Однажды в Киргизии. История киргизского Мартина Идена

Сейтек Нарынский

Самат Белеков – любящий муж, заботливый отец, довольно-таки умный, начитанный человек, которому не повезло в жизни. Он вынужден перебиваться случайными заработками, чтобы как-то прокормить семью.Однажды шабашник Самат натыкается на роман Джека Лондона «Мартин Иден», который производит на него глубокое впечатление. Впоследствии в голове Самата зарождается необычная идея – стать писателем: ведь тогда ему не пришлось бы ишачить, а его детей ждало бы счастливое, беззаботное будущее.

IV. Мартовский инцидент

«Из пепла» Самат вручил Авдотье Михайловне в середине марта. До этого несколько дней околачивался возле школы в надежде встретить её. Легче было бы подойти к будке охранника, и тот бы его впустил внутрь. Но не хватало духу. Мысль о том, что его узнают бывшие учителя и начнут с ним разговаривать, казалась страшной. Не было никакого желания рассказывать про свою личную жизнь. Как назло, Авдотья Михайловна не появлялась. Уж не вышла ли на пенсию, чего доброго? Ведь многих педагогов, достигших определённого возраста, как правило, вынуждают покинуть школу. Конечно, Авдотья Михайловна была заслуженным учителем республики и знаменитостью. Но даже таких сейчас уже не жалеют. Министерство образования — орган весьма равнодушный.

Дело кончилось тем, что кто-то исподтишка позвонил в милицию — мол, у школы в надвинутой на глазе шапке туда-сюда бродит какой-то подозрительный мужчина. Выглядит не очень респектабельно. Не заходит во двор, но и не уходит. Мало ли что, может, это маньяк, педофил? Нашлись же «добрые» люди, а!

Естественно, Самату пришлось показывать милиционерам рукопись и объяснять, что он когда-то учился здесь и просто намеревался дать её преподавателю русского языка и литературы Свиридовой Авдотье Михайловне, учеником коей он был двадцать с лишним лет назад. Недоверчивые менты скептически ухмыльнулись и силой затащили его в машину.

По дороге Самат не переставал тараторить: «Братья, вы совершаете ошибку. Я сам отец двоих детей. Как я могу быть педофилом? Братья, я безобидный писатель». Угрюмый лейтенант, удобно расположившийся сбоку, листал рукопись и коротко отвечал: «Разберёмся». «Прямо в УВД везёте, да? — запаниковал Самат. — Братья, ну будьте людьми!». Младший сержант за рулём, мальчишка совсем, не сдержался и сердито бросил: «Мать твою, хватит заливать! Ты видел себя в зеркале? Какой нахрен из тебя писатель?». «Алтыш, не суди о человеке по внешности, — наставительно изрёк лейтенант. — Он действительно красиво пишет, хоть я и не понял ни строчки. Ничего, ничего, разберёмся. У нас там есть Андрюха. Слово в слово переведёт на киргизский язык этот шедевр».

— Принимай улов, Канат Артыкович, — коварно блеснул зубами лейтенант, когда они очутились в кабинете майора. — Крупная рыба. Поймали с поличным. Вёл пропаганду среди учеников. Талантище! Целую книгу настрочил!

— Наглая ложь! — завопил Самат. — Никакую пропаганду я не вёл!

— Тсс, — зашипел на него майор. — Мы не глухие.

Рукопись уже лежала на столе. Он сел и с любопытством погрузился в чтение. Потом прервал его и запальчиво выдохнул. Взяв ручку и блокнот, он обратился к задержанному:

— Фамилия, имя, отчество.

— Белеков Самат Ибрагимович.

— Дата и место рождения.

— Пятнадцатое августа тысяча девятьсот семьдесят девятого года, город Нарын.

— Слушай, Самат, ты же киргиз?

— Конечно.

— А почему пишешь на русском?

— Я учился в школе имени Раззакова, поэтому знаю русский лучше, чем киргизский.

— Но ты же говоришь по-киргизски, — недоумевал майор.

— Говорить и писать — две разные вещи. При разговоре люди используют лишь несколько тысяч слов, но когда пишешь книгу, вынужден включать весь свой словарный запас.

— То есть, у тебя словарный запас русского языка обширней, чем родного?

— Да. Я ведь читал и читаю только на русском.

— Патриотом надо быть, — проронил майор. — Наши выдающиеся писатели и акыны творили на киргизском.

— А Чингиз Айтматов? — отпарировал Самат.

— Он поначалу писал на киргизском и весьма неплохо. Но Твардовский ему посоветовал переключиться на русский. Вот наш Чингиз и последовал его совету, из практических, говорят, соображений: зачем ждать, пока рукопись переведут на русский?; лучше сразу на языке Пушкина, вот так вот. Русский язык, как ни крути, гигант, имеет огромную аудиторию. Впрочем, Айтматов любил русский язык очень сильно.

Самат удивился, откуда майору это известно.

— Канат, возьмём отпечатки пальцев и проверим биометрику? — зевнул лейтенант.

— Шеф, полностью поддерживаю Илимбека-байке, — вклинился в разговор младший сержант. — По роже вижу — он врёт. Его зовут не Самат. Изобретательная сволочь! На ходу придумал данные. Уверен, он живёт в Оше или Баткене. Педофилы всегда так поступают. Охотятся в других городах. Ещё чуть-чуть, и поганец бы смылся.

— Господи, — нетерпеливо топнул ногой по полу майор, — да здешний он. Вы, что, не слышали говора южан?

Лейтенант кивнул в знак согласия и, неожиданно стиснув Самату плечи, резко повернул лицом к себе.

— Брат мой, кто заказал эту книгу? Хизбуты или свидетели Иеговы? (Здесь и далее: организации, запрещенные на территории РФ).

— Свидетелей Иеговы вы бы не стали насильно сажать в машину и везти в УВД, — иронично выпалил Самат. — В сектах вы никакой угрозы не видите. Свобода вероисповедания защищает их.

— Значит, хизбуты. — Лейтенант неприятно скалился. — Ты не отвертишься, брат мой. Ишь ты, какой хитрюга. Специально выбрал русскоязычную школу, там-то легче пропагандировать, там же поймут, что ты высрал на этих листках. Отравляешь своей писаниной умы подростков. Ничего, расколем тебя. И не таких, мать твою, раскалывали. Алтыш, зови Андрюху!

— Не стоит, — раздался голос майора.

Младший сержант замешкался.

— Алтыш, тебе что говорят? — выпучил глаза лейтенант. — Зови старшину Никитина! Бегом!

— Останься! — Майор, вероятно, был задет за живое дерзостью лейтенанта и не собирался уступать свою позицию.

Лейтенант с досадой взглянул на майора:

— Канат, ты что делаешь?

— Во-первых, не «Канат», а «товарищ майор». Во-вторых, то, что мы с тобой иногда по выходным пьём пиво в баре, не даёт тебе права перечить мне, старшему по званию офицеру.

— А что в-третьих? — не унимался оскорблённый лейтенант. Ещё бы: его унизили при задержанном и младшем сержанте.

— Хочу побеседовать с господином Белековым наедине.

— Выйди, Алтыш! — приказал лейтенант младшему сержанту.

— На-е-ди-не, — по слогам повторил майор.

Алтыш трусливо исчез за дверью. Однако упрямству лейтенанта позавидовал бы даже осёл.

— Слушай, Канат, разреши побыть с вами. Я же…

— Уважаемый Илимбек Абдыкадырович, вы соскучились по родному селу? Что ж, дело поправимое.

Лейтенант заскрежетал зубами и вынужден был подчиниться.

— Понаехали тут, — проворчал майор. — Колхозники несчастные… Ух, нужно покурить и успокоиться. Будешь?

— Вообще-то, я не любитель табака, — робко выдавил Самат. — Но сейчас не отказался бы.

— Отлично, подымим вместе. — Майор придвинул к нему пачку сигарет и зажигалку. — Ах да, братец, открой окно.

Задержанный и офицер курили и вели беседу.

— Ты на них зла не держи. Этот Алтыш, он совсем ещё пацан, самый старший ребёнок в многодетной семье, единственный сын. Недавно привели сюда какого-то маразматика. Оказывается, сидел на лавочке в парке с оголённым половым органом. Очевидцы всполошились и сразу набрали наш номер. Ну и рыдал же, старый лис. Падал в обморок, клялся внуками, что больше так делать не будет. Мы его отпустили. Пожалели пенсионера. С тех пор Алтышу мерещатся всякие извращенцы.

— Да много их, — заметил Самат. — Почти каждый день вижу. Стоят и мочатся прилюдно. Причём необязательно пожилые.

— Кастрировать их надо! — вознегодовал майор. — Тюрьмы полны воришками, осуждёнными за украденный хлеб или килограмм сахара, а эти писуны разгуливают на свободе. В некоторых странах за это предусмотрен срок. А у нас лишь штраф. Честно говоря, я писунов презираю больше, чем эксгибиционистов. Эксгибиционисту по крайней мере можно что-то предъявить, что-то пришить. А вот писуны, подлюги, крайне изворотливы. При случае могут сослаться на недержание мочи.

— Часто попадают к вам публично справляющие нужду?

— Раз в год. В основном, пьяные. Отделываются ночью в вытрезвителе или штрафом. Знаешь, взять да и посадить их тоже несправедливо. На кой делать из них козлов отпущения, согласись. Сажать — так сажать всех. Если нет у человека совести, то что мы-то можем сделать?

— М-да, — вздохнул Самат. — Куда катится мир. — и добавил: — А мир всегда был такой, всегда.

— На Илимбека тоже не дуйся, дружище, — мягко продолжил майор. — Он мечтает построить карьеру на каком-нибудь убеждённом экстремисте. Сельский парень, амбициозный. И паранойя у него, вдобавок. Любой мужик с длинной бородой кажется ему каким-то образом причастным к террористическим организациям. Весёлые же у меня коллеги. — Майор расхохотался. — Илимбека понять можно. Столько лет без повышения. Они на самом деле неплохие ребята, оба. Я их люблю, ей-богу. Придётся проставляться и заглаживать перед ними вину. Как-никак, мои боевые товарищи… Давай ещё?

Майор с Саматом вытащили из пачки по сигарете. Дважды щелкнула зажигалка.

— Мы с тобой похожи — городские, местные. Я окончил школу номер один имени Осмонова. Потому и читаю книги только на киргизском. Когда твоя работа выйдет в печать, с нетерпением буду ждать перевода.

У Самата возникло непреодолимое желание броситься на майора и крепко обнять, но он воздержался. Раньше он считал людей в форме бездушными машинами, теперь же понял, что среди них немало обладателей поистине благородных сердец.

— Знаете, Канат Артыкович, попав сюда, я почувствовал себя героем романа «И дольше века длится день», а точнее, Абуталипом Куттыбаевым. Мне стало так страшно.

— Прости моих Тансыкбаевых, братец, — улыбнулся майор. — Постарайся просто забыть. Факт незначительный.

Задушевный разговор прервало появление… Авдотьи Михайловны! Она поспешно ворвалась в кабинет. Самат инстинктивно выбросил в окно недокуренную сигарету и вскочил на ноги со словами:

— Здравствуйте, Авдотья Михайловна!

— Сынок, за что задержали моего ученика? — осведомилась она у майора.

— Недоразумение, матушка, — перешёл на ломаный русский майор. — Профессиональная ошибка. Вы не бойтесь, мы его отпустим. Самат, пожалуйста, закрой окно. Похолодало чё-то, Авдотья Михайловна простудится.

— Я уже простудилась, — сообщила Авдотья Михайловна, садясь на предложенный стул, — взяла больничный и лежала дома… Ох, кости уже не те… Жийде позвонила. Помнишь её, Самат? Высокая такая девчонка из параллельного «В», она у нас уборщицей работает. — Учительница тяжело дышала. — Звонит и говорит, что милиция увезла на машине Белекова Самата… Я побывала в ГОВД, всех перепугала. Там, должно быть, меня приняли за сумасшедшую… Слава богу, нашла тебя.

— Ваш ученик — гениальная личность. Написал книгу и хотел показать её вам. Вот, смотрите.

Авдотья Михайловна бережно положила протянутую рукопись в сумку.

— Позже прочитаю. Зрение никудышное. Второпях забыла очки и маску… Ну что, пошли? Боюсь заразить гриппом доблестных сотрудников милиции.

На улице Авдотья Михайловна и Самат обменялись номерами и расстались.

— Подольше бы побывала с тобой, сыночек, но не могу, — успела добавить учительница. — Выздоровею — встретимся обязательно. Книгу прочту.