков хирургических халатов!

— Зачем?

— Ах да, тебя же не посвятили. Послали туда не знаю куда. Я фотографирую брызги крови на хирургических халатах после операций. Мне кажется это живописным.

— А ещё кому-нибудь так кажется?

— Моей подруге и начальнице, Юлии Владимировне. Ей чуть за тридцать, — уточнила Таня, почему-то посчитав это необходимым. — Она и предложила организовать выставку. Я принесу ноутбук и покажу тебе свои работы.

Она вышла, а я съел пару ложек греческого салата прямо из хрустальной салатницы, хлебнул вина и переместился на диван. Готовила Таня превосходно, увы, фотографировала значительно хуже.

— Блин! — я даже расстроился. — Тань… Можно честно? Ну это ж полное фуфло! Прости, конечно. Я не силён в живописи, ничего не понимаю в современном искусстве, но мне кажется, что ты испоганила собственную очень интересную идею отвратительным непрофессиональным исполнением! Самой-то не жалко?

Мы просматривали слайд-шоу с экрана ноутбука.

— Вот снимок вне резкости… И вот ещё один — размытый! Ну правда, ощущение, что фоткала зеленщица баба Клава с движущегося обоза. Может всё из-за вина? Давай глянем завтра, когда я буду чуть трезвее.

— Нет, Арсенька, вино здесь ни при чём. Всё так, как ты говоришь. Я приходила в операционную, щёлкала на бегу, как придётся: или прямо на пузе или снимала лежащие отдельно халаты.

— Но идея-то классная, — я не слушал её рассказа, кликал мышкой, вращал слайды. Сменялась череда россыпей капель крови и подсохших потёков на серовато-коричневой ткани. — Видно живое движение, ненадуманный рисунок, экспрессия. Мне кажется, человек, сведущий в медицине, способен восстановить ход операции по пересечению линий, по следам, похожим на бутоны сирени. Эдакая хиромантия для хирургов. И для простого созерцателя эмоций предостаточно. Качество снимков уже никак не смогу улучшить, но в остальном — я к твоим услугам.

— Отлично, тогда завтра у нас куча дел: нужно познакомить тебя с достопримечательностями Ямгорода, занести флешку в фотоцентр…

— Снять мне квартиру, появиться в зоомагазине. Тань, слушай, а почему мне не хочется тащить тебя в постель? Ты ж вроде разрешила, и мы достаточно пьяны.

— Наверное, именно потому, что разрешила. Отбила азарт. Поверь, секс — не единственный способ понравиться друг другу и не единственная сфера интересов. Отбрось лишние запреты, скованность, окольные пути, и откроются новые горизонты, новые ракурсы для созерцания — не только тела, но и души. Понятно говорю?

— Не очень. Но твоё предложение всё равно в силе?

— Подруга с расширенными функциями? Да, для тебя я такая.

С утра мы отправились по совместным делам. Таня пыталась увлечь меня импровизированной экскурсией по городу, выступая в роли гида. То и дело обращала моё внимание на музеи и церкви, называла фамилии зодчих — русские и зарубежные, архитектурные стили и даты построек. Я попивал лимонад, а, выбросив бутылку, увлёк себя наблюдением за комарами. День выдался пасмурный, и у воды — небольшого округлого пруда в центре города — кровососущих насекомых было немало. Они присаживались нам на руки, Таня тут же прихлопывала их ладонями или отгоняла ветками, а я следил, как под тонким хоботком на моём предплечье надувался огромный волдырь, а кровопийца раздувался и краснел. На просвет было видно полное брюшко — будто бокал с розовым вином. Другого комара я словил за изогнутую лапку и долго держал, позволяя ему в бесплодных попытках махать крылышками.

— Эй, ты меня вообще слушаешь?

— Да.

— И что я сейчас говорила?

— Говорила, — медленно произнёс я, поднося комара к самому своему носу и скашивая на него глаза, — что в первый раз поцеловалась, сидя на этом склонившемся к воде дереве.

Я отпустил комара, но крошечная лапка осталась у меня на пальце.

— Теперь этот парень доктором у нас работает, он постарше меня на три года. Целоваться с ним меня и раньше не очень тянуло, а теперь и подавно. Не дело это медсестре с доктором целоваться, — она состроила мне глазки, — шучу. Это личное дело кажого: с кем целоваться, а с кем нет.

Мы обошли весь город, показались хозяйке зоомагазина, где мне предстояло трудиться. Таня предлагала устроиться по специальности — в автосервис, но я был непреклонен: уж лучше пораздаю красочные листовки, чем стану по жаре в замызганном пропитанном маслом комбинезоне ковыряться в автомобилях. Да и руки, если честно, у меня не из того места растут. ПТУ я окончил, но специалист из меня получился бросовый. Так что вариант у меня один: предлагать посетителей торгового комплекса — вернее их питомцам — попробовать новый кошачий корм «Мур-мяу». Мы с Таней тут же обозвали новинку «Мурня» и называли её между собой только так. Пару раз я выкрикнул это переделанное название вслух. Надо сказать, покупателям в таком звучании «аппетитные кусочки в желе» показались отчего-то привлекательнее.

К слову, о зоомагазине. Не надо считать, что это была скромная лавчонка заставленная мешками с едой для животных, поилками, переносками и прочими товарами. Всё это, конечно, здесь было наравне с разномастными поводками, ошейниками и шлейками, а также множеством резиновых игрушек для питомцев любого вида и размера. Но главная особенность магазинчика заключалась не в разнообразии ассортимента. Это был тактильный зоопарк. Собственно товарам отводился закуток почти в самом углу, зато многочисленные обитатели чувствовали себя в помещении вольготно. За малую сумму посетители торговых рядов могли полюбоваться на тех, кто был за стеклом, покормить хвостатых нутрий или пушистого кролика-барана, погладить комолого козлика Боню, который разгуливал по территории зоомагазина, где вздумается, требуя у вновь пришедших капусты и хрустящих хлебцев. Он ревновал и бодал безрогой головой гостей, уделявших чрезмерное внимание ахатинам или эублефару, паукам-птицеедам или шустрым дегу. Он неохотно, но всё же мог простить страсть посетителей к обезьянке или еноту, но от террариумов отгонял всех без раздумий. Надо сказать, цели он достигал быстро: люди отвлекались от наблюдения за зверьками и чтения надписей рядом с клетками, подкармливали озорного козлика рублеными овощами из выставленного хозяйкой тазика.

Вечером Боня укладывался спать на попонку в загоне, обнесённом невысоким деревянным заборчиком с калиткой, прежде ещё угостившись несколькими порциями сена из кормушки и приложившись к поильнику. Некоторое время над загоном горел ночник, скорее для красоты. Вряд ли в темноте козлика мучили кошмары. Перед уходом хозяйка гасила свет и запирала двери. Ночевали звери самостоятельно.

Квартиру на улице Вишнева снять тоже удалось.

— Далековато от меня, — расстроилась Таня.

— Нормально, — протянул я. Маленькая однушка готова была облизать нас, словно верный пёс хозяина, языками отстающих от стен обоев, но микроволновка оказалась исправной, а стиралка выглядела довольно современно. Что ещё нужно? Душ, туалет. Большая кровать посреди комнаты с белым кое-где прохудившимся матрасом, телевизор — нет, не плазма, простенький, с кинескопом — на тумбочке. В ящиках какие-то чеки, фантики. Всё на выброс. На кухне газовая плита, стол, два квадратных табурета. Один с подкосившейся ножкой. Посуды минимум. На подоконнике два пакетика с приправами — лавровый лист и смесь перцев. Тоже на выброс. Холодильник — пустой и чистый внутри, только на дверце давленный-передавленный тюбик оксолиновой мази и ещё какая-то банка с надписью «Наружное» — в глубине на полке. Пусть себе стоит, мне она не мешает. А тюбик — в помойку!

Неподалёку оказалось фотоателье, где в течение пяти рабочих дней нам обязались изготовить снимки необходимого формата. Мы заранее купили рамки, определили их в угол моей съёмной квартиры, а вечером принесли от Тани ноутбук, заказали пиццу и похлёбывая вино из маленьких рюмок, обнаруженных на кухне, стали придумывать названия для композиций. Вернее, придумывала Таня. Я только поддакивал, когда ей в перепутье кровяных потёков и разномастных каплях мерещились вдруг то кленовые листья, то закат над зимним лесом, то ещё хлеще — зубья наполовину расстёгнутой одёжной «молнии». Наверное она давно уже мысленно подписала все фотографии, но из вежливости предлагала мне поучаствовать. Толку в этом деле от меня маловато. Ну не вижу я в калейдоскопе брызг ни «Богатырей», ни «Девочки с персиками»…

Я сидел по-турецки в шортах на большой кровати, Таня лежала рядом на животе. Если ей хотелось что-то показать на экране, она вытягивала руку с рюмкой вперёд, при этом неизменно задевая моё обнажённое колено.

— Переверни, переверни! — восклицала Таня, временами подскакивая с белого матраса и поливая его вином из рюмки. Ещё немного и у нас появится новая серия фотоснимков, только вместо крови будет дешёвый алкоголь из местного супермаркета.

Я нажимал на кнопку мыши, а Таня бормотала:

— Как же я раньше не разглядела! Если повернуть, похоже на наш город сверху. Вот же, смотри, — и она плескала вином на клавиатуру. Кощунство, ей-богу! Убил бы.

Залпом допив содержимое рюмки, Таня поставила её на пол у кровати.

— Смотри, — продолжила она, указывая теперь в экран пальцем, а не питейной посудой, — вот и собор, мы его сегодня видели, а вот и моё любимое красивое здание с колоннами, постройки конца восемнадцатого века. Так и назовём: «Ямгород с высоты птичьего полёта».

— Ну и фантазия у тебя, — я усмехался, делая пометки в специально созданном вордовском документе, — слушай, а зачем вообще медсёстрам такой странный доклад на конгрессе? Про хобби, про фотографию, про брызги эти твои кровяные? Пусть бы лучше про клизмы-градусники слушали.

— Понимаешь, Áрсенька…

Нравилось мне это обращение «Áрсенька». С ударением на первую «А». Нравилось даже не само слово — на кошачью кличку похоже! — а то, как она его произносила пухловатыми губами с нежно-розовой помадой, несколько боязливо, словно опасаясь, что не разрешу так себя называть. Замолкала на долю секунды после имени, бросала быстрый взгляд и продолжала, не услышав протеста с моей стороны.

— Дай-ка, — она забрала у меня мышку и некоторое время изучала очередной снимок, вращая его то по часовой стрелке, то против, — понимаешь, Арсенька… Ага, это можно назвать «Летние звёзды»… Так вот, умение видеть художественное в нехудожественном позволяет развивать кругозор. Это нужно в любой профессии. Многие люди, погрязнув в череде служебных обязанностей, как бы это сказать…

— Останавливаются в развитии?

— Ну что-то вроде того. И порой надо научиться отвлекаться на милые шалости, вроде превращения окровавленных халатов в произведения современного искусства. И потом, любую конференцию надо иногда разбавлять неожиданными докладами.

— Вроде как во время светского раута для оживления обстановки крикнуть матерное слово?

— Ага. Этот назовём «Частокол».

— А может «Забор крови»? Мне в детстве было непонятно, как из крови сделать забор.

— Пусть будет «Забор крови».

— Да я же пошутил.

— Я тоже. Оставляем «Частокол».

— Тань, а ты когда-нибудь грустишь?

— Редко. Но бывает, конечно. Когда устаю. — Она отвернулась от экрана и смотрела в сторону. — Когда порой мне кажется, что занимаюсь не своим делом или, что — своим, но делаю его недостаточно хорошо. Но вообще стараюсь гнать от себя любые негативные мысли. Медикам и так хватает причин для огорчений: когда не можешь помочь, когда мог бы помочь, но поздно, когда для помощи не поздно, но нет медикаментов или оборудования. Столько огорчений на работе, что домой я стараюсь не приносить отрицательных эмоций. — Она повернулась ко мне, — лёгкие люди, Арсенька, они совсем не потому лёгкие, что не грустят, не злятся, не истерят, не выходят из себя. И грустят, и злятся — они ж обычные, только с дополнительной опцией быстрой внутренней очистки. Перемолоть и выбросить, как ненужный жмых, всё лишнее. Как в соковыжималке: ценный напиток жизни оставить, а отходы — в отдельную чашу.

Я притянул её к себе, словно именно сейчас у неё на губах был тот самый сок жизни, о котором она рассказывала, и не попробовать его стало бы преступлением. Подумаешь: осталось всего три-четыре не озаглавленных снимка! Успеется! Я и так слишком затянул с откликом на её гостеприимное предложение.

Таня ответила на поцелуй, осторожно, не отрывая губ, сняла с моих колен ноутбук.

«С новосельем, — подумалось мне, — какая чушь первыми пускать в дом животных! Разве может случиться что-то плохое в квартире, где в первый же вечер тебя целует обалденная девчонка? Надо предложить этот вариант вместо устаревшего — с кошками. А лучше даже запатентовать».