Однажды в Киргизии. История киргизского Мартина Идена

Сейтек Нарынский

Самат Белеков – любящий муж, заботливый отец, довольно-таки умный, начитанный человек, которому не повезло в жизни. Он вынужден перебиваться случайными заработками, чтобы как-то прокормить семью.Однажды шабашник Самат натыкается на роман Джека Лондона «Мартин Иден», который производит на него глубокое впечатление. Впоследствии в голове Самата зарождается необычная идея – стать писателем: ведь тогда ему не пришлось бы ишачить, а его детей ждало бы счастливое, беззаботное будущее.

II. Раскаивание

Портрет Ленина, вытащенный из выдвижного ящика шкафа. Играющий компакт-диск с французскими песнями. Чувство вины за содеянное. Чувство стыда, что на полке шкафа притаилась не совсем правильная книга. Жгучая смесь, правда? Киношно жгучая. И вот что в итоге произошло:

Германия. Иоганн Гутенберг сидит с «Убийством банкира» и плачет. Ленин и Самат беседуют. Ленин делает инъекцию себе и Самату. Оба крепко засыпают и видят один и тот же сон.

Спальня. Дедушка Самата стоит на стуле, ремонтирует провод и с грохотом падает на пол. Самат подбегает к нему. Тело деда недвижно, нет дыхания, глаза открыты. Ленин вылезает из портрета, касается прохладной ладонью лба трупа. Дед оживает и благодарит Ильича. Ленин протягивает Самату «Манифест коммунистической партии». Самат читает его и засыпает. Ленин следует его примеру. Оба снова видят один и тот же сон.

Владимир Ильич и Самат едут на «запорожце» в Бишкек. На заднем сидении — родители Самата. Зима. Очень холодно. Бушует метель. Ленин за рулём. По пути их подстерегают фашисты. Вся верхушка Третьего Рейха в сборе. Проклятые фашисты истошно орут. Сходит лавина и обрушивается на автомобиль. «Не бойся, — успокаивает Владимир Ильич Самата, — мы выберемся». В машине становится душно. Углекислый газ скоро уничтожит полностью кислород. Ленин с Саматом постепенно начинают задыхаться. Самат в панике. Ленин шепчет какое-то заклинание, и родители Самата исчезают — значит, они выбрались из машины, спаслись. Самат и Ленин остаются внутри. «Просто закроем глаза и заснём», — советует Владимир Ильич Самату. Они оба засыпают и опять видят один и тот же сон.

Израиль. Мёртвое море. Солнце светит ярко. Температура явно не минусовая и не нулевая. Жаркий Ближний Восток. Самат, подобно поплавку, держится на поверхности воды. Он не тонет. Быть может, он сделан из пробкового дерева. Самат распластался на спине и читает Коран. Ленин лежит на песке и кокетничает с Эдит Пиаф. Они беседуют и весело смеются. Так хорошо на душе. Такой покой. Самат понимающе улыбается Ленину. Тот подмигивает ему. Самат не слышал, на каком языке общаются Владимир Ильич с Эдит Пиаф. Вдруг раздаётся гул, и к Самату подплывает небольшое судно. Крейсер. На борту фашисты со звериными физиономиями. Один из них кидает лассо, и верёвка обвивает шею Самата. Его вытаскивают на палубу, вырывают Коран из его онемевших рук. Геббельс с хохотом топчет Коран, топчет и топчет. Затем сжигает его. Самат плачет и зовёт на помощь Ленина. Ленин, со злостью следивший за происходящим с пляжа, ныряет в воду и брассом приближается к крейсеру. Фашисты стреляют в него, но промахиваются. Ленин карабкается по борту вверх. Геббельс швыряет в него «Mein Kampf». Ленину всё нипочём. Он прыгает на палубу, делает заднее сальто и, приземляясь, наносит Геббельсу удар ногой в голову. Тот опрокидывается навзвичь. Ленин осторожно собирает руками пепел от Корана и почтительно сдувает в море. «Негодяи, — цедит сквозь зубы Ильич. — Ко всем книгам надо относиться с уважением, с почтением. Нельзя их сжигать, товарищи, нельзя рвать». На Ленина нападают фашисты. Он их всех избивает, ломает им ноги, руки, некоторым сворачивает шею. Потом обращается к Эдит Пиаф: «Бросьте сюда динамит, милочка». Та послушно выполняет его приказ. Ленин поджигает фитиль. И бабах — крейсер взрывается вместе с Саматом и Лениным на борту. С берега доносится: «Non. Rien de rien…».

Самат и Ленин сидят в салоне «запорожца». «Non. Je ne regrette rien…».

Самат и Ленин лежат в спальне деда. «Ni le bien qu’on ma fait…».

Иоганн Гутенберг уже не плачет. Самат и Ленин уже не хохочут. «Ni le mal tout ça m’est bien égal…».

Самат открыл глаза. Спальня была озарена солнечным светом. Портрет Ленина лежал на стуле. Телевизор с DVD-плеером всё ещё продолжали работать: ночью Самат поставил MP3-диск с песнями на французском. Звучал шедевр Эдит Пиаф. Самату бы поменьше смотреть голливудские блокбастеры. Обладая невероятно развитым воображением, он пропитывался иногда ими насквозь. Фильм Кристофера Нолана «Начало» всегда производил на него сильное впечатление. Вот результат и не заставил себя ждать. Самат и подумать не мог, что погрузится в многоуровневый сон. Четыре сна — один помещённый в другой. Матрёшка прям, иначе не скажешь. Бывает же такое! Интересно, какую идею поместили в мозг Самата?

Есть люди, которые вскакивают с постели, словно ошпаренные или ужаленные тайпаном. Им же нужно спешить на работу. Самат относился к тем, кто так не делает. А после вчерашней роли в качестве мула вставать не хотелось вообще. Ныла спина, ныли руки, ныли ноги. Даже Тишка не в силах был бы помочь со своими массажами.

Нет, Самата нельзя было назвать белоручкой, чурающимся физического труда. Он знал, ещё как знал, что такое пахать. Какое-то время даже гастарбайтером уехал в Турцию и целых полгода проработал грузчиком в стамбульском порту. Правда, платили очень хорошо. Турки щедры, в отличие от этой Зарины, которой жалко чашечки чая. Когда ты пашешь и получаешь деньги — это прекрасно. Но ведь Самат, чёрт побери, не подписывался на бесплатное батрачество!

Встать всё же придётся. Самат медленно, с большой неохотой поднялся со скрипучей кровати, тоже советской. Выключил телевизор с DVD-плеером. Положил Ленина обратно в выдвижной ящик. Надо ещё успеть сходить в магазин за скотчем, иначе библиотекарша не примет книгу обратно, и придётся раскошеливаться.

Тишка свернулся клубком в своей корзине, сделанной из сосновых шишек, и мирно дремал, вернее, притворялся, что дремлет. А сам хитро приоткрыл один глаз и внимательно наблюдал за Саматом. Обычно посреди ночи котяра нахально взбирался на спину или грудь хозяина. Но вчера предпочёл корзину. Как говорится, от греха подальше.

Заглянув в гостиную, Самат покачал головой. По всей комнате разбросаны страницы «Убийства банкира». Он устало собрал их, положил на стол… Где переплёт? Неужели испарился? Тщательно обыскав каждый уголок, Самат в конце-концов обнаружил его за шифоньеркой — изрядно потрёпанная одежда книги застряла между шифоньеркой и стеной.

Стряхивая пыль и паутину с несчастного переплёта, Самат горько усмехнулся. При Айдай, его бывшей благоверной, здесь всё сверкало, порядок и чистота. А сейчас его дом превратился в сарай, ей-богу. Киргизская пословица «Кыз бар уйдо кыл жатпайт» («в доме, где есть девушка, не найдёшь на полу и волоска») актуальна, как никогда. С другой стороны, пословица эта довольно-таки противоречивая. Женские волосы порою прячутся и в блюде.

Блин, не примет библиотекарша, не примет. Она же не слепая, увидит, смекнёт, устроит скандал. Сварливая граната — выдерни кольцо и любуйся. Ну зачем он так разошёлся? Зачем не взял себя в руки? Вчера Самат дочитал-таки детективный роман и недоумённо заморгал. Не может быть, цедил он сквозь зубы. Как такую хрень могли вообще написать?

Дело в том, что успешного банкира Моррисона грохнул, оказывается, призрак. В молодости он соблазнил Джулию, наивную провинциалку из Луизианы. Переспав с ней несколько раз, Моррисон, тогда ещё студент финансового факультета Колумбийского университета, бросил её. Разочаровавшись в жизни, девушка вскрыла себе вены и умерла, триумфально поклявшись отомстить Моррисону во что бы то ни стало. И вот, спустя много лет, кара настигла купающегося в роскоши подлеца. Одержимый местью призрак девушки проник в тело Моррисона, схватил его сердце и вырвался вместе с ним через грудную клетку. Призрак, вероятно, не обладал благородством, поскольку подставил новую возлюбленную банкира, положив в её сумку сердце и украденный в супермаркете нож. На этом бесплотная Джулия не остановилась. Она позвонила в полицию и загробным голосом сообщила, что у некоей Эшли Кук (новой пассии Моррисона), проживающей по такому-то адресу, в сумке находится сердце «этого гада, этого козла» Моррисона и нож, которым его убили. Копы садятся в машину, включают сирену и едут не к Моррисону, чтобы удостовериться в правдивости слов странного анонима, проверить, на самом ли деле он мёртв, не розыгрыш ли это, а прямо к ничего не подозревающей Эшли Кук, причём с готовым ордером. Очевидно, голос из потустороннего мира был на редкость убедительным, если они очень серьёзно отнеслись к его сообщению.

С этого пресловутого звонка и начинается роман. А настоящую правду все узнают лишь в последних главах. Слава богу, в одной из стен спальни Моррисона детектив Хэншем и медиум Моника находят спрятанную самим Моррисоном камеру, которая и засняла убийство до мельчайших подробностей.

Полицейские отпускают поседевшую, измученную пытками Эшли. Награждают Хэншема и Монику знаками почёта. Потом торжественно звучит гимн Соединённых Штатов, трепещет звёздно-полосатый флаг, и агент с медиумом благоговейно вытягиваются, приложив руки к сердцам и подпевая.

Что же случилось с мстительницей? Ничего. Не станут же судить призрак. Да и где его искать?

Неприлично длинный эпилог повествует о дальнейшей судьбе Джулии. Облегчённо вздыхая и умилительно проливая слёзы возле своей могилы, она возносится на небеса. Поганый Моррисон сдох, и теперь земные заботы ей ни к чему. Вознесение происходит при ослепительно ярком свете божественного прожектора. Спасибо автору — тут не звучал американский гимн. Подумать только — Джулия попадает в рай за убийство Моррисона и покалеченную жизнь Эшли Кук.

Не детектив, а мистика какая-то. Вот это разочарование. Самат-то подозревал кассиршу Гамильтон и высокого блондина, тайно вздыхающего по Эшли. И не только их, надо заметить. Один раз даже промелькнула мысль, что убийца и есть сам агент Хэншем.

Триста пятьдесят страниц бездарного бумагомарательства! Самат плюнул на ковёр. Такую чушь не мог написать ни один уважающий себя автор. По ходу всего чтения Самат замирал от волнения, он не сомневался, преступление совершено лицом, состоящим из плоти и крови. И на тебе — в сорок шестой главе (в книге глав было сорок восемь) агент с медиумом обнаруживают эту чёртову камеру. Чуть ли не главный персонаж романа Моника появляется только в сорок третьей главе: агенту Хэншему, убеждённому материалисту, между прочим, приснилось, как его покойный дедушка приказывает ему обратиться за помощью в расследовании к медиумам, ибо в убийстве могут быть задействованы потусторонние силы. Хэншем, который за всю свою жизнь не выучил ни одной молитвы, послушно следует совету дедушки и натыкается на Монику в одной из баптистских церквей. Да и та как будто ждала его прихода. Уж не она ли отправила старика к внуку?

Книга принадлежит перу либо подростка, либо выжившего из ума старика, отчаивался Самат. Графоман тупо смешал произведения Рекса Стаута с фильмом «Привидение». Только вот Джулия больше смахивает на антагониста. Ею движет лишь желание отомстить.

Самат надеялся, что не всё ещё потеряно. Не исключено, что «Убийство банкира» на скорую руку сочинила тщеславная жена какого-нибудь издателя, и её опубликовали под мужским псевдонимом. Книга вышла, должно быть, ограниченным тиражом, так как такую чепуху трудно назвать бестселлером.

Неописуемый гнев охватил Самата, когда он из последней, непронумерованной, страницы книги узнал, что тираж составляет сто тысяч экземпляров. В него будто вселился дьявол. Он задыхался, побагровел прям. Глаза окутала тьма. Самат слабо помнил, что произошло дальше.

А сейчас, глядя на потускневший, уже не твёрдый переплёт детективного произведения, искренне раскаивался. Вчерашняя ярость улетучилась.

«Я не имел права так поступать, — бубнил он. — Я вандал, я варвар!».

Самат всегда бережно относился к книгам. Он ненавидел людей, использующих их для топки печей или в качестве туалетной бумаги. Он мог любить или не любить литературные труды, но как вещи, они представляли для него аукционную ценность. Презрение к «слабым» текстам не мешало ему находить для них свободные места на полках большого семейного шкафа, где они обретали пристанище. Там приютилась даже «Моя борьба» усатого безумца. Испытывая зависть к толстосумам, особенно к соседу Жапару, Самат не мог пару раз не хмыкнуть, читая психопата-милитариста. Однако еврейский народ Самат очень жалел. Антисемитизм — мракобесие. Причём тут несчастные евреи? Богачи для Самата были, скорее, собирательным образом, не подразумевающим никакую национальную принадлежность. Так что, Адольф переборщил по полной программе. Позор ему! Надо как-нибудь избавиться от «Mein Kampf». Похоронить, зарыть в землю. Спасибо, Ленин! Спасибо, Нолан! Избавиться от «Моей борьбы» — вот значит какая идея была заложена во сне.

Самат смотрел на изуродованное «Убийство банкира». Раскалённый свинец сжигал его сердце. Роман по-прежнему ему не нравился. Самат считал его омерзительным симбиозом псевдодетектива с мистикой, коктейлем из совершенно несовместимых компонентов. Но он горевал. Он ведь совершил святотатство. Никогда не думал, что падёт так низко. Иоганн Гутенберг, прости! Не для того ты изобрёл книгопечатание, чтобы обиженный на весь мир лузер уничтожал взбесившую его книгу. А что бы ты испытал, Иоганн, узнай, что фашисты, говорящие с тобой на одном языке, сжигали книги? Что бы ты сказал, встреть Гитлера, написавшего самую страшную книгу в истории на родном тебе языке?