Искушение

Трейси Вульф, 2020

Моя жизнь изменилась навсегда. Да, я вернулась в академию Кэтмир, но моя память по-прежнему подводит меня. Что со мной произошло, почему я ничего не помню? Как раз в тот момент, когда я наконец начинаю чувствовать себя в безопасности, Хадсон дает о себе знать. Он знает правду, и она разрушит мои отношения с Джексоном. Но пока никто из них не готов раскрыть всех карт, а тем временем зло подбирается к нам все ближе. И теперь я должна бороться не только за себя, но и за других учеников. И их спасение, я уверена в этом как никогда, потребует новых жертв.

Глава 4. Оказывается, шестое чувство — это человеческая жертва

— Меня? Но откуда мне это знать? — Однако, когда я задаю этот вопрос, на меня обрушивается еще одно воспоминание. Я смотрю на Джексона, которого теперь явно обуял ужас. — Я встала между ним и тобой.

— Да. — Его кадык конвульсивно дергается, а глаза, всегда темные, как беззвездное ночное небо, кажутся еще темнее и мрачнее.

— У него был нож.

— Вообще-то это был меч, — вставляет мой дядя.

— Точно. — Я закрываю глаза и вспоминаю все.

Мы шли по коридору.

Я краем глаза увидела Хадсона с занесенным мечом. И встала между ним и Джексоном, потому что Джексон мой — и я должна любить его и защищать.

Меч опустился.

А затем… ничего. Это все, что я помню.

— О боже. — Меня опять захлестывает ужас, когда в голову приходит новая чудовищная мысль. — О боже.

— Все в порядке, Грейс. — Мой дядя похлопывает меня по плечу, но я уже начинаю подниматься.

— О БОЖЕ! — Я отпихиваю свой стул назад, вскакиваю на ноги. — Значит, я умерла? Поэтому я больше и не могу ничего вспомнить? Поэтому все так пялились на меня в коридоре? Значит, вот оно что, да? Я умерла.

Я принимаюсь ходить взад и вперед, мысли у меня разбегаются.

— Но я все еще тут, с вами. И люди видят меня. Я что, призрак?

Я тщусь уложить эту мысль в голове, но тут мне на ум приходит другая, еще хуже. Я резко поворачиваюсь и впиваюсь глазами в Джексона.

— Скажи мне, что я призрак. Скажи, что ты не делал того же, что и Лия. Что ты не заточил какого-то беднягу в той жуткой, мерзкой темнице и не использовал его, чтобы вернуть меня. Скажи, что ты этого не делал, Джексон. Скажи, что я хожу по земле не потому, что ты проделал какой-то ритуал с человеческим жертвоприношением, который…

— Притормози! — Джексон стремительно огибает мой стул и берет меня за плечи. — Грейс…

— Я серьезно. Надеюсь, ты не последовал примеру доктора Франкенштейна, чтобы вернуть меня. — Я иду вразнос, понимаю это, но ничего не могу поделать с ужасом и отвращением, бушующими во мне, превращающимися в темную, ядовитую смесь, над которой я не властна. — Надеюсь, там не было крови. Или заклинаний. Или…

Он качает головой, и его отросшие волосы скользят по плечам.

— Я ничего не делал!

— Стало быть, я все-таки призрак? — Я поднимаю руки и смотрю на свежую кровь, краснеющую на кончиках пальцев. — Но если я умерла, как у меня может идти кровь? Как я могу…

Джексон мягко сжимает мои плечи и поворачивает лицом к себе.

Потом делает глубокий вдох.

— Ты не призрак, Грейс. Ты не умерла. И я уж точно не совершал жертвоприношений — ни человеческих, ни каких-то еще — чтобы вернуть тебя.

Проходит несколько секунд, но его слова и серьезный тон наконец доходят до меня.

— Не совершал?

— Нет. — Он усмехается. — Нет, я не говорю, что не был готов это сделать. За эти четыре месяца я куда лучше понял, каково было Лии. Но у меня не было такой нужды.

Я взвешиваю его слова, ищу в ответе какие-то увертки, сопоставляя его со вдруг ставшим отчетливым воспоминанием о том, как меч Хадсона опустился на мою шею.

— Тебе не пришлось это делать, потому что есть другой путь воскресить человека из мертвых? Или потому что…

— Потому что ты не умерла, Грейс. Ты не погибла, когда Хадсон рубанул тебя тем мечом.

— Ах, вот оно что. — Это вообще не приходило мне в голову. Но теперь, когда я услышала такой логичный, хотя и чертовски невероятный ответ, я понятия не имею, что мне сказать. Разве что… — Выходит… я была в коме?

— Нет, Грейс. — На сей раз мне отвечает мой дядя. — Ты не была в коме.

— Тогда что же произошло? Потому что, хотя в памяти у меня и зияют дыры, последнее, что я помню — это как твой брат-психопат попытался убить тебя и…

— И ты встала между нами, чтобы принять удар на себя, — рычит Джексон, и я в который раз убеждаюсь, насколько обострены его чувства. Просто до этого момента я не знала, что среди этих чувств есть гнев. Что и понятно, но…

— Ты бы сделал то же самое, — тихо говорю я. — И не пытайся это отрицать.

— Я и не пытаюсь. Но для меня это было бы естественно. Ведь я…

— Мужчина? — перебиваю его я тоном, в котором звучит предостережение.

Но он только закатывает глаза.

— Вампир. Как-никак я вампир.

— Ну и что? Ты что, станешь утверждать, что тот меч не мог тебя убить? Потому что я ясно видела, что Хадсон на самом деле был намерен тебя убить.

— Да, этот меч мог меня убить. — Он делает это признание с явной неохотой.

— Так я и подумала. Тогда в чем же фишка? Ах да, конечно. Ты же мужчина. — Произнося это слово, я вкладываю в него как можно больше яда. Но это длится недолго, поскольку прилив адреналина, поддерживавший меня последние несколько минут, сходит на нет. — Но тогда где же я была эти четыре месяца?

— Три месяца двадцать один день и примерно три часа, если быть точным, — отвечает Джексон, и, хотя его голос тверд, а лицо бесстрастно, я слышу муку в его словах. Слышу все то, чего он не говорит, и мне становится больно. За него. За себя. За нас обоих.

Его кулаки сжаты, зубы стиснуты, шрам на щеке натянулся — вид у него сейчас такой, будто он хочет ринуться в бой, если только поймет, кого или что ему надо винить.

Я успокаивающе глажу его по плечам, затем поворачиваюсь к дяде. Если я потеряла почти четыре месяца своей жизни, я желаю знать почему. И как.

И может ли нечто подобное случиться снова.