Повелитель снов

Петр Катериничев

Олег Дронов, журналист и в прошлом аналитик разведки, по просьбе Анн Даниэлс, бывшей воспитанницы специального детдома, курировавшегося засекреченным НИИ, удочеренной четырнадцать лет назад австралийской парой, попадает в городок Бактрию, чтобы найти ее приемного отца Дэвида. Сам Дэвид прибыл в город в поисках странного медальона – талисмана, уже не одно тысячелетие влияющего, по поверьям, на судьбы людей. И пропал… С беглого взгляда курортный город в мертвый сезон кажется сонным и недвижным, но сны здесь словно материализуются, сны кошмарные и нередко фатальные. Да и выросшие детдомовские дети оказываются наделенными уникальными способностями, но притом – абсолютно беспомощными перед своим неведомым прошлым. И все происходящее кажется мнимым, будто мираж. Олегу Дронову необходимо понять, что происходит. Чтобы обрести право на жизнь и любовь.

Глава 17

Ане я этого говорить не стал.

— Папа стал много читать: о предметах старины, но преимущественно о монетах, медалях, знаках оплаты… И даже участвовать в аукционах. Понятно, через маклеров. Из Аделаиды он не выезжал. Наверное, путешествия у него ассоциировались с работой. А потому по натуре он стал домосед.

— Как он в Бактрию выбрался, домосед?

— Ему пришло письмо. По электронике. В котором предлагалось купить чрезвычайно редкую и дорогую монету. Но он уже тогда заявил, что цена — ничто по сравнению с редкостью. И реальной стоимостью. Он просто загорелся! Две подобные есть в музеях, но не такие. Эта — уникум. Не монета даже — медальон, знак особой жреческой власти какого-то забытого теперь культа. Отлитая из самородного сплава золота и серебра в единственном экземпляре. Кто-то предлагал ее частным порядком. И оплату просил наличными.

— Велик ли гонорар?

— Триста пятьдесят тысяч американских долларов.

— А реальная стоимость?

— Папа не говорил, но я справлялась через Интернет… Она может стоить в десять раз больше. Это если по-скромному.

— Поэтому требование наличных и не насторожило Дэниэлса?

— Ты считаешь, он решил просто нажиться?

— Почему нет? Тысяча процентов прибыли — хороший бизнес.

— Папа не такой.

— Возможно. Он не опасался, что сделка будет незаконной?

— В смысле — наличные, без налогов?

— В том числе. Да и монета могла оказаться краденой.

— Никоим образом. Она никогда не числилась ни за одним музеем.

— Она могла быть украдена у частного лица.

— Все могло быть. Но, думаю, папа со всем разобрался бы на месте.

— Он склонен к нарушениям закона?

— Совсем нет. Но разве здесь есть закон?

— Местами.

— Вот именно, местами.

— По крайней мере, монету он собирался вывозить нелегально. Ничего не нарушишь — ничего не достигнешь.

— Что ты этим хочешь сказать, Олег? Что Дэвид…

— Это я по жизни. Нарушить нужно, как минимум, собственное душевное равновесие. «Чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы…»

— Люди к старости придумывают прожитым «бесцельным годам» оправдания и мотивировки, способные сделать жизнь значимой и полной глубокого смысла. Без этого и жить, и умирать было бы невмоготу.

— Тот, кого я процитировал, умер молодым. Значит, Дэвид Дэниэлс не слишком опасался карающей десницы закона?

— С чего? Он много читал о вашей стране.

«О вашей стране». Ну да. Что девочке Ане дала «наша страна»? Сиротство, детский дом, клеймо если и не сумасшедшей, то и не вполне нормальной?

— Бактрия теперь — в другой.

— И в чем особая разница? «Внизу — власть тьмы, а наверху — тьма власти».

— Почему Дэвид не поручил переговоры и саму встречу — довольно рискованную, если он много читал о нашей стране, — кому-то еще? Теперь он достаточно богатый человек, чтобы позволить себе это.

Губы Ани тронула полуулыбка.

— Богатый человек… Это только название. По крайней мере, для папы Дэвида. Он ничуть не изменился ни в привычках, ни в пристрастиях. Нет, по настоянию мамы мы купили особняк в Брисбане, у самого моря, но были там всего раз или два. А перебраться — так и не решились. Привыкли к Аделаиде. А еще — выкупили у соседей участок, расширили дом и построили большой бассейн с подсветкой и фонтанами. Мама Мэри всегда о таком мечтала. Да и — трудно меняться, наверное, когда тебе шестьдесят два.

— Мэри столько же?

— Пятьдесят восемь.

— Я полагал, они моложе.

— И время, и возраст в этой стране и в Австралии — разные. Я здесь встречала сорокалетних стариков. А там шестьдесят два — расцвет для мужчины. Да и Мэри — веселая и очень обаятельная.

— И к богатству непривычная…

— Разве к нему нужно привыкать? Просто человек получает иную степень свободы, только и всего.

— Дело за малым. Распорядиться этой свободой. Дэвид приехал в Бактрию с крупной суммой наличных?

— Нет, конечно. Сейчас же не восемнадцатый век и он не граф Монте-Кристо. Но, по его словам, продавец выдвинул условия, что будет встречаться и разговаривать лично с ним. Если бы они сошлись в цене и монета оказалась подлинной, папа нашел бы способ, как снять деньги со счетов и расплатиться. Он умный.

— А как рассчитывали вывозить антикварный шедевр?

— Просто. При въезде на мне была цепочка с кулоном в виде монеты из сплава золота и серебра. При выезде — почти такая же, только и всего.

— Это ты сама придумала?

— Нет. Дэвид.

— Выходит, у него был опыт в таких делах?

— Дронов, это все в кино показывают!

— Резонно, — согласился я. — Аня, а почему ты называешь Дэниэлса то Дэвидом, то папой?

— Так уж сложилось. Пока… он не пропал, я называла его Дэвидом. А маму — Мэри. А вот теперь… Ты ведь найдешь его, Олег?

Я чуть было не ляпнул: «Живого или мертвого?» Сдержался. Хотя — почему нет? Завалить чужого миллионера у нас проще, чем яйцо облупить; предположим, кто-то претендовал на нигерийское наследство, помимо Дэвида, кто-то из тамошних авторитетов уже и лапу положил на смутный и разноплановый бизнес дедушки Дэниэлса… Да вот незадача: наследный принц объявился, но объявился в самой Нигерии лишь однажды и — был таков. А если уж начались торги, этот кто-то мог решить резонно: зачем платить, если можно все сграбастать «насухую». Безвозмездно. Даром, значит. А крымского киллера в такие мелкие детали можно было и не посвящать: кого отстреливает и зачем. Да их никогда и не посвящают. Вот только к чему такой огород городить? В той же Австралии шлепнуть — и вся недолга. Если, конечно, папа Дэниэлс на самом деле в недавнем прошлом был незамысловатым коммивояжером, а не в дедушку пошел: тот, видать, по всяким гешефтам был дока.

Второе — антиквариат. Возможно, для дочери Ани папа — белый и пушистый, как чукотский песец. А на деле — жесткий теневой воротила антикварного рынка. Тогда — совсем другие кадрили вытанцовываются.

Версия третья — по порядку, но не по значению. Крупной суммы денег при Дэниэлсе не было; но крупной — по меркам его самого и его дочери… Ведь выложила же Аня бестрепетной рукой тугую пачку баксов передо мною на стол… Ну, предположим, я от природы излучаю рыцарское благородство и внушаю красавицам полное доверие — с таким и в раскладушку можно лечь бестрепетно, естественно, если между нами, согласно кодексу «Бусидо», будет меч, а меня перед этим хорошенько накачают сакэ… И то — не факт.

Для нищего и сухарь — бублик. И за сумму в десять тысяч долларов, да что десять тысяч — за пять бумажек с Франклином, крымские доходяги папу Дэниэлса могли утопить в мелком месте, на кусочки порезать и катранам скормить!

Есть и еще соображения. Как в анекдоте: приходит юная девчушка к врачу и заявляет: «Доктор, у меня две проблемы! Во первых, я така-а-а-я нимфетка! С утра имею секс с соседом, потом — с другим соседом, потом — с бригадой водопроводчиков, потом, по дороге в школу, с водителями автобуса, троллейбуса и асфальтоукладчика, потом — с учителями истории, физики и труда, потом…» Устав от перечислений после второго десятка, эскулап спрашивает: «А в чем вторая проблема, милочка?» — «Я — жуткая лгунья!»

Мне почему-то вспомнилось, что сопровождали мы Аню и других детей из странного специализированного детского дома для детей-сирот с отклонениями в психике… То ли гениями, то ли… И что, если Аня… Хотя пока все в ее рассказе — связно и логично. Кроме одного.

— Мне вот что неясно, Аня. Ведь если бы десяточку зелени ты предложила какому-нибудь инспектору карного розшука, сиречь розыска уголовного — в Симферополе или Бактрии, твоего папу не просто бросились бы искать со всем рвением, тщанием и азартом, его бы уже нашли!

— Перед поездкой нас инструктировали. И предупредили, что за взятку здесь могут посадить в тюрьму. Даже если взятку вымогают негласные сотрудники органов с целью сфабриковать уголовное дело.

— И ты — испугалась? А как же — «девушка самостоятельная»?

— Олег, тебе нужно было самому там побывать, в той милицейской конторке! Опухший от пьянства капитан, его взгляд, липкий, раздевающий, его «всепонимание», когда я заявила, что пропал мой отец Дэвид Дэниэлс, его брезгливость, когда он узнал, что Дэниэлс «нигериец»… Да, я испугалась! Да если бы я ему эту десятку засветила, то… неизвестно, что еще со мной стало бы! Вот! Я права?

— Отчасти, — согласился я. — Вот такая это страна.

— Иронизируешь?..

— Если бы.

— Всегда была такой. И лучше — не будет. А жаль. Короче, предлагать им деньги я не решилась.

— А мне — решилась.

— Ты, Олег, частное лицо. К тому же журналист. Если хочешь, мы можем даже оформить отношения договором о, скажем, подготовке статьи. И ты сможешь заплатить все налоги, чтобы все было по закону. Или это здесь по-прежнему не принято?

— Отчего же? У нас только так: или по-хорошему, или — по закону.