Я у мамы дурочка

Светлана Гершанова, 2020

Книга подкупает искренностью, подлинностью жизненных ситуаций, иногда смешных, иногда драматических. И светлым отношением к земле, к людям и к самой жизни. Второе издание

Где взорвать, где перекрыть

Опять у меня не было времени заказать бронь на гостиницу. Сидела в вестибюле самой что ни на есть непритязательной, на ВДНХ. У неё было одно преимущество — здесь не выгоняли на улицу в двенадцать ночи. И была надежда, что утром тебе всё же дадут узенькую кровать в номере на несколько человек, после ночи в кресле она покажется царским ложем.

Утром я вошла в номер на троих. Соседок не было, сейчас посплю часок и поеду заказывать пропуска на завтра.

Вернулась днём. Ключа у дежурной не было, но дверь оказалась на замке.

— Стучите, там они, — крикнула дежурная с другого конца коридора.

Я постучала осторожно. Подождала и постучала снова.

Вышла женщина в халатике, поправила волосы, закрыла дверь и прислонилась к ней спиной.

— Извините… Вы наша новая соседка? А я пришла — чемодан стоит у третьей кровати. Я вас очень прошу, погуляйте часок! Понимаете, я приехала не одна. У нас с ним просто никакой другой возможности…

Я почувствовала, как кровь хлынула мне в лицо, и от этого мне стало ещё больше стыдно.

— Что вы, это вы меня извините! Конечно, пойду пообедаю в ресторан, у меня сегодня свободный день, но я ночь просидела внизу…

— Через час мы уйдём, я вам обещаю.

В ресторане царил приятный полумрак, всего несколько столиков были заняты.

В то благословенное время даже моя не такая большая зарплата позволяла пообедать в ресторане и заказать порционное блюдо.

Голодной мне нельзя ходить в продуктовые магазины и смотреть ресторанные меню.

Здесь есть солянка, прекрасно. И салат, и бифштекс, и пиво! И мороженое!

Молодой официант принёс пиво, салат и два ломтика белого хлеба. Я съела их с салатом. Когда он принёс мне солянку, я попросила:

— Будьте добры, принесите ещё хлеба!

Он принёс два ломтика. На солянку мне не хватило.

— Простите, у вас трудности с хлебом?

— Нет, просто выбрасывать не хотим. Люди, — он сделал паузу, хотел, наверно, сказать — нормальные. — Люди едят мало хлеба.

— Я южанка, не могу обедать без хлеба!

И он принёс целый батон, который я, конечно, не одолела…

Ключ был у дежурной. Я растянулась на прохладной простынке и заснула мгновенно.

Проснулась — по комнате ходила та соседка, что просила меня погулять.

— Выспались? Я не заходила, чтобы не мешать вам. Вы спали почти два часа! Я Лида, из Ленинграда. Где-то раз в месяц, в два мы выбираемся в командировку со школьным другом. Так трудно подгадать, и у него семья, и у меня. Вы уж простите нас, дураков… Он полковник, я завкафедрой в институте. Вот так повернулась жизнь.

— Да разве я не понимаю… У меня и в мыслях нет…

— А третья наша соседка вообще необыкновенная женщина. Тоже полковник, представляете? Вон у неё китель с погонами висит в шкафу. Надевает, когда идёт в своё министерство. И портрет Ленина на тумбочке, видите? Она главный инженер строительства в лагере на Севере. Женщина, а работает с заключёнными. Каким надо быть сильным человеком, они же конченые люди!

— Вы не поверите, я раньше и сама так думала. Но я была в колонии рецидивистов…

— Вы?! В колонии? За что!

— Вы меня не так поняли. Я не сидела в колонии, я там читала свои стихи. Нормальные люди, просто у них так судьба повернулась.

— Да? Читали стихи и не боялись, и они слушали вас?

— Ещё как!

— А хоть какая книжечка своя у вас есть с собой?

— Только вот эта, маленькая, из «Библиотечки донской поэзии».

— Как мне повезло на соседок!

— С завтрашнего дня меня не будет с утра до вечера, через три дня я уеду в Ленинград, а гостиницу оставлю за собой, чтобы опять не ночевать в вестибюле.

— Спасибо вам…

Со второй соседкой я познакомилась вечером. Обычно в Москве по вечерам я дежурю у театров, ловлю лишний билетик. Но я устала.

Она была очень полной, и русая коса до пояса, и умные серые глаза.

— Лида сказала, ты пишешь стихи? И выступала в колонии, надо же, не побоялась, а с виду слабенькая такая! Правда, если с ними по-человечески…

— Так я же по-человечески!

— Стихи я твои прочла. Плакала, где про мишку. Вот и сейчас — видишь, слёзы на глазах.

— Вы-то как работаете с ними, вы ведь женщина, они слушают вас?

— А я что, у меня проект. Вот следующую очередь утверждать приехала. Моё дело — где взорвать, где перекрыть. А в остальном — есть бригадиры, бригадиров они слушают.

Назавтра вечером, когда я забежала в гостиницу перед театром, она была в номере, и не одна. Молодой парень, напряжённый, как струна. Говорят по-белорусски. Да и не разговор это, короткий вопрос, короткий ответ.

— Всё, иди, — уже по-русски. И он исчезает.

— Устала? Отдыхай, ложись.

— Да я только переодеться. Жалко — быть в Москве и не побывать в театре.

— Да? Ты любишь театр?

— Кто же его не любит!

— Мне предстоит серьёзный бой по проекту, готовлюсь вечерами.

— Я уйду сейчас, не буду вам мешать.

— Вещи не разбрасывай. Вон блузка на стуле красивая. И как это ты чемодан не запираешь? Не учила тебя жизнь, люди-то разные! Дитё ты ещё. Замужем?

— Уже нет.

— Что же, пил он или ходил налево?

— Да нет, разлюбил просто.

И она заплакала вдруг, положила голову на локоть и плачет, а я молчу растерянно.

— Иди, ты иди, не обращай на меня внимания. Иди, а то опоздаешь.

Из Ленинграда я вернулась через неделю. Командировка моя кончалась, денёк в Москве, а вечером уеду.

Кителя в шкафу не было, портрета Ленина на тумбочке тоже.

Я спросила у дежурной:

— Мои соседки ещё здесь?

— Та, что с полковником, здесь, их милиция допрашивает. А эта, вторая, сбежала, её милиция ищет. Всех перетаскали на допросы, хорошо, что вы уехали. Думают, все здесь — её сообщники!

— Сообщники? Что вы говорите! Разве она не полковник? Не главный инженер?

— Какой главный инженер! Авантюристка она, самая настоящая! Да соседка вам расскажет. Она её полковнику машину обещала достать, и не ему одному! Сбежала с деньгами. А вам — никакого дефицита не предлагала?

— Нет, даже не говорила, что у неё такие возможности.

— Пожалела вас, значит. Она мне ваши стихи про мишку показывала, охала и ахала… Пожалела вас, понятно.

Лида пришла вечером с полковником. Высокий симпатичный человек, молчал расстроенно. А она говорила, говорила:

— Как я могла поверить, Господи! Где взорвать, где перекрыть! Ну, мои деньги — сама виновата. Но тебя, Серёжа, как я могла втянуть! Что ты дома скажешь, Наталья тебя со света сживёт! И не поверит, что ты сам попал в эту историю.

— Сам и попал, перестань себя винить. Не понимаю, как я мог поверить в эту бутафорию!

— Так не только вы — все поверили! И я тоже! — говорю я.

— Но вы же не отдали ей все свои деньги, чтобы она в своём министерстве купила вам что-нибудь дефицитное?

— Она не предлагала. Пожалела меня, наверно, за стихи о мишке. А то бы отдала, конечно. Отдала бы и не задумалась…