Однажды в Киргизии. История киргизского Мартина Идена

Сейтек Нарынский

Самат Белеков – любящий муж, заботливый отец, довольно-таки умный, начитанный человек, которому не повезло в жизни. Он вынужден перебиваться случайными заработками, чтобы как-то прокормить семью.Однажды шабашник Самат натыкается на роман Джека Лондона «Мартин Иден», который производит на него глубокое впечатление. Впоследствии в голове Самата зарождается необычная идея – стать писателем: ведь тогда ему не пришлось бы ишачить, а его детей ждало бы счастливое, беззаботное будущее.

III. Учительница и ученик

— Алло, Авдотья Михайловна.

— Как дела, Самат? У тебя всё путём?

— Хорошо, — соврал Самат. — Авдотья Михайловна, я звоню насчёт той рукописи.

— Да, да, я сама тебе давно хотела позвонить. Увы, работа отнимает много времени и сил. К тому же я не могу высказать тебе своё мнение по телефону. Пожалеем баланс. Приезжай. Сегодня я дома.

— Лучше было бы встретиться в каком-нибудь другом месте. Если не возражаете, в кафе, например.

— Самат, ты мне назначаешь свидание? — добродушно засмеялась учительница. — Люди увидят нас с тобой в кафе, и пойдут разные толки.

— Ха, ха, — ради приличия вторил Самат Авдотье Михайловне, хотя ему было не до смеха. — Тогда сию же минуту беру такси. — Положив маленький сотовый телефон в карман, он поджал губы.

У Авдотьи Михайловны было два сына. Старший, Александр, проживал в Бишкеке вместе с женой и многочисленным потомством. Мужик-трудяга. Обожествлял маму. Доброй души человек, интеллектуал, ходячая энциклопедия. Самат ему глубоко симпатизировал.

Младший же, Григорий, не покидал отчий дом (но не привязанность к матери держала его в Нарыне, предполагал Самат). Неисправимый бабник, красавец-блондин с глазами цвета августовского неба, рост 197 см, увлекался воркаутом, выкладывал фото в соцсетях, любимец женского пола, обожал лайки и лестные комментарии. Успел бесплатно покрасоваться в кино, сыграл эпизодическую роль — эстонский художник, приехавший на Иссык-Куль к киргизским друзьям, чтобы нарисовать озеро. Фильм не имел успеха из-за дурацкого, дилетантского сценария и ляпов, никто из главных героев не сделался звездой. Однако зрительницам почему-то приглянулся высокий блондин в плавках и сомбреро, с кистью в руках стоящий у мольберта на берегу жемчужины киргизских гор и старательно малюющий её. Сцена занимала минуты три, но этого хватило. Аккаунт Григория молниеносно пополнился новыми подписчицами, потом ещё и ещё. И всем им было плевать, что плавки и сомбреро постоянно меняют цвет.

Спустя некоторое время киностудия пригласила Григория на главную роль в боевике, на главную! Там Григорий должен был играть боксёра, который обольстил дочь главаря опг и вынужден бежать с ней в горы, чтобы скрыться от её отца и ревнивого жениха. В первую же неделю съёмок Григорий повздорил с режиссёром и сломал ему нос. Так как число подписчиков в аккаунте Гриши зашкаливало за 400 тысяч, киностудия уволила режиссёра и наняла другого. Съёмки продолжились. Внезапно исполнительница главной женской роли отказалась сниматься: оказывается, поклонницы Григория начали отправлять ей в соцсетях угрожающие сообщения. Объявили новый кастинг. Выбрали новую актрису. Но и ей стали угрожать. Тогда киностудия решила, что расстаться придётся с Григорием. Ему заплатили энное количество денег (которые он впоследствии просадил на скачках в Чолпон-Ата). Его место занял знаменитый киргизский актёр и музыкант среднего роста и с миллионной аудиторией. Парню этому пришлось месяца четыре пыхтеть в тренажёрном зале, прежде чем приступить к роли боксёра. Одним словом, фильм был снят и вышел в прокат. Не повезло. Он с треском провалился. Кинотеатры пустовали. А карьера того самого киргизского актера и музыканта пошла на спад. «Накачанность портит ему вид, — делился мнением народ, — стал похож на откормленного стаффордширского терьера». Несчастный парень, бросивший тренировки, набрал вскоре вес и превратился в пухленького пупса.

А что Григорий? Он продал свой аккаунт одной фирме и заработал солидную сумму. Аккаунт, имевший на момент смены хозяина уже 600 тысяч подписчиков, начал постепенно терять их. Под постами с изображением разных товаров поклонницы Григория оставляли гадкие комментарии и отписывались. Григорий, кстати, просадил и вырученные за аккаунт деньги в бишкекских казино. И что делает Гриша? Он создаёт новый аккаунт. Но никто уже не подписывался. Попробовал позже устроиться в нарынский драматический театр. И его взяли! Почти три месяца играл национального героя, эпического богатыря Манаса, в популярном спектакле. Спектакль собирал толпы, несмотря на то что Манас говорил со странным акцентом. В конце-концов Григорий поругался с руководством театра и ушёл: ему не нравилось, что его часами гримируют под киргиза. «Эти чёрные линзы, эти накладные брови, бороду, пудру и крем засуньте себе куда-то! Мне надоело мучиться! Или надбавьте к окладу», — заорал он на директора драмтеатра и был таков. Вот такая вот история с младшим сыном Авдотьи Михайловны.

Каждый раз, встречаясь с Саматом, Григорий повелительно взирал на него сверху вниз и язвительно декламировал стихотворение, которое тот в одиннадцатом классе посвятил Авдотье Михайловне. Самата издёвка Гриши раздражала не на шутку, но он в ответ лишь снисходительно отмахивался, справляясь о здоровье учительницы.

«Тридцать пять лет детине, а всё не слезает с материнской шеи, — сердился Самат про себя, сидя в такси. — С такой внешностью мог бы Голливуд покорить. Браво актерскому диплому — выучил стих наизусть. Авдотье Михайловне не следовало показывать его Грише. Надеюсь, „Из пепла“ он не читал. Иначе, не дай бог, придётся мне слушать „аудиоверсию“ своей рукописи и едкие замечания».

Авдотья Михайловна ждала Самата у ворот.

— Здравствуй, дорогой, — приветствовала она. — Специально вышла, чтобы встретить тебя. Пойдём.

После душного, пропахшего бензином салона «жигулей» прохладный дом Авдотьи Михайловны показался Самату раем. Скромные, но благословенные помещенья. А пол-то как блестит!

— Недавно покрасила, — сказала старушка. — По комнате в день. Целую неделю будто пьяная ходила. Запах долго не выветривался. Благо, соседи помогали перетаскивать мебель.

— Соседи? А Гриша что делал?

— Он же женился. Ты не слышал?

Самат с удивлением покачал головой.

— Когда?

— Летом прошлого года. Встретил владелицу фасолевых полей из Таласа, она гостила у сестры — супруги Гришкиного приятеля. Повезло ему.

— Значит, он не в Нарыне?

— Уехал в Талас вместе с ней. Говорят, он сейчас важная птица. — Авдотья Михайловна повела Самата в гостиную. — На днях звонил и сообщил, что без пяти минут отец. Я приняла это как само собой разумеещееся, как должное. Пора уже. Вон у Саши сколько — аж шестеро.

— Поздравляю! — обрадовался Самат, причём радовался он больше отсутствию Гришки. Какое облегчение!

В гостиной был накрыт стол.

— Сейчас почищу картошку и пожарю. Знала бы, что ты придёшь, всё бы заранее сделала, — оправдывалась Авдотья Михайловна, наливая горячий чай в гранёный стакан и подавая ученику. — Варенье абрикосовое, есть и с клубникой, и с малиной.

— Я вообще-то сыт. — Самат привстал, видя, что учительница собирается уйти. — Не утруждайте себя.

— Картошка жарится быстро. Куда ты торопишься? Ты не стесняйся. Позови, как только опустеет стакан. При случае сам справишься с этим цилиндром. Надави на красную кнопку, и польётся кипяток. Обязательно попробуй сливочного масла, Саша прислал. Потом покажу тебе маленький портативный морозильник, в котором его доставили. Удобен для пикников. Заряжаешь прямо как сотовый и можешь не беспокоиться несколько часов.

Учительница удалилась. Снова царство одиночества? Нет, жужжала и паниковала заблудившаяся муха. Косые лучи весеннего солнца пробивались сквозь желтую в цветочек занавеску и, достигнув длинного стола, вдоль обеих сторон которого выстроились стулья с высокими спинками, расползались на нём весёлыми лужицами.

В четырёх углах громоздятся лакированные кадки с непонятными представителями флоры — то ли лимоновые деревца, то ли фикусы. Самат не был особо силён в ботанике. Жаль, нет Айдай. Она бы сразу озвучила названия растений.

На противоположной от окон стене висела большая фотография в бронзовой раме. Совсем ещё молоденькая Авдотья Михайловна и одетый в военную форму Василий Иванович, её покойный муж, сосредоточенно изучали Самата. Почему так? Почему взгляд человека с фотографии всегда устремлён на тебя, даже если ты находишься не перед ней? Этот феномен Самат заметил ещё в детстве: Ленин неустанно следил за ним, в какой бы части дедушкиной спальни он ни прятался.

— Как ты тут? — В дверном проёме появилась худенькая фигурка учительницы. — Я уже собиралась положить соль, да не утерпела. Пойду, думаю, посмотрю. Слушай, тебе не нравится мой чай?

— Ещё не допил, чуть-чуть осталось.

— Ты ни к чему не притронулся, — укоризненно молвила Авдотья Михайловна. — Допил? Давай сюда стакан!… Бери! Не забудь добавить варенья. — Потом взяла два куска хлеба и стала намазывать сливочное масло на них. — Ты обидишь меня, если, вернувшись, увижу, что ты это не съел.

Педагог высочайшего класса и профессиональный психолог, она знала, иногда грубость более действенна, чем вежливость. Она просто хотела расшевелить оробевшего Самата, и это ей удалось.

— Мм, очень вкусно! — промычал Самат.

— Другое дело, — одобрительно улыбнулась старушка и скрылась в кухне.

Самат не завтракал утром, уйму времени потратил на реанимацию разорванной книги. Однако результат оставлял желать лучшего. Библиотекарша не дура, сразу вычислит, что с «Убийством банкира» случилось что-то нехорошее.

Гостеприимство и фамильярность Авдотьи Михайловны как бальзам на душу. Уныние постепенно исчезало. Самат получал удовольствие. Желудок перестал урчать, и по всему телу разлился покой.

Над столом висели две красивые люстры. Самат не сомневался, витиеватый хрустальный «паук», украшающий столовую Зарины, один стоит в разы дороже их вместе взятых. Зато они находятся там, где надо, — в самой главной из комнат. А какого хрена, спрашивается, устанавливать люстру в столовой? Богатые и сумасшедшие гниды! Интересно, что же висит в гостиной их чёртового особняка? Нечто ценою в автомобиль?

Авдотья Михайловна имела скромную зарплату, разменяла восьмой десяток и работала на полставки, но пригласила Самата к себе. И сейчас он у неё дома, попивает чай с вареньем и уплетает за обе щёки свежевыпеченный хлеб с маслом. Да ещё она жарит картошку, как будто ему и этого мало.

Жадюги, возмущался Самат, думая о своих зажиточных соседях, в частности, о Зарине. Три долбаных часа гнул спину, а в благодарность слышу: «Спасибо большое! Что бы я без вас делала?». Сдохла бы, прижимистая овца! Водитель-жиртрест и бровью бы не повёл. Ничего не оставалось бы, кроме как нанимать грузчиков и раскошеливаться. Жалко ей чашечки чая! Лучше бы помог дорогой учительнице, единственной и неповторимой! Бедняжка, нелегко ей, наверное, пришлось в таком возрасте красить полы.

Самата мучила совесть. Он мог бы помочь Авдотье Михайловне с покраской пола, если бы позвонил ей и пришёл несколькими днями ранее. Имеет ли он вообще право сидеть и жрать в её гостиной? Самату хотелось вскочить на ноги и убежать. Святая женщина. Святая, святая женщина. Любимая Авдотья Михайловна.

Мысли Самата полностью поглотил мартовский инцидент, приключившийся с ним пару месяцев назад. Ему стало как-то не по себе. Неприятные воспоминания. И всё-таки, кто это был? Кто вонзил нож в спину? Охранник, многократно выходивший из будки, недобро покашливая? Или кто-то из молодых и глупых мамаш, забиравших своих первоклашек со школы?..

— Картошка готова. — Авдотья Михайловна вошла в комнату с горячей сковородой в одной руке и с деревянной подставкой в другой. — Щас принесу тарелки. Ты чем будешь есть — вилкой или ложкой?

— Ложкой.

— Ну как? — поинтересовалась она минуту спустя. — Нравится?

— Ага. Вкуснее, чем у моей жены.

Старушка тяжело вздохнула.

— Я слышала от ребят, что она ушла. Ты не пытался её вернуть?

— Замужем она. К нему и ушла… Я сам виноват.

— Ладно, не будем о плохом, сынок. Извини, что затронула неприятную тему.

— Ничего.

— «Из пепла» читала месяц. Я не рецензент, однако кое-какие выводы сделала. Сперва покушаем. Многие любят разговаривать за едой. Я это не приветствую, муж отучил. Покойничек был военным, терпеть не мог болтунов с набитыми ртами.

— Авдотья Михайловна, я… — Самат опустил глаза. — Видите ли… Я…

— Смелее. Чё такой зажатый?

— Я много раз видел вас все эти годы — то на улице, то в троллейбусе. Совесть требовала подойти, поздороваться. Но я притворялся, что не заметил вас, а то и попросту убегал.

— Понимаю, сынок. Ты боялся, что я стану расспрашивать о жизни. Что греха таить, и я видела тебя. Так и тянуло окликнуть, но воздерживалась почему-то.

Самату хотелось провалиться сквозь землю. Он заерзал на стуле.

— Ты ешь, — продолжила Авдотья Михайловна. — Не уйдешь, пока всю сковороду не опустошишь.

— Вы сами вообще не кушаете…

Дорогой читатель, здесь автор на время вынужден прерваться. Ему надо удовлетворить твоё любопытство.