Искушение

Трейси Вульф, 2020

Моя жизнь изменилась навсегда. Да, я вернулась в академию Кэтмир, но моя память по-прежнему подводит меня. Что со мной произошло, почему я ничего не помню? Как раз в тот момент, когда я наконец начинаю чувствовать себя в безопасности, Хадсон дает о себе знать. Он знает правду, и она разрушит мои отношения с Джексоном. Но пока никто из них не готов раскрыть всех карт, а тем временем зло подбирается к нам все ближе. И теперь я должна бороться не только за себя, но и за других учеников. И их спасение, я уверена в этом как никогда, потребует новых жертв.

Глава 11. Просто считай, что у меня каменное сердце

— Ты не против? — спрашивает Флинт после того, как мы выходим в коридор. И сейчас он в кои-то веки не шутит — вид у него абсолютно серьезный.

По правде говоря, я и сама не понимаю, как я к этому отношусь, против я или нет. Я знаю, что Флинт больше не станет причинять мне вред — ведь теперь, когда Лия мертва, у него уже нет причин желать моей смерти, чтобы помешать использовать меня для воскрешения вампиров. Но и особого желания идти вместе с ним в перечисленные в списке весьма и весьма уединенные места у меня нет. Как сказано в той поговорке: обманешь меня однажды — позор тебе, обманешь меня дважды — позор мне.

Однако школьное задание есть школьное задание. К тому же если его выполнение в конечном итоге избавит меня от необходимости сдавать внутрисеместровый экзамен, то я обеими руками «за».

— Нет, не против, — отвечаю я после нескольких секунд неловкого молчания. — Давай просто примемся за дело.

— Да, конечно. — Он кивком указывает на список в моей руке. — С чего ты хочешь начать?

Я отдаю пачку листков ему.

— Ты знаешь эту школу лучше меня. Так что выбирай сам.

— С удовольствием. — Ничего больше не говоря, он начинает изучать список — вот и хорошо, ведь мне совершенно не хочется, чтобы он возомнил, будто мы с ним снова добрые друзья. Но в то же время мне не нравится и мое нынешнее ощущение.

Не нравится расстояние, разделяющее нас. Не нравится этот новый серьезный Флинт, не сыплющий шутками и не пытающийся меня поддразнить. И совсем уж не нравится, что с каждой минутой, которую мы проводим в этом коридоре, неловкость между нами только возрастает.

Мне не хватает друга, который жарил для меня маршмеллоу в библиотеке, который из ничего сотворил для меня цветок, который предложил, чтобы я проехалась вверх по лестнице, сидя у него на закорках.

Но тут я вспоминаю, что друг, делавший все это, на самом деле никогда не существовал, что все это время он думал о том, как бы прикончить меня, и мне становится еще хуже.

Флинт то и дело поднимает глаза от списка мистера Дэймасена и поглядывает на меня, но по-прежнему ничего не говорит. И от этого я только еще больше чувствую себя не в своей тарелке, молчание, висящее между нами, становится напряженным, как туго натянутый канат, по которому идет акробат. Чем дольше оно длится, тем тягостнее мне становится, и, когда Флинт наконец дочитывает список, я уже сама не своя.

И я знаю, что он чувствует то же самое, потому что сейчас передо мной стоит совсем не тот парень, который поддразнивал меня, когда я только вошла в класс. Его голос стал тише, манера держаться — куда более неуверенной. Изменилась даже его осанка — он кажется ниже ростом. Наконец он говорит:

— В этом списке есть и туннели.

Эти слова повисают в воздухе между нами.

— Я знаю.

— Если хочешь, я могу сфотографировать их сам. — Он прочищает горло, переминается с ноги на ногу и смотрит куда угодно, только не на меня. — Ты можешь пофотографировать другие места из этого списка, а я тем временем быстренько сбегаю в туннели и пощелкаю там.

— Я не могу делать фотки сама. Я потеряла свой телефон во всей этой… — Вместо того, чтобы произнести это вслух, я машу рукой, надеясь, что он понимает, что я имею в виду, — во всей этой дурацкой истории с моим превращением в горгулью.

— А, ну, да. — Он прочищает горло — наверное, уже в четвертый раз за минуту. — Я хочу сказать, что могу спуститься в туннели и один, без тебя. А ты можешь подождать меня здесь, а потом мы сможем обойти остальной замок вдвоем.

Я качаю головой.

— Я не стану заставлять тебя это делать.

— Ты меня не заставляешь, Грейс. Я предложил это сам.

— Да, конечно. Но я не просила тебя предлагать. Ведь оценку за это поставят не тебе, а мне.

— Да, верно, но ведь это я вел себя как последний мудак, так что если теперь тебе влом идти со мной в эти чертовы туннели, то я тебя вполне понимаю.

Я вздрагиваю от его слов, несколько удивленная этой внезапной покаянной речью, но также немного разозленная тем, что его тон небрежен, как будто мое желание поберечься свидетельствует о том, что со мной что-то не так. Хотя я и понимаю, что, по его мнению, у него не было выбора — и что он, вероятно, не смог бы убить Лию, не развязав войны между драконами и вампирами — в моих глазах это не оправдывает его.

— Знаешь, что? Ты в самом деле вел себя как последний мудак. И даже хуже. Это у меня на руках остались шрамы от твоих когтей, так какого же черта ты напускаешь на себя оскорбленный вид? Это ты оказался паршивым другом, а вовсе не я.

Он хмурит брови.

— Ты думаешь, я этого не знаю? Думаешь, все эти четыре месяца я каждый день не корил себя за то, как паскудно я с тобой поступил?

— Честно говоря, мне неизвестно, что ты делал эти четыре месяца. Все это время я пробыла чертовой статуей, если ты вдруг забыл.

Он вдруг утрачивает весь свой пыл, и его плечи опускаются.

— Я не забыл. И это жесть.

— Да, жесть. Вся эта история — сплошная жесть. Я думала, что ты мой друг. Думала, что…

— Я и был твоим другом. Я и сейчас твой друг, если ты позволишь мне им быть. Я знаю, я уже извинялся перед тобой, и знаю, что ничем не могу загладить свою вину, сколько бы наказаний Фостер ни наложил на меня. Но я клянусь тебе, Грейс, я никогда больше не сделаю такого. Клянусь, что я никогда больше не причиню тебе зла.

Не сами его слова убеждают меня дать ему еще один шанс, хотя они и убедительны. Все дело в том, как он это говорит — так, будто наша дружба и впрямь много для него значит. Будто ему не хватает меня так же сильно, как и мне его.

И именно потому, что мне его и правда не хватает и я не хочу верить, что все те моменты, которые что-то значили для меня, ничего не значили для него, я делаю то, что может стать моей худшей ошибкой. Вместо того чтобы сказать ему убираться к черту, вместо того чтобы сказать, что поезд ушел и я больше не дам ему шанса, я говорю:

— Надеюсь, что так оно и будет, потому что если ты опять выкинешь нечто подобное, то тебе не придется ломать голову над тем, как убить меня. Потому что обещаю: я доберусь до тебя первой.

Его лицо расплывается в умопомрачительной улыбке, которой я никогда не могла противостоять.

— Лады. Если я опять попытаюсь тебя убить, то ты можешь попытаться убить меня.

— Тогда речь пойдет отнюдь не о какой-то там попытке. — Я устремляю на него притворно сердитый взгляд. — А только о гибели. Твоей.

Он прикладывает руку к сердцу и изображает на лице ужас.

— Знаешь что? Ты сказала это так убедительно, что я вижу — ты говоришь всерьез. — Однако его улыбка становится только шире.

— Да, всерьез. Хочешь проверить?

— Нет уж. Я был в том коридоре, когда ты обратилась в камень. И видел, что стало с Хадсоном. Ты стала крута, Грейс.

— Извини, но я всегда была крутой. Просто ты был слишком занят попытками убить меня, чтобы это заметить. — Довольно трудно смотреть сверху вниз на того, кто выше тебя ростом, но сейчас, с Флинтом, мне это удается, чем я горжусь.

— Я замечаю это теперь. — Он шевелит бровями. — И мне это определенно нравится.

Я вздыхаю.

— Только не раскатывай губу. Это, — я машу рукой, показывая сначала на него, потом на себя, — пока что твой испытательный срок. Так что смотри, не оплошай.

— Не оплошаю, — говорит он, и его тон на удивление серьезен.

Я с минуту пристально смотрю ему в глаза, затем киваю и наконец позволяю себе улыбку, которую подавляла с тех самых пор, как увидела его опять.

— Хорошо. А теперь не могли бы мы вернуться к нашему заданию? Или мы так и будем торчать здесь весь день, болтая о наших чувствах?

— Ничего себе. — Он в притворном удивлении округляет глаза. — Стоит девушке превратиться в горгулью, как сердце у нее становится каменным.

— Ничего себе. — Я тоже округляю глаза. — Стоит парню превратиться в дракона, как он вдруг становится дураком.

— Это не из-за моего дракона, золотце. Я бываю дураком, когда я человек.

Я невольно улыбаюсь несуразности этого разговора. Хорошо, что я снова могу с ним шутить.

— Не хочу тебя расстраивать, золотце, но, по-моему, таким ты бываешь всегда.

Флинт закатывает глаза, делая вид, будто млеет, и я пользуюсь этим случаем, чтобы выдернуть у него из рук список мест, которые мы должны сфотографировать. Мне хватает ума, чтобы понять: если я в ближайшее время не займу парня делом, то нам никогда не закончить этот разговор. А поскольку мне нужно заработать как можно больше баллов, пора бы начать.

Вот только когда я читаю список опять — на сей раз уже с более ясной головой, до меня доходит, что у нас есть колоссальная проблема: некоторые из тех вещей, которые мистер Дэймасен поручил нам сфотографировать, находятся очень высоко. У нас никак не получится сделать качественные фотографии этих частей замка, чтобы можно было использовать их в научной статье.

Но Флинт только подмигивает мне, во всей красе демонстрируя свою лукавую ухмылку.

— Ты же помнишь, что драконы могут летать, не так ли?

О черт, нет. Я качаю головой.

— Извини, но дерево нашего доверия — это пока только маленький прутик. Я ни за что не позволю тебе поднять меня в небо.

Он смеется.

— Ладно, обломщица. Сегодня мы займемся легкими объектами. Но в ближайшие дни я непременно возьму тебя в полет.

Я вздрагиваю и едва сдерживаюсь, чтобы не напомнить ему, что однажды он уже взял меня в полет — зажав в своих когтях, — но мне не хочется нарушать наше новообретенное перемирие.

— Тебе будет ох как нелегко меня убедить.

— Я живу, чтобы служить тебе, моя госпожа, — говорит он, отвешивая мне изысканный поклон, и я не могу удержаться от смеха. Он такой несуразный, что мне трудно воспринимать его всерьез.

Я пытаюсь игриво ткнуть его в плечо, но, черт побери, он сам, словно горгулья — жесткий, как камень.

— Ладно, давай мне свой телефон, и начнем, зануда, — шучу я, и Флинт быстро отдает мне свой телефон. Но, повернувшись, я обнаруживаю, что на нас смотрит Джексон и глаза его похожи на черный лед.