Тонкий холод. Книга баллад

Сергей Ильин, 2022

Удавшиеся стихи – это как свидетельства кораблекрушения жизни, остающиеся в бытии, но без того, чтобы сие ключевое метасобытие воспринималось в трагической тональности, просто таков ход вещей. И все же, у иных поэтов названный основополагающий образ сквозит в подтексте, а у других зрим воочию. Автор относит себя ко вторым, тем самым откровенно продолжая поэтическую традицию Евг. Баратынского, Тютчева и Вл. Ходасевича. Стихи собраны в циклы, и эти циклы, учитывая их единую тематику и в особенности мощную внутреннюю динамику, автору хотелось бы считать сводными балладами. В таком случае, все в книге есть баллады – излюбленный авторский жанр. Как в стихах, так и в прозе. Качественная самооценка на повестке дня, разумеется, не стоит. Время само разберется.

Древние боги и серая мышь

В Мюнхене тихо живя там осевшим давно эмигрантом

рады по-прежнему вы, если старый приятель иль друг

с кровных до боли краев, что вам близки, но вместе и чужды,

ибо вы там родились, но и бросили их навсегда,

и поступили бы так, если б заново все повторилось —

только такой человек настоящий и есть эмигрант —

как-нибудь вас посетит. И отпраздновать редкую встречу

вы поведете его в Старый Город. Но где же осесть?

Где по карману еда? Ведь кусок баснословно что дорог,

вкусен не может и быть: запах денег в нем все отобьет.

Также не в каждом вине, что чужие вам люди предложат,

дышит живая душа. А нельзя пить вино без души:

тело оно опьянив, вашу сущность совсем не затронет —

в пьяной и тесной тоске будет маяться долго она,

даже в живительном сне не найдя долгожданной отрады.

Кроме того, не забыть окружающий вас интерьер:

все, что безмолвно стоит на часах вашей тихой беседы

и по идее должно органически с нею срастись:

так же, как тело с душой у немногих людей — и счастливцев, —

все эти стулья, столы, декорации стен, потолок,

сеть рыболовная, в ней — всем известной коллекцией чучел —

южного моря дары: рыба-меч и громаднейший краб,

раковины и коньки, также спрут, кой-какие медузы,

копии древних работ: Аполлон, Афродита, Амур,

в зелени и меж столов, акварели на сумрачных стенах,

бар, весь в бутылках, над ним — образцовой работы фрегат,

вид за столом из окна, выражение лиц у прислуги,

музыка, гости, уют — все детали нельзя и назвать —

призваны сопровождать судьбоносное это событье:

встречу двух русских людей в чужеземном, но славном краю!

И — вот спрошу я у вас — где же им отыскать ресторанчик,

что обеспечить бы мог все условья, что названы здесь?

Если ж он где-то и есть, то искать его нужно полжизни.

А ведь у наших друзей в лучшем случае времени час.

И потому в эту ночь, что достойно отметит их память,

сами они никогда место встречи себе не найдут.

Но будет подан им знак незаметный и все-таки — свыше,

ибо традиция есть: не положено воле людей

судьбы земные решать. Но вершить их должны только боги.

Хоть мы и знаем теперь, что отнюдь не безгрешны они.

Сила астральная есть у феноменов многих и разных,

и как они в ней пришли, недоступно для наших умов.

Так что, итог подводя, для возлюбленных наших героев

было бы лучше всего, если б в полночи звездной вдруг гром

грянул, и молнии клин указал однозначно таверну,

где небожителей сонм хочет нынешней ночью их зреть.

Или могучий орел, на ступень перед дверью спустившись,

ясно бы им указал, что в ту дверь надлежит им войти.

Иль на худой бы конец налились у обоих внезапно

ноги как будто свинцом и ни шагу ступить не смогли б

наши ночные друзья, а из ближнего злачного места

чуть ли не в горьких слезах и ручищи в объятья раскрыв,

с галстуком наискосок к ним радушный рванулся б хозяин,

и — против воли втащил (пусть и с помощью кельнеров двух)

в свой (и пустой) ресторан. И тотчас им вина принесли бы.

Дальше — накрыли бы стол из остатков минувшего дня…

Да, в идеале все быть только так и должно бы, конечно.

Но по причине того, что не веруют люди в богов,

те перестали им слать «долгожданные знаки, что свыше».

Разве лишь (чтоб подшутить), мышь подставят им вместо орла.

Так что по вере нам всем и воздастся: мы сами виновны,

в том, как все дело пошло. Потому со смиреньем принять

даже ту серую мышь мы должны. Она весть — и благую

может в наш мир привнести. Например, тем друзьям намекнуть,

где им главу преклонить после долгой и славной прогулки:

там и конечно, лишь там, где на рампе, в фонарном кругу

хлебную корку грызет этот серый актер и хвостатый.

Кельнер же, юноша-грек, наблюдает безмолвно за ней.

Ну, а за ними двумя уже старший и опытный кельнер

Аргусом строгим следит, в заведенье свое пригласить

наших героев забыв… Но туда их зовут сами боги!

Глас тот заслышав в ночи, оторвавшись от мыши с трудом,

к нашим героям спешат два потомка великой Эллады.

Под руки их подхватив, в ресторан пронесли на лету —

ноги их в модных туфлях не касались паркета при этом:

так точно древний Гермес при желании плыл над землей

но на ладонь от нее, — у божеств даже шутки изящны!

Следом и лучший им стол предоставили. Тут же меню

в двух экземплярах легли, оркестровым тетрадкам подобно,

прямо под носом у них. И один из них взялся читать:

тот, кто давно здесь живет. А другой развалился на стуле:

тот, кто его навестил. Принесли им в графинах вина.

Что для кого заказать, обсудили они деловито.

Кельнер, послушно кивнув, прейскуранты тотчас же забрал.

Впрочем, не мог тут и быть вообще какой-либо и выбор:

лучший — хорошему враг. Мало лучшего в мире всегда.

И потому заказать им пришлось одинаковый ужин.

В точности вот их заказ: сыр овечий, в печи запечен,

пара бараньих котлет в виноградных обернутых листьях,

два баклажана в соку, а внутри — фаршем — мясо и рис,

ну и конечно салат с помидорами и сладким луком.

К полночи время идет. Помещение пусто давно.

Блюда подчищены все. И вина нет в обоих графинах.

Новый и полный графин не спешит им никто предлагать.

Кельнеры все как один на часы смотрят демонстративно:

а ведь недавно они обнимали гостей как друзей!

Как же изменчива ты, что людскою зовешься природой!

Впрочем, и к лучшему все: чтоб желудки свои ублажить,

вдоволь у наших друзей в этой полночи времени было.

Также успели они что лежало у них на душе

вплоть до последних основ обсудить меж собой наконец-то.

После таких вот бесед умирает потребность навек

поговорить по душам… ибо что бы еще ни сказали

в жизни друг другу они, будет жалкой лишь тенью того,

чем обменялись уста их в описанную мною ночь.

Что это именно так и никак, к сожаленью, иначе,

скажет им признак простой: то стесненье в усталой душе,

что вдруг к молчанью ведет: милосердный бог смерти в общенье!

часто приходит он к нам — и стоит, командор, на часах:

ждет, как в таверне теперь, чтоб все поняли наши герои.

Выпить им кофе пора — и анисовой водкой запить:

это подарок гостям от хозяина. Счет уже подан.

Но подождите, друзья, его щедрой рукой оплатить,

Прежде пусть кто-то из вас — а кто именно, это неважно —

взглянет на пепельный столб — сигаретный — и ясно прочтет

марки название там, если пепел встряхнуть не успели:

буковки славно видны на истлевшем до фильтра столбце…

Эта внимательность вам осознать безусловно поможет

то, что текущая ночь наилучшая из ваших всех.

Стать же она таковой не могла бы без серой той мыши,

что под фонарным столбом корку хлеба спешила доесть.

Ибо без мыши в свету и прислуги, ее созерцавшей,

мимо вы дальше б прошли, ресторанчик получше ища.

Мышь все решила, друзья! и, когда вы с порога шагнете

в холод, унынье и мрак, когда бой кафедральных часов

в душу вам не прозвучит, так как бить им нельзя поздней ночью,

также когда на ветвях полумертвая будет листва

жестью глухой шелестеть, и когда в заполуночном небе —

нынче конец октября — станут бледные звезды мигать,

далее, мыши когда след давно в фонаре и простынет, —

да, лишь, пожалуй, тогда до конца осознаете вы,

что, хоть о древних богах рассуждать нынче вышло из моды,

шанс все же очень велик, что настолько вы им по душе —

трудно сказать почему — но вот взяли, да вдруг и пришлись,

что это были они: светоносные древние боги,

что исключительно вам подарили улыбку в ночи.

Этой улыбкой как раз и был образ той мыши хвостатой

с коркой в зубах в фонаре… О, как больно, друзья, сознавать:

дальше проделок таких — и бессильных и вместе невинных —

боги не могут идти: я тех древних имею в виду…

Сами отняли у них мы астральную, гордую силу,

веру в богов потеряв: наша вера есть пища для них.

Стали существ мы других — тоже высших — напитывать страхом,

создали новых богов, — но что может быть в мире страшней,

нежели высшая власть, что созиждена только на страхе:

страхе как раз перед тем, чего вовсе бояться нельзя?

Может быть, наши друзья не чужды здесь изложенных мыслей

и в благодарность за них улыбнулись им те божества?