Искушение

Трейси Вульф, 2020

Моя жизнь изменилась навсегда. Да, я вернулась в академию Кэтмир, но моя память по-прежнему подводит меня. Что со мной произошло, почему я ничего не помню? Как раз в тот момент, когда я наконец начинаю чувствовать себя в безопасности, Хадсон дает о себе знать. Он знает правду, и она разрушит мои отношения с Джексоном. Но пока никто из них не готов раскрыть всех карт, а тем временем зло подбирается к нам все ближе. И теперь я должна бороться не только за себя, но и за других учеников. И их спасение, я уверена в этом как никогда, потребует новых жертв.

Глава 13. Вмажь мне еще раз

Несколько бесконечных секунд все происходит словно в замедленной съемке. Голова Флинта резко запрокидывается, и он делает несколько нетвердых шагов назад. Тем временем Джексон опускает руку, немного закидывает голову назад и, прищурившись, глядит на Флинта, ожидая, что сделает его бывший лучший друг.

А я просто стою между ними, вертя головой и тщась понять, что мне надо предпринять. Заорать на Джексона? Заорать на Флинта? Уйти, позволив им убивать друг друга, потому что во всем виноват тестостерон, черт бы его побрал?

Но прежде чем я успеваю что-то решить, Флинт приходит в себя. У меня перехватывает дыхание — я ожидаю, что сейчас он бросится на Джексона прямо здесь, посреди коридора. Но он, как обычно, удивляет меня. Вместо того чтобы пустить в ход кулаки или огонь, он просто поднимает руку и вытирает кровь с нижней губы, уставившись на Джексона с нехорошим блеском в глазах, истолковать значение которого я не могу.

А когда он наконец начинает говорить, слова его так же неожиданны, как и реакция на удар.

— Ты удивляешь меня, Вега. Прежде ты был не из тех, кто наносит своему противнику предательский удар, застающий его врасплох.

Джексон только поднимает бровь.

— Знаешь, Монтгомери, нельзя сказать, что удар застает тебя врасплох, если ты знаешь, что он прилетит. И сам нарочно напрашиваешься на него.

Флинт смеется, но не отводит глаз. И Джексон также продолжает сверлить его взглядом. Между этими двумя здоровенными парнями бушует столько подводных течений, что я опасаюсь, как бы одно из них не подхватило и меня. Я стою, пытаясь понять, что тут происходит на самом деле и что именно я пропустила. Потому что я определенно что-то пропустила. А потом я решаю, что мне, собственно, все равно. Если им двоим так хочется бить себя в грудь и колошматить друг друга, я не буду им мешать. Но смотреть на это не стану — это точно.

— Знаете, что? Пока вы тут, — я, взмахнув рукой, показываю сначала на одного, потом на другого, — будете выяснять отношения, я наконец сделаю свое задание. Я верну тебе телефон позже, Флинт.

Я поворачиваюсь и иду прочь, так и не сказав Джексону ничего определенного, чем, видимо, и привлекаю его внимание — наконец. Он догоняет меня и останавливает, обхватив одной рукой за талию и притянув к себе. — Тебе больше не надо одалживать у него телефон, — говорит он, касаясь губами моего уха.

Его слова — это совсем не то, что мне сейчас нужно, и я устремляю на него сердитый взгляд.

— Я одалживаю у него телефон, Джексон, а не «катаюсь на нем верхом». — Я произношу последние слова так, чтобы подчеркнуть, как все это нелепо.

Джексон вздыхает.

— Мне по барабану, пользуешься ты телефоном Флинта или нет. Я просто подумал, что ты, возможно, предпочтешь воспользоваться своим собственным. — Он достает из кармана рюкзака мобильный телефон и протягивает его мне.

Я смотрю то на него, то на телефон.

— Это не мой телефон. Мой был в непромокаемом чехле с принтом, и он… — Я осекаюсь, когда до меня доходит, в чем тут суть. — Погоди, ты что, хочешь сказать, что купил мне новый телефон?

Он смотрит на меня взглядом, как бы говорящим: «А как же иначе?»

— Когда? Я тут ломала голову, пытаясь придумать, как раздобыть новый телефон в этой глуши, и вдруг ты ухитряешься не только доставить его мне за час, но и сделать это в то самое время, когда ты должен сдавать внутрисеместровый экзамен. Как такое возможно?

Он пожимает плечами.

— Не знаю. Может, все дело в том, что я поселился тут раньше тебя? И знаю все ходы и выходы?

— Да уж. Но ты мог бы научить этим своим хитростям и меня. Тогда бы я сама смогла раздобыть себе телефон.

— Мне нетрудно купить тебе новый телефон, Грейс. Считай, что это мой подарок в честь твоего возвращения.

— Ты уже преподнес мне подарок в честь моего возвращения. Себя. — Я кладу руку ему на плечо, утыкаюсь носом в его шею и пытаюсь понять, что хочу сказать. От него по-прежнему пахнет апельсинами и снегом, и, вдыхая его запах, я чувствую, как рассеивается беспокойство, о котором я до сих пор даже не подозревала.

— Думаю, мне не хочется, чтобы ты чувствовал себя обязанным что-то мне покупать. Потому что ты вовсе не обязан это делать. — Я слегка отстраняюсь, чтобы заглянуть ему в глаза. — Но ты же и сам это понимаешь, да?

Он качает головой и непонимающе смотрит на меня.

— Ага.

Флинт все еще может слышать наш разговор — и, вероятно, смотрит на нас, — поэтому Джексон толкает меня в нишу, находящуюся в нескольких футах впереди.

— К чему это?

Я пытаюсь подыскать слова и тут опять осознаю, как мало мы знаем друг друга.

— Я воспитана не так, как ты — родители учили меня не разбрасываться деньгами. — Сначала кулон, а теперь… — Я смотрю на смартфон, который он все еще держит в руке. — Новый айфон последней модели. Это куча денег, а я не хочу, чтобы ты думал, будто я с тобой из-за того, что ты можешь мне купить.

— В этом предложении зашифровано слишком многое, так что мне понадобятся пара минут, чтобы понять его смысл. Но сначала… — Он кладет телефон в карман моего блейзера, затем берет из моей податливой руки смартфон Флинта и высовывается из ниши в коридор.

— Эй, Монтгомери! — Он ждет, пока Флинт не оборачивается к нему с выжидающим выражением на лице, после чего кричит: — Не зевай! — и бросает Флинту телефон. Тот описывает в воздухе изящную дугу, и Флинт, поймав его, сразу же показывает Джексону средний палец. Джексон смеется.

Честное слово, мне никогда не понять этих двоих.

Он все еще продолжает смеяться, когда опять поворачивается ко мне, и я невольно вспоминаю, каким он был, когда мы познакомились. Он никогда не смеялся, никогда не улыбался и уж точно никогда не валял дурака. Он прятал свое сердце за напускной мрачностью, а шрам прикрывал длинными волосами — а теперь только посмотрите на него!

Я не так тщеславна, чтобы думать, будто все это целиком моя заслуга, но я рада, что смогла сыграть какую-то роль в том, чтобы вызволить его из тьмы. Спасти его, как он спас меня.

— Ну, с этим мы разобрались, так что давай вернемся к тому, о чем говорила ты, — говорит он мне, когда мы оба выходим из ниши и поворачиваем в коридор, ведущий в вестибюль. — Во-первых, пусть это звучит по-идиотски, но так уж обстоят дела: мне редко случается думать о деньгах. Живу я давно, у меня их много, и с этим ничего не поделаешь. И, если честно, хотя тебе, вероятно, так не кажется, но на самом деле я пока здорово умерял свои порывы.

Я сую руку в карман и достаю оттуда тысячедолларовый телефон, который он только что мне подарил.

— По-твоему, это называется «умерял»?

— Ты еще плохо меня знаешь. — Он чуть заметно пожимает плечами, что кажется мне чертовски сексуальным. — Если ты позволишь, я куплю тебе весь мир.

Я хочу пошутить, что он уже это сделал, но вид у него слишком серьезный для шуток. Как и жест, которым он стискивает мою руку так, будто это брошенный ему спасательный трос. Впрочем, сама я держусь за него точно так же, ибо этот парень только и делает, что будит во мне бурю чувств.

— Джексон…

— Что?

— Ничего. — Я качаю головой. — Просто Джексон.

Он улыбается, и, когда наши взгляды встречаются, я словно забываю, как дышать. И не могу прийти в себя, пока он не говорит:

— Пошли, давай сделаем несколько фоток до того, как прозвенит звонок.

— А, ну, да. Фотки.

— Не слышу в твоем голосе энтузиазма. — Когда мы заворачиваем за угол, он искоса смотрит на меня, подняв обе брови. — Ведь эти фотографии важны, не так ли? Я хочу сказать, что ты же только поэтому собиралась проехаться на Флинте верхом, разве не так?

— Что? — Я резко поворачиваю голову, готовая накинуться на него, и вижу, что он беззвучно смеется. — Тьфу. Ты сделал это нарочно.

— Сделал что? — спрашивает он с невинным видом, но его выдает озорной блеск в глазах, которого он даже не пытается скрыть.

— Ты просто… — Я пытаюсь отстраниться от него, но он опять одной рукой обнимает меня за плечи и крепко прижимает к себе. И, поскольку у меня не остается другого выбора, я тыкаю его локтем в живот.

Он, разумеется, даже не морщится, а только хохочет и вопрошает:

— Я просто что?

— Я уже даже не знаю, как тебя назвать. Я просто… — Я качаю головой и всплескиваю руками. — Я вообще не знаю, что мне с тобой делать.

— Знаешь, и еще как.

Он наклоняется ко мне для поцелуя, и это должно быть самой что ни на есть естественной развязкой — ведь я люблю его, он любит меня, и я обожаю его целовать. Но едва его губы приближаются к моим, мое тело непроизвольно деревенеет. Пульс учащается — но не в хорошем смысле этого слова, — и меня начинает мутить.

Я пытаюсь скрыть это, но Джексон всегда видит больше, чем мне хотелось бы. И вместо того, чтобы поцеловать меня в губы, как он наверняка хочет, он легко и нежно целует меня в щеку.

— Прости, — говорю я. Мне тошно от того, что творится у меня внутри, тошно оттого, что мы не можем просто вернуться к тому, что было у нас четыре месяца назад. И еще более тошно оттого, что именно я вбиваю между нами этот клин в то время, как Джексон ведет себя безупречно.

— Не извиняйся. Тебе многое пришлось пережить. Я могу подождать.

— То-то и оно. Так не должно быть — ты вовсе не должен ждать.

— Грейс. — Он кладет ладонь на мою щеку. — Ты провела сто одиннадцать дней, заточенная в холодный камень, чтобы отвести угрозу от всех нас. Если ты думаешь, что я неспособен ждать столько, сколько будет нужно, чтобы тебе снова стало хорошо со мной, то ты и вправду не понимаешь, как сильно я тебя люблю.

Дыхание перехватывает, сердце замирает.

— Джексон. — Я едва могу выговорить его имя из-за огромного кома, который давит на мои голосовые связки.

Но он только качает головой.

— Я ждал тебя целую вечность, Грейс. И вполне могу подождать еще.

Я подаюсь к нему, чтобы поцеловать, но то прекрасное, что связывает нас, вдруг ни с того ни с сего превращается во что-то иное. Нечто такое, отчего мои ладони становятся скользкими от пота, а горло сдавливает страх.