Я у мамы дурочка

Светлана Гершанова, 2020

Книга подкупает искренностью, подлинностью жизненных ситуаций, иногда смешных, иногда драматических. И светлым отношением к земле, к людям и к самой жизни. Второе издание

Персональное дело

Как-то я шла по лестнице с начальником одного из отделов нашего конструкторского бюро. На лестничной площадке три-четыре человека привычно курили. На любом предприятии есть такие завзятые курильщики, которых никогда нельзя застать на рабочем месте. Но в курилке — легко!

Начальник не выдержал:

— Вы работаете хоть когда-нибудь? Я вас только здесь и вижу!

Человека на костылях звали Николай Семёнович. Ему оторвало ногу в первый день войны. Он любил рассказывать о своих фронтовых буднях:

— Когда мы стояли в боевом охранении…

Тогда он нагло заявил:

— Мы обсуждаем последнее письмо Политбюро.

— Идите на своё рабочее место и не занимайтесь глупостями!

И мы пошли к нему в кабинет решать какой-то производственный вопрос. Он был молодым, умным и эрудированным человеком, работать с ним было легко.

Я забыла о том случае на лестнице, не придала ему никакого значения! И он, как выяснилось, тоже.

В тот день я очень торопилась, у меня было выступление в Новочеркасском политехническом. Я надеялась заскочить домой, пообедать. Собирала вещи и думала, как лучше ехать, автобусом или электричкой.

И тут Николай Семёнович объявляет:

— Сегодня у нас партийное собрание.

— Какое собрание?

— Внеочередное. Объявления надо читать.

Я расстроилась. Сколько оно протянется? Пообедать не успею и на выступление могу опоздать!

Но выхода не было, села поближе к двери. Как медленно выбирают президиум! И вдруг меня выбирают, и я ещё должна писать протокол!

Так. Повестка дня… Персональное дело того самого начальника отдела, его политическая безответственность!

И я пишу, пишу всю эту ахинею, этот фарс, и мне некогда даже выступить и сказать, что это фарс и ахинея!

Но начальник человек прямой. Для него это собрание тоже неожиданность, возмутительная, невообразимая глупость и подлость. И он говорит это в серьёзное, полное значительности лицо председателя президиума. А председатель, конечно же, Николай Семёнович!

Я перестаю писать, но он оборачивается ко мне:

— Пиши, ты пиши всё подробно!

Собрание голосует, я собираю свои бумаги и убегаю, мне же ехать в Новочеркасск!

Не сплю всю ночь. Что же это делается! Если протокол в таком виде попадёт в райком… Этого нельзя допустить!

Я работала уже месяц в одном отделе с Николаем Семёновичем. Попала туда не по своей воле и вскоре вырвалась оттуда, но пока…

Захожу в свой отдел, и наш начальник, добрейший генерал в отставке, говорит:

— Светочка, на вас лица нет! Это вы из-за вчерашнего собрания? Напрасно вы переживаете, в тридцать седьмом и не такое было!

— Но у нас не тридцать седьмой, слава Богу!

До прихода Николая Семёновича я успела сбежать в библиотеку. Она подчинялась «виновнику торжества». Заведующая по моей просьбе растерянно повесила табличку «Закрыто» и заперла двери.

Я позвонила её начальнику:

— Я должна оформить протокол. Мне кажется, вам следует самому отредактировать вчерашнее выступление. Я понимаю, вы были вне себя…

— Спасибо, Светлана, сейчас приду.

Он читал внимательно, думал над каждой фразой. Я сидела молча, сжав кулаки. Телефон звонил не переставая:

— Света, в чём дело? Почему ты оформляешь протокол не здесь, а в библиотеке? Поднимайся, я тебе помогу! — В голосе Николая Семёновича звенела сталь — тоже, наверно, оттуда, из тридцать седьмого.

— Николай Семёнович, кончу и поднимусь. Мне здесь удобнее, есть машинка.

— Достану тебе машинку, поднимайся!

Я держала оборону два часа, напряжение было жуткое. Но протокол стал настоящим сатирическим произведением. Любой здравомыслящий человек понял бы всю карикатурную нелепость этого собрания.

Когда я отнесла протокол Николаю Семёновичу, у меня в первый раз в жизни прихватило сердце. До конца дня меня продержали в медпункте.