Лантерн. Русские сны и французские тайны тихой деревни

Татьяна Нефёдова, 2018

Живописная деревня на юго-западе Франции, наши дни. Москвич Никита Шереметев ищет средство от хандры, но находит, кажется, лишь новые проблемы. В старинном доме на вершине холма Никита видит странные сны – вместе с англичанином Эдвардом он оказывается то в эпохе римских завоеваний, то в Средневековье, то в Ренессансе. Очевидные параллели с судьбой Эдварда заставляют Никиту иначе взглянуть на собственную жизнь. У него пока еще остается возможность избежать фатальных ошибок… Все персонажи и события книги вымышлены, все совпадения с реально живущими и жившими людьми являются случайными.

Когда я рассказываю историю своей жизни, мне не верят. Когда говорю о своих снах, меня считают сумасшедшим. Честно говоря, я и сам не всегда понимаю, где сон, а где явь.

Как сказал этот русский парень? «Сделай все возможное, чтобы загладить вину, и стойко прими последствия». Откуда он знает, что надо делать? Наверное, знает, если его слова засели в мою голову. Он хороший человек. Хотел бы я иметь такого друга.

До сих пор не верю, что решился на это — после стольких лет встретиться с любовью всей моей жизни. Как она выглядит? Такая же миниатюрная? Или располнела? Ей сейчас должно быть около пятидесяти. Почему она сразу не бросила трубку, услышав мой голос?

Я рад, что вернулся на юг Франции. Снова купил дом. Очень выгодная была сделка, кстати. Теперь живу в другой деревне, в соседнем департаменте. Слишком тяжелые воспоминания связаны с прежним местом. С тех пор, как уехал оттуда год назад, ни разу не возвращался. Не могу.

Год вынужденной жизни в Лондоне меня измотал. Надоел сырой климат. Да еще суд — ужасная нервотрепка. Мог ли я подумать, что придется изображать бедного пенсионера? Жить в жалкой конуре, которую предоставила социальная служба. И все ради того, чтобы три алчные фурии не добрались до моего капитала. Они предали меня — из-за денег. И жена, и, что самое печальное, обе дочери. Но теперь этот кошмар позади. Что дальше? Увидим. Надо принять последствия…

Кажется, приехал. Вон дом с вывеской. Фасад не слишком ухоженный.

Стоп! При чем здесь фасад?! Сейчас я увижу ее! А она увидит меня. Как-то неловко… Столько лет…

Вот звонок. Как начать разговор?

— Бонжур! Входи, пожалуйста, Эдвард.

Первый день

У порога соседнего дома, буквально в нескольких шагах от Никиты, остановилась пара прилично одетых пенсионеров. Границ личной территории они не нарушали, но откровенно наблюдали за тем, как он достал из дорожной сумки большой ключ и принялся возиться с замком.

— Бонжур, мадам, месье! — радостная интонация не слишком ему удалась.

Мужчина и женщина слаженным хором пропели:

— Бо-онжу-у-р!

Входная дверь была неровная, из толстых дубовых досок, со старинным замком и прорезью для почты в железной оправе. В этот раз Никита впервые отпирал ее самостоятельно — под пристальными взглядами соседей у него это получалось плохо. «Шли бы вы домой, мадам, — раздраженно подумал он. — Вместе с месье».

Ключ неожиданно повернулся. Клацнул замок, по-стариковски заскрипели ржавые петли. Никита кивнул соседям, подхватил чемодан и сделал шаг в прохладную прихожую. Полуоткрытая дверь слева вела в кухню. Повинуясь житейской привычке, сюда он и вошел первым делом.

Ставни были закрыты, его встретил полумрак, а еще — удивительный запах. Большой дом перед продажей тщательно отмыли, однако в кухне пахло так вкусно, будто здесь недавно пекли что-то сдобное. Никита бросил вещи у входа и включил свет.

Он никогда не выбрал бы эти грубые, темные фасады для шкафов и полок. Мелкую керамическую плитку вместо монолитной столешницы посчитал бы непрактичным решением. И такой неуклюжий стол он тоже ни за что не купил бы. Тем не менее приходилось признать, что ничего более уместного для старинного дома нельзя было придумать.

Никита присел на край добротного тяжелого стула. Мысли, которые он отгонял в дороге, налетели и накрыли его с головой.

Он принял решение о покупке дома в средневековой французской деревне ни с кем не советуясь. В глазах родных и друзей это был безумный, необъяснимый поступок.

— Что я буду делать в деревне?! — заходилась от негодования жена Ольга. — Давай лучше купим небольшую квартиру на побережье! Пускай дороже, но это будет курорт, развлечения, общество!

Меньше всего Никите хотелось курортной тусовки и ее предсказуемых развлечений.

— Кто тебе сказал, что в деревне скучно? — возражал он. — Это изумительное место!

— Ты издеваешься?! — не сдавалась Ольга. — Я там умру со скуки!

Никита пытался сломить ее оборону рациональными доводами:

— Вокруг полно термальных источников и СПА-комплексов. Три часа на машине — и вот тебе Средиземное море. До Атлантического побережья — четыре часа. Пиренеи недалеко, там отличные горнолыжные курорты. По времени — как до родительской дачи в субботу!

Аргументы разбивались о необъяснимое и совершенно нетипичное для его жены упрямство:

— Ноги моей там не будет!

Юго-запад Франции манил Никиту щемяще прекрасными ландшафтами, красивыми деревушками, замками и монастырями, которых хватило бы на целую жизнь, полную приключений.

Он любил путешествовать. А еще любил Францию. Школа с углубленным изучением французского сделала Никиту франкофилом. Во всем, что касалось французской истории, кино и литературы, он мог заткнуть за пояс любого. Жена относилась к его увлечению благосклонно. Она сама прекрасно говорила по-французски и обожала Лазурный Берег. Они много путешествовали, объездили полмира, но одна традиция оставалась неизменной: каждое лето, в июне, Никита проводил неделю на рекламном фестивале «Каннские львы».

Ольга терпеть не могла Канны и не вмешивалась в бизнес мужа. Зато ей нравилась соседняя Ницца, где она с удовольствием жила в арендованных апартаментах и со вкусом делила время между пляжем, ресторанами и магазинами. У нее давно сложился обширный круг курортных приятельниц, которые до крайности раздражали Никиту. В его голове не укладывалось, что общего могло быть с ними у его ироничной и самостоятельной жены.

— Ты не понимаешь, — пыталась объяснить Ольга. — У них есть чему поучиться.

— Тебе?!! У этих тупых бездельниц?!! — дивился Никита. — Шутишь, надеюсь?!!

— Они не бездельницы. И не тупые. Они пашут без устали, чтобы отвечать ожиданиям своих мужчин. Там борщом не отделаешься. Я бы так не смогла.

— И не надо! Ты без всякого тюнинга красивее любой из этих калиброванных кукол.

Он не слишком преувеличивал. Ольга, безусловно, ухаживала за собой, однако главные достоинства достались ей от природы. Стройная, но не худая, с умными серыми глазами, густыми волосами и идеальной кожей, она была хороша, как Василиса Прекрасная. С годами во взгляде Ольги появилась царственная уверенность в себе, которая делала несущественным вопрос о возрасте. Муж обоснованно ею гордился.

Никита был не в силах делить курортные будни с женой. После Каннской фестивальной недели он брал напрокат машину и колесил по окрестным провинциям. Иногда сельские дороги уводили его так далеко, что приходилось срочно искать ночлег. Отелям Никита предпочитал домашнюю атмосферу частных пансионов, но чаще выбирать не приходилось — в разгар сезона хороша была любая свободная комната.

— Опять загулял? — деланно-сердито спрашивала по телефону Ольга, когда он в очередной раз оставался ночевать неизвестно где. — Веди себя хорошо!

За шутками скрывалось беспокойство — внеплановые отлучки мужа ее нервировали.

— Хорошего поведения обещать не могу, — глумливо отвечал Никита, — но постараюсь вести себя прилично.

Он действительно вел себя прилично, и дело было вовсе не в твердых принципах. Никита наслаждался легальной свободой и не искал сексуальных приключений. Если только они сами не находили его, конечно.

Одним словом, Никита и Ольга любили Францию по-разному. Они относились к причудам друг друга терпимо и проводили ежегодный французский отпуск в относительной гармонии.

Так продолжалось до тех пор, пока Никита не объявил о покупке дома. Этому предшествовала цепь то ли случайных, то ли закономерных событий, которая замкнулась в очередной день его рождения — Никите стукнуло сорок пять.

В те годы рекламный бизнес Никиты Шереметева процветал — агентство было известным, одним из старейших на молодом российском рынке и имело прекрасную репутацию. Никите удалось собрать сильную креативную команду и завязать отношения с нужными людьми на ключевых рекламных площадках. Клиентский лист агентства выглядел впечатляюще, а рекламные бюджеты ставили его в число крупнейших локальных игроков. Однако в недрах этого сияющего благополучия Никита чуял угрозу. Международные рекламные холдинги, которые до той поры вели себя в Москве хаотично, обратили внимание на стремительно развивавшийся российский рынок. Пришел конец эпохе отчаянных самоучек и везучих дилетантов, наступала эра корпораций.

Однажды бессонной ночью, выстраивая в голове линию поведения в очередном крупном тендере, Никита вдруг отчетливо понял, что, оставшись независимым, его агентство обречено на угасание до размеров мелкого нишевого бизнеса. Еще он понял, что к такому исходу не готов. Его детище должно было жить. Для этого следовало стать частью крупной компании.

Никита потерял покой. Периодически в нем поднимался протест и желание биться до последнего, однако здоровый расчет возвращал его к мысли о том, что с любой точки зрения слияние было наилучшим решением. И момент казался подходящим.

Очень скоро мысли Никиты материализовались. Не успел он озвучить новую стратегию вслух, как одно за другим получил два предложения о вхождении в международные сети с поэтапной продажей агентства. Скрепя сердце, после упорного торга одно из предложений Никита принял. По условиям контракта еще некоторое время он продолжал возглавлять компанию, обеспечивая плавный переход управления к новым владельцам. Этот период стал для него убийственным испытанием.

— Что ты мучаешься? — Жена не понимала. — Ты же сам говорил, что слияние — самый правильный вариант. И условий ты добился выгодных.

Собственными руками Никита лепил из родного агентства то, что сам не готов был принять. Он не был подходящим человеком для работы в корпорации. Непредсказуемость и авантюризм, которые помогли Никите создать собственный бизнес, не позволяли стать частью огромной машины. Его сотрудники восприняли перемены по-разному. За исключением самых близких соратников, никто не осмеливался обсуждать его решение открыто. Зато взгляды, которые Никита ловил в офисных коридорах, отражали весь спектр возможных реакций — от горькой укоризны до открытого ликования. Защищаясь, он отключил эмоции, а вместе с ними замерли чувства и желания. Он не мог говорить об этом ни с кем, даже с женой. И терпел свою боль в одиночку.

Шло время. Переходный период подходил к концу, одновременно на Никиту надвигался очередной день рождения. Обычно они отмечали его изобретательно и шумно, а в этот раз обстоятельства были особые: ему исполнялось сорок пять. Друзья и родственники ожидали большого банкета, достойного такой даты.

— Я не хочу праздновать день рождения в этом году, — вдруг заявил Никита жене. — Не хочу гостей.

— Давай уедем во Францию, — предложила Ольга, всерьез обеспокоенная его полумертвым состоянием. — Развеешься. Покатаешься по окрестным деревням, как ты любишь.

Идея внеочередной поездки на юг Франции, хотя и не вызвала душевного подъема, показалась Никите неплохой альтернативой натужному торжеству.

— Только, чур, я не участвую в вечерних променадах и не тусуюсь с твоими подругами, — предупредил он.

— Делай что хочешь, — опрометчиво разрешила жена.

Окрестности Ниццы давно были изучены им вдоль и поперек. В поисках новых впечатлений в тот раз Никита уехал гораздо дальше обычного. Бродя по улицам провинциального городка, он зачем-то остановился около витрины агентства недвижимости и принялся читать вывешенные на стекле объявления. Неизвестно почему информация о старинном доме в деревне Лантерн запала ему в сердце. Он записал контактный номер телефона и уехал.

Спустя несколько дней Никита позвонил в агентство. И с этого момента все покатилось как будто само собой. Он съездил в Лантерн и, вернувшись, объявил жене, что покупает дом. В течение нескольких дней Ольга утешала себя тем, что это просто блажь. Но блажь не прошла. А в день своего сорокапятилетия Никита внес задаток.

Желание купить дом было первым шевелением жизни после долгих месяцев безразличия. Именно поэтому Никита принял решение не колеблясь, вопреки протестам жены. Ее уговоры и даже слезы ничего не изменили, однако их ядовитый след отравлял радость Никиты.

— Эгоист! Ты всегда все делаешь по-своему!

В последнее время он слышал этот упрек с раздражающим постоянством.

— Ты что, собрался эмигрировать? — Это был еще один надедливый мотив. — Я ни за что не уеду из Москвы!

— Я тоже не собираюсь уезжать навсегда! С чего ты взяла?

Слово «эмиграция» почему-то коробило Никиту.

Он не осуждал тех, кто покидал страну, но свою красиво обставленную попытку сбежать от реальности эмиграцией не признавал:

— Считай, что это дача! Приют в теплых краях, где молочные реки и кисельные берега. Да, мир таков не для всех, а только для тех, кто сумел заработать кое-какие деньги. И этим обстоятельством я намерен воспользоваться!

Подобные аргументы звучали чванливо даже для самого Никиты, а Ольге они казались просто отвратительными. Но, как часто бывает, безрезультатные споры выносили на поверхность запретные мысли, которые в нормальных обстоятельствах не имели шанса быть произнесенными вслух.

— Да, я всегда все делаю по-своему! Да, я эгоист! — запальчиво сказал Никита пустому стулу напротив, будто здесь, за столом на его французской кухне, сидела жена. — Мне нужен источник радости. Иначе свихнусь.

Продолжая мысленно препираться с Ольгой, он откладывал то, что хотел сделать больше всего. Никита представлял себе эту минуту много раз. Пока тянулось оформление документов на покупку дома. Пока он собирался, до последнего надеясь, что Ольга поедет с ним. Пока пытался договориться о новом, компромиссном, формате летнего отдыха — для нее и для Алекса, их взрослого сына. Он предвкушал этот момент во время перелета из Москвы в Тулузу, с ночной пересадкой в Мюнхене, а затем по дороге из аэропорта в Лантерн.

И вот он здесь. Оробевший и немного растерянный, Никита почувствовал потребность встряхнуться.

— Чего расселся? — вслух спросил он сам себя. — Иди, принимай владения.

Он решительно встал. Открыл дверь из кухни в полутемную гостиную. Прошел сквозь огромную пустую комнату. Повозился с оконными замками, раскрыл высокие створки двух французских окон с деревянными переплетами, раздвинул ставни и сделал шаг на балкон.

Вот оно! Прямо перед ним с головокружительной высоты открывался вид на холмистую долину, которая тянулась на десятки километров до самого горизонта. Пологие склоны волнами расходились вправо и влево. Среди разноцветных полей и виноградников кое-где группами или по одному стояли домики. У ног Никиты, под балконом, по крутому боку холма вилась вниз узкая улица. Он видел серые от времени и мха черепичные крыши в нижней части деревни. Все пространство между ними заполняла яркая южная зелень. Над крышами, деревьями и холмами синело небо. Несколько месяцев назад эта изумительная панорама приворожила его с первого взгляда, как женщина. Он хотел смотреть на нее. Упиваться ее красотой. Обладать ею. Ради нее Никита купил старинный дом в деревне на высоком холме. Он никому не смог бы объяснить свои чувства, но в эту минуту его сердце переполняло тихое счастье.

В V и IV веке до нашей эры племена храбрых и могучих воинов заселяли значительную часть территории современной Европы. Где были их корни, точно неизвестно — то ли к северу от Альп, то ли на далеком Востоке. Кланов было множество, но со временем у них появилось общее имя — кельты. Они не были дикими варварами. Кельты использовали греческий алфавит, выращивали зерно, разводили скот, ковали металл и создавали изделия из керамики, а для обороны своих поселений строили оппидумы — прямоугольные крепости из дерева и камня.

Два века спустя их земли были завоеваны войсками Римской республики. Из-за светлой кожи римляне называли кельтов галлами, от греческого слова «гала» — «молоко». А покоренные провинции стали называться Галлией. По другой версии, свое имя галлы получили от латинского слова Gallus — «петух», из-за того что кельтские воины украшали боевые шлемы петушиными перьями.

Римляне отличались практичностью и не воевали без четкой цели. Захваченные земли должны были приносить им доход: производить зерно, поставлять древесину, металл или что-то еще, необходимое для нужд республики, а потом — империи. Иной причиной завоеваний могло служить только стратегически важное расположение новых владений.

Для быстрого перемещения немногочисленной армии и для безопасной перевозки товаров римляне проложили через всю Галлию несколько мощенных камнем дорог. Первая из них, Домициева, тянулась вдоль берегов Средиземного моря и связывала территории современных Италии и Испании. Она проходила через средиземноморское поселение Нарбо. В этом порту, позже ставшем городом Нарбонна, брала начало другая дорога — Виа Аквитания. Она соединяла Нарбо с Атлантикой через территории, где сейчас располагаются французские города Тулуза и Бордо.

Когда-то одно из кельтских племен построило на высоком холме у реки оппидум. Спустя несколько веков оппидум превратился в наблюдательный пункт римской армии. Местный гарнизон контролировал перемещения торговых грузов на одном из ответвлений Виа Аквитания. Через тысячу двести лет, когда римлян в тех краях уже не было и в помине, холм привлек внимание графа Тулузского Раймонда V. Разумеется, тогдашний владелец безропотно подарил его графу для строительства замка. Огни на высокой вершине были хорошо видны со всех сторон. Благодаря этому замок и поселение вокруг получили название Лантерн, от латинского слова lanterna — «фонарь».

В Средние века город процветал, однако бурные события то и дело нарушали его покой. Инквизиция, английская оккупация, а позже религиозные войны и революции перемололи немало человеческих жизней и остались в его истории болезненными рубцами.

Потрясения остались в прошлом. Теперь деревня Лантерн входила в Ассоциацию «Самые красивые деревни Франции» и находилась под патронажем ЮНЕСКО. От средневекового замка остались только отдельные постройки. Она считалась типичным примером бастиды — укрепленного средневекового города.

Внешний ряд домов на восточной и южной стороне деревни выглядел естественным продолжением крутых склонов. Узкие здания из светло-серого камня были построены тесно, бок о бок. Их невероятно толстые стены некогда служили первой линией обороны города. Все вместе они составляли вырубленную из камня корону на вершине холма. Дом Никиты тоже стоял в этом плотном, неровном ряду. С мощеной улочки три его этажа смотрелись скромно, но впечатление было обманчивым. Вход в гигантских размеров подвал с обратной стороны дома добавлял ему еще один этаж и делал строение непропорционально высоким. Со стороны долины, у основания стен, по верхней кромке холма вокруг домов была проложена узкая дорожка. На нее выходила наполовину застекленная дверь в подвал, над которой несколькими метрами выше нависал балкон гостиной. А на балконе уже битый час стоял зачарованный Никита, незаметно обгорая на солнце.

Чувство голода заставило его очнуться. По дороге из аэропорта он заехал в супермаркет на въезде в деревню, чтобы запастись чем-нибудь для завтрака и оглядеться. Ассортимент условно деревенского магазина сделал бы честь большому торговому центру.

— Голодать мне здесь не придется, любимая, даже не надейся взять меня измором, — проворчал Никита, продолжая мысленно препираться с женой.

Выпад был так себе. В очной схватке Ольга парировала бы его одним ироничным взглядом. Но тем и хорош заочный спор, что ты в нем всегда и безоговорочно прав.

Никита купил чай в пакетиках, багет, абрикосовый конфитюр, два сорта сыра, прозрачно нарезанную ветчину и пару пачек печенья. В отделе посуды выбрал три чашки, три тарелки и комплект столовых приборов. Все в расчете на семью: в любых обстоятельствах он верил в победу. Проходя мимо полок с винами, прихватил наугад пару бутылок красного. Более серьезные закупки решил сделать позже, когда прояснится план на ближайшие дни.

Сейчас, все еще стоя на балконе, Никита прислушался к себе. Мысль о бутербродах воодушевления не вызывала. Воображение рисовало столик под белой скатертью и полноценный обед.

— Кстати, который час?

Из-за стыковочного рейса и разницы часовых поясов он совершенно потерял счет времени и рисковал остаться без обеда.

— Это ж Франция! Война войной, а обед по расписанию.

Он был совершенно прав. Пропустив время ланча, до ужина он не смог бы найти в деревне открытый ресторан или кафе.

К счастью, часы показывали половину первого и еще оставался шанс успеть. Небольшая гостиница с рестораном на первом этаже находилась в нескольких минутах ходьбы вниз по склону. Полгода назад Никита обедал там вместе с агентом по недвижимости после финального осмотра дома.

Он вернулся в гостиную, оставив двери на балкон открытыми — хотелось, чтобы комната наполнилась запахами разогретой солнцем долины.

Никита включил холодильник, закинул в него ветчину и сыр и вышел из дома. Дверной замок, будто признав нового хозяина, закрылся без усилий.

На большой ключ от входной двери Никита обратил внимание еще при первом визите, когда ему впервые показали старый дом — в точности волшебный ключик из сказки про Буратино, только не золотой, а темный от времени и очень тяжелый. Сейчас его пришлось засунуть в карман джинсов. Ключ напоминал о себе при каждом шаге, высовывая наружу круглые уши.

— Да, теперь без сумки из дома не выйдешь.

Последствия потери единственного экземпляра старинного ключа не сулили ничего хорошего.

Солнце жгло вовсю, но в тени было сносно — узкие улицы продувались сквознячком. Никита без труда нашел гостиницу. Он проехал мимо нее час назад по дороге из аэропорта.

После недолгого ожидания официант проводил его в зал — без этих церемоний его сочли бы невежей. Через несколько минут Никита сидел за накрытым белой скатертью столиком у окна, точно как в его голодных мечтах, и читал меню. Собственно, изучать было нечего. Предлагали три варианта комплексного обеда, которые различались только количеством блюд — бледная иллюзия выбора. Голодный Никита заказал максимально длинный список.

— Что будете пить? — мимоходом спросил официант.

Он, конечно, имел в виду вино. Стеклянный графин с водой из-под крана появился на столе без лишних вопросов.

— Бокал красного домашнего вина, пожалуйста. — Никита решил не горячиться с алкоголем. На улице было слишком жарко.

После хрустящих салатных листьев со сладкими помидорами и тертой морковью на столе появилась маленькая фарфоровая супница с половником. Незатейливую домашнюю похлебку из крупно нарезанных овощей Никита встретил с восторгом. Он подливал себе добавки, пока не опустошил супницу, а заодно и плетеную корзинку с хлебом под белой льняной салфеткой. К говяжьему бифштексу и жареной стручковой фасоли Никита подошел более критично. Мясо оказалось жестковато. Это было типичное местное блюдо для ланча. Разве что вместо фасоли могли подать картошку фри, которую здесь на английский манер называли чипсами.

Никита размяк от еды и вина. Он привел в изумление официанта, отказавшись от послеобеденной чашки кофе.

— Вы не хотите кофе, месье?! — простодушно переспросил официант. — А что же тогда?

У месье были сложные отношения с кофеином. Никита завидовал жене, которая могла без последствий пить кофе в любое время суток.

После обеда ноги понесли его вверх по улице, вдоль витрин магазинчиков и зеленого козырька аптеки. Все двери были заперты. Время ланча.

— Ну и ладно, — проворчал он, сворачивая на крутую, узкую улочку, — пойду домой.

«Домой» применительно к этому месту пока звучало странно. Никита на ходу поднял голову, попытался глазами найти свои окна на самом верху и чуть не упал, споткнувшись о каменную ступеньку на тротуаре. Он нелепо взмахнул руками, спешно взял под контроль перекошенное паникой лицо и украдкой огляделся. Кажется, обошлось без свидетелей.

— Спокойно, старик! Франции не до тебя, Франция обедает!

Со стороны склона тротуар огораживала невысокая стена. Ее камни поросли серым мхом, а маленькие деревянные калитки, ведущие к расположенным ниже домам, побелели от времени. Никита осторожно присел на каменный заборчик и еще раз посмотрел вверх. Несмотря на нелепые пропорции, на его взгляд, с этого ракурса дом выглядел грандиозно. Никиту распирала гордость. Для полноты ощущений не хватало чьей-нибудь похвалы.

— Молодец! Твоя новая резиденция великолепна! — мрачно поздравил он себя. В отсутствие жены приходилось обходиться собственными силами.

Неторопливо преодолев оставшийся участок подъема, Никита завернул за угол и вынул из кармана волшебный ключ.

Дверной замок встретил его как родного.

Пару упоительных часов он провел, бродя по комнатам и пытаясь представить, как все это будет выглядеть через некоторое время. Прежние хозяева оставили дом в отличном состоянии. Никите нравилась рельефная каменная кладка под полупрозрачной белой краской и дубовые балки на потолке. Не глупая имитация, а настоящие неровные, темные от старости балки, на которых в самом деле лежали доски перекрытия верхних этажей. Ему нравились ручной работы грубоватые двери и громадные встроенные шкафы в кухне и во всех четырех спальнях. Он сразу решил не затевать глобальную перестройку. Разве что санузлы требовали косметического ремонта. А вот что делать с интерьером, Никита пока не имел представления. Творческие замыслы метались от стиля Прованс до элементов хай-тек.

Самые яркие эмоции вызывала гостиная. И не только из-за роскошного вида с балкона. Размеры комнаты производили впечатление даже на жителя мегаполиса. Дом был сильно вытянут в направлении от улицы к долине, на глаз его глубина составляла метров тридцать. Гостиная занимала всю ширину первого этажа, и его половину — в длину. В центре дома, отнимая угол гостиной, уходил вверх до самого чердака просторный проем. В нем разворачивались ступени и галереи широкой деревянной лестницы. Под нижним ее пролетом скрывался вход в подвал. Высота потолков в гостиной была под стать ее площади, никак не меньше четырех метров, а то и все пять. Глубокий камин у балкона, закопченный внутри, с мраморной полкой и чугунными подставками для дров выглядел рабочим. В той же стене, только ближе к кухне, угадывались следы еще одного камина. Его когда-то переделали в небольшой шкаф с двумя открытыми полками. Второй очаг указывал на то, что на месте гостиной в прежние времена размещались две комнаты.

Никита с Ольгой дважды меняли квартиру в Москве и каждый раз без особых метаний, а главное, быстро принимали решение об отделке и мебели. Конечно, в агентстве под рукой всегда были дизайнеры, которые с удовольствием делали для Никиты эскизы. Среди них не было ни одного архитектора, зато они понимали его с полуслова. Достаточно было описать идею на словах, рисуя воображаемую картину руками в воздухе.

Кроме того, рядом всегда была жена. До сих пор Никита самонадеянно считал себя автором их неординарных московских интерьеров. И только сейчас начал понимать, что истинным вдохновителем и генератором идей была Ольга. Лишившись ее поддержки, Никита испытывал робость перед пятисотлетней историей этих стен.

— Сам справлюсь! — подбодрил он себя. — Пускай злится дальше. Ей же хуже. Все равно приедет — рано или поздно.

Мебели практически не было. Кроме полностью оборудованной кухни и объемных встроенных шкафов, прежние владельцы оставили две большие двуспальные кровати в комнатах на втором этаже. Спальни третьего этажа были пусты. Очень кстати в одном из шкафов лежали две подушки и одеяло в пластиковых пакетах с этикетками. Агент по недвижимости продемонстрировал их при осмотре дома и клятвенно обещал проследить, чтобы они никуда не исчезли. В чемодане Никиты лежала пара простыней, пара наволочек и пара полотенец. Сколько Ольга ни злилась из-за его отъезда, а об этом позаботилась. Минимальные бытовые удобства на первое время были обеспечены, а на большее он сейчас не претендовал.

Находившись вверх и вниз по лестницам, Никита с непривычки валился с ног. Все шло к тому, что до ужина он не дотянет, уснет где-нибудь на ступеньках между вторым и третьим этажами. К тому же воспоминания о плотном обеде еще не улетучились, он до сих пор был не голоден. Телесная усталость тянула его в постель, но внутреннее возбуждение и страсть к эффектам гнали вон из дома.

— Русские не сдаются, старик, — сказал Никита, с трудом отводя взгляд от еще не застеленной кровати, — великий день не может бездарно закончиться. Перед сном надо выйти в люди.

Он примерно помнил направление, в котором находилась центральная площадь. Учитывая размеры деревни, заблудиться было сложно, однако с первой попытки Никита все же промазал. Он наугад выбрал один из двух неотличимых друг от друга переулков и через несколько минут с досадой обнаружил себя на смотровой площадке с противоположной стороны холма. Затем сосредоточился, сориентировался по крыше церкви и вскоре оказался на месте.

Это была типичная площадь южной французской деревни. Маленькая, квадратная, с низкими полукруглыми арками в первых этажах домов. Церковь с одной стороны, туристический офис с другой. Средневековый антураж разнообразил арт-объект из бетона — творение столичного архитектора, сына одного из местных жителей. Современная скульптура площадь не украшала, зато являлась объектом повышенного внимания детей и туристов. Первые по ней с удовольствием лазали, вторые ее активно фотографировали.

На площади соседствовали ресторан, бар и кафе. Ресторан с наглухо запертой, давно не крашеной дверью выглядел заброшенным, зато два других заведения не могли пожаловаться на отсутствие посетителей. Никита не спеша пошел вокруг площади. Он, конечно, успел побывать здесь раньше, однако теперь смотрел на все совершенно другими глазами.

Несколько лет назад во всей исторической части Лантерн заменили мостовую. Красивая каменная кладка с аккуратными стоками для дождевой воды сделала деревню нарядной, как на иллюстрации в хорошей детской книжке. Здания, окружавшие площадь, были сложены из серого камня и покрыты выгоревшей черепицей, однако на этом их сходство заканчивалось. Разнокалиберные окна с цветными ставнями придавали каждому дому особое выражение: у одного физиономия была удивленная, у другого хмурая, у третьего глуповатая. Особенно выделялся домик с фахверковыми стенами второго и третьего этажей.

Невозможно равнодушно пройти мимо средневекового фахверкового домика. Один взгляд на него вызывает в памяти сказки о злых ведьмах, добрых волшебниках и драконах. Расцвет фахверка в Европе пришелся на XIV–XV века, однако зародилась эта техника строительства несколькими столетиями раньше.

Вместо того чтобы возводить стены жилых домов полностью из дерева или камня, средневековые строители создавали каркас из бревен, которые для жесткости соединяли под разными углами. Получалась мощная деревянная рама из прямоугольников и треугольников. Пространство между бревнами заполняли глиной, кирпичами или деревянными брусками. При этом каркас оставался видимым снаружи. В результате фахверковый фасад представлял собой переплет из темных бревен с более светлыми, чаще всего оштукатуренными промежутками.

Здесь, на деревенской площади, единственный фахверковый фасад с цветочными ящиками под каждым окошком был зажат между соседними, чуть более высокими зданиями из серого камня. Казалось, что крепкие парни поддерживают под руки дряхлого телом, но все еще бодрого духом старичка.

Слева от сказочного домика располагалось музыкальное кафе. Никите оно не приглянулось: выглядело заведение затрапезно. Судя по самодельным афишам, висевшим у входа, именно здесь бился пульс ночной жизни деревни. С пятницы по воскресенье вечерами в кафе показывали кино и выступали местные и заезжие музыканты. А ведь в окружающих площадь старинных домах и сейчас жили люди. «Интересно, как у них там внутри? — подумал Никита, глядя на открытые окна. — И как им здесь спится под музыку по ночам?» Акустические эффекты в замкнутом каменном пространстве были ошеломляющими.

Оставалось заведение напротив церкви. Туда он и направился.

На улице свободных мест не оказалось, но это нисколько его не смутило. Было жарковато, и лицо все еще горело после долгого стояния на балконе. Никита уселся внутри, на сквознячке, за крайним от входа столиком.

Через минуту подошел приветливый полноватый бармен, скорее всего, хозяин.

— Добрый день! Что бы вы хотели выпить? — спросил бармен по-английски, безошибочно определив в Никите иностранца.

— Бонжур, месье. Рюмочку «Кира», пожалуйста. — На бытовом уровне Никита сносно владел английским, но сейчас, конечно, пустил в ход свой отличный французский. Бармен с довольной улыбкой слегка наклонил голову, отдавая должное не то его лингвистическим способностям, не то алкогольным предпочтениям.

Легкий аперитив «Кир» из белого сухого вина с черносмородиновым ликером «Крем де Кассис» приобрел известность во Франции и за ее пределами после Второй мировой войны. Священник Феликс Кир был героем Сопротивления, а после войны в течение двадцати лет оставался мэром Дижона и одним из пропагандистов идеи городов-побратимов. Принимая в мэрии многочисленные делегации, он предлагал гостям региональный коктейль «Блан-кассис» из белого сухого вина с добавлением ликера «Кассис де Дижон», который исторически производился в окрестностях города. Таким образом, предприимчивый мэр пропагандировал сразу два продукта местного производства — вино и ликер. Поскольку значительная часть запасов бургундских вин была конфискована фашистами, в ход шло вино не лучшего качества, и душистый ликер удачно скрывал его недостатки. Вначале право использовать свое имя в названии коктейля Феликс Кир предоставил только одному дижонскому производителю — дому Lejay-Legoute, который разливал коктейль в бутылки в готовом виде. В 1952 году этой компанией была зарегистрирована торговая марка Kir. Название прижилось. Позже появились альтернативные варианты коктейля, в которые входит не черносмородиновый ликер, а ежевичный или даже персиковый.

Никита намеренно заказал «Кир», чтобы продемонстрировать осведомленность и сократить дистанцию. План сработал. Улыбающийся бармен прихватил с соседнего столика пустые бокалы и направился к стойке.

Пока он звенел бутылками, Никита огляделся.

Бар выглядел неожиданно. В элементах ар-деко усматривались признаки культурного бунта: кого-то когда-то здорово достало Средневековье. В пику старинной кладке и дубовым балкам, заведение украсили хрустальными бра, затейливыми стегаными диванчиками и барными стульями с обивкой под зебру. Вальяжный интерьер многократно отражался в расчерченном на ромбы зеркале за барной стойкой. Рама зеркала была, пожалуй, самым роскошным предметом в баре — широкая, плоская, из благородного темного дерева и ажурного металла. «Неплохо, — подумал Никита. — Может, для моей гостиной такое подойдет? Хотя не знаю…»

От размышлений над стилевыми противоречиями его вскоре отвлекли крики снаружи.

Под каменными сводами галереи за двумя сдвинутыми столиками сидела шумная и уже нетрезвая кампания. Пятеро мужчин разного возраста в рабочих комбинезонах пили пиво. Они были с ног до головы покрыты строительной пылью и вряд ли мыли руки перед едой. Разговор шел на английском.

— Смотри, Дилан, твоя жена опять приедет за тобой, как вчера, и будет тебя ругать, — ржал длинный худой человек с глазами навыкате.

— Пусть приезжает!

Далее, судя по всему, последовало красочное, полное нелестных эпитетов ругательство. В подкрепление своих слов Дилан вскочил с места и недвусмысленными жестами изобразил, что именно он сделает с женой, если она посмеет прервать их веселье.

Дилан был коренастый, с крупным лицом, на котором странно уживались пронзительно голубые глаза, конопатый нос пуговкой и длинный, массивный подбородок. Рыжеватые кудри довершали его портрет, никак не соответствующий представлению Никиты о типичном англичанине. Вел он себя очень самоуверенно, как главарь местной шайки.

— Это англичане? — тихо спросил Никита у подошедшего бармена, кивком указав на работяг.

— Не совсем, месье, — ответил тот, ставя рюмку на картонный кружок. Под белым вином медленно расплывался густой смородиновый ликер. — Дилан — валлиец, он из Уэльса. Я не уверен насчет остальных. Кажется, двое — англичане, еще двое — голландцы. Прекрасный французский, месье. Откуда вы?

— Из России, — ответил Никита.

Он пристально посмотрел на хозяина бара, пытаясь понять, как тот воспримет новость.

Хозяин-бармен не выказал ни восторга, ни испуга:

— У нас бывают туристы из России. Но довольно редко.

И тут наступил звездный час Никиты Шереметева, новоиспеченного французского домовладельца.

Стараясь звучать как можно более естественно и непринужденно, он сказал:

— Я не турист, месье. Я купил дом в Лантерн. Только сегодня приехал.

Ему удалось произвести впечатление. Он знал, что русских среди постоянных жителей деревни не было. Процентов десять, если не пятнадцать, населения составляли англичане. Были еще бельгийцы, голландцы. Даже несколько американцев купили дома и приезжали летом на два-три месяца. Русские же в этой французской глубинке пока были в диковинку.

Бармен проявил живейший интерес:

— И какой именно дом, месье? В какой части деревни? Вы будете здесь жить или приезжать на лето?

— Наискосок от школы, на улице Гарриг, второй дом с краю. Пока я приехал в отпуск.

— Поздравляю, месье! Отличный выбор. Это очень хорошая деревня, — бармен внимательно посмотрел на Никиту, затем кивнул и направился к другому столику.

У Никиты осталось чувство, что тот хотел сказать что-то еще, но передумал.

Пьяный Дилан продолжал играть на публику. Он и пяти минут не мог усидеть на месте, все время вскакивал и жестикулировал. Его выкрики Никита понимал не полностью. Оставалось утешать себя тем, что дело в непривычном валлийском произношении.

Племена кельтов заселяли не только континентальную Европу, они жили и на Британских островах, и в Ирландии. Одно из тех племен положило начало истории современного Уэльса. Германцы называли выходцев из Уэльса валлийцами, что на их языке означало «иностранцы». Современный валлийский язык произошел от одного из древних кельтских диалектов, что, несомненно, наложило отпечаток на произношение жителей Уэльса.

Дилан был первым валлийцем, которого Никита слышал вживую. Его пьяная речь лилась невнятным потоком, из которого Никита с трудом выуживал слова и фразы. Впрочем, этого было достаточно, чтобы понимать содержание разговора. Речь теперь шла о стройке.

— В следующий раз сброшу тебя с лесов, если будешь спать на работе, Олли. — Дилан крепко хлопнул по спине коротко стриженного молодого парня и отхлебнул темного пива. — Это бревно сегодня меня чуть не убило.

— Лучше бы убило. Ты бы сейчас так не орал.

Олли выглядел очень усталым. В противоположность Дилану он сидел почти неподвижно, прикрыв глаза.

— Надо было нанять больше людей для работы на крыше, — сердито добавил парень. — Огромное дубовое бревно невозможно удержать втроем, поэтому мы его и уронили. Скажи спасибо, что тебе не досталось по голове, как Эдварду два года назад. Кстати, мы до сих пор пользуемся его инструментами. Ты хотя бы расплатился со стариком?

— Не болтай, Оливер! — Похоже, новая тема неприятно задела Дилана. — Эдвард был старым занудой.

Ситуацию спас длинный с глазами навыкате, которого звали Кристофер.

Он вытянул руку над головой Дилана и крикнул:

— Я же говорил, что твоя жена приедет за тобой! Вот и она!

Все пятеро развернулись в указанном направлении. Поскольку разговор шел на повышенных тонах, вместе с ними повернулись почти все посетители кафе, сидевшие за столиками снаружи.

— А-а, попались! Шутка! — снова загоготал Кристофер и мгновенно схлопотал оплеуху от разъяренного Дилана.

Это было уже чересчур для заполненной туристами респектабельной деревни.

Владелец заведения стремительно пронесся мимо Никиты на улицу, прорычав по дороге: «Пардон, месье!» Он подлетел к буйным строителям и тихо сказал им несколько слов. Эффект был поразительный — пятеро пьяных мужиков притихли и, как по команде, примирительно подняли ладони вверх.

— Чародей… — прошептал ошеломленный Никита.

Он уже приготовился стать свидетелем драки, но в этот раз, видимо, было не суждено.

Раздосадованный бармен остановился около столика Никиты.

— Они приходят почти каждый день, — извиняющимся тоном сказал он, — начиная с четырех часов. Обычно тихо напиваются и уходят. Кто-то домой, ужинать, а другие продолжают пить в баре внизу, на въезде в деревню. Иногда, как сегодня, шумят и распугивают посетителей. Но они оставляют здесь столько денег, что нет возможности им отказывать. К счастью, эти парни сторонятся жандармов.

— Понимаю вас. Месье..?

Никита улыбнулся и вопросительно взглянул на бармена.

— Пьер. Я хозяин этого кафе. Мы с женой купили его, когда я вышел на пенсию.

— Очень приятно. Меня зовут Никита. Я бы выпил еще рюмочку «Кира».

Несмотря на шумных соседей, он чувствовал себя превосходно. Уходить не хотелось. Он подумал, что ему нужен рабочий для мелкого ремонта. Однако пьяный Дилан с товарищами не вызывали доверия. Надо было искать кого-то другого. Никита решил спросить совета у Пьера, но не сейчас. Пока фронт работ был непонятен даже ему самому.

Он сонно наблюдал за публикой. Местные жители приходили выпить аперитив перед ужином. Туристы давали отдых ногам и наслаждались прелестным видом маленькой площади при неярком вечернем солнце. За столиками сидело несколько загорелых людей в шортах и массивных туристических ботинках. Рядом с ними, на мостовой, лежали рюкзаки и палки для скандинавской ходьбы. «Неужели путешествуют пешком?» — задумался Никита. В его голове идея такого способа передвижения никак не укладывалась. «Это ж сколько надо иметь свободного времени?» — изумился он. И тут же вспомнил, что у него в ближайшей перспективе времени хоть отбавляй.

Вторая порция коктейля была выпита. Никита заставил себя подняться, расплатился у стойки, пожелал Пьеру хорошего вечера и отправился домой. Подойдя к своей двери, он провел пальцами по металлической окантовке прорези для почты, сжал в руке внушительную скобу дверной ручки и поднял глаза к закрытым ставням верхних этажей. Этот довольно обычный по местным меркам старый дом казался ему королевским замком. И дело было вовсе не в размерах. Никита вошел внутрь и с удовольствием втянул носом уже знакомый уютный запах. Он прошел из прихожей прямо, в направлении гостиной и по дороге остановился у нижней ступеньки дубовой лестницы. Вверху было темно, но совсем не страшно. Для него, московского мальчишки, который отлично помнил жизнь в коммуналке, дом на вершине холма был воплощением детских фантазий. Чем-то из сказок и рыцарских романов. Это был его подарок. Королевский подарок самому себе. А еще точнее — попытка заполнить пустоту, на месте которой прежде была любимая работа.

Душа заныла, и на мгновение вернулась тоска, которая сопровождала его в течение последних нескольких месяцев.

— Не кисни, старик, — подбодрил он сам себя. — Классный дом, тебе опять повезло.

Не включая свет в гостиной, он подошел к открытой двери на балкон и встал на пороге. Прямо перед ним, на уровне глаз, мерцало звездное небо. Несмотря на поздний час, Ольга ответила на его звонок мгновенно.

— Бонжур, мадам, — интимно сказал он.

— Бонжур, — мадам по-прежнему была не в духе.

— Чем ты сегодня занималась? Алекс уже дома?

— Алекс полдня катался на велике, еле доплелся до кровати. Спит уже. У тебя все нормально? — дежурный вопрос вместо подробного рассказа о своих делах на ее языке означал: «Не притворяйся. Тебе нет до меня никакого дела, проклятый эгоист».

Пожалуй, это был первый случай за двадцать лет совместной жизни, когда они не сумели найти компромисс. Жена могла поворчать, могла посмеяться, но никогда не проявляла тупого упрямства, всегда шла навстречу его желаниям. И вдруг, закусив удила, она отказывалась принять даже свершившийся факт. Ольга ничего не требовала и не ставила условий — только отчаянно сопротивлялась, злилась и плакала. Никита не узнавал свою жену в этой капризной женщине и вины за собой не чувствовал. Он был уверен, что стоит ей приехать, и она полюбит дом и деревеньку на вершине холма. Вот только приезжать она не собиралась.

Он сделал вид, что не заметил сухого тона:

— Я в порядке, любимая, только дико устал и хочу спать. Здесь отличная погода и суп в ресторане подают в фарфоровой супнице. В доме прохладно и чудесно пахнет. Завтра начну вить гнездо к твоему приезду.

Жена выдержала длинную паузу, чтобы еще раз подчеркнуть отношение к происходящему, и ответила немного мягче:

— Аптека там есть, в твоей деревне? Я положила тебе аварийный запас лекарств, но мало ли что. И береги спину. — Сквозь холодный тон проступило беспокойство. Она отлично знала, что в вопросах здоровья, как и во многом другом, ее муж — законченный разгильдяй.

— Обещаю.

Очередной призыв приехать остался без ответа, а на новую порцию уговоров у Никиты не было сил.

Он счел за благо закончить вечер на мирной ноте:

— Спокойной ночи, Олюш. Завтра позвоню.

Никита закрыл двери на балкон и пошел наверх.

Из четырех спален он выбрал комнату над гостиной, на втором этаже. В ней тоже было два французских окна, для безопасности закрытых в нижней части чугунными решетками. Благодаря более высокой точке обзора, вид на долину отсюда открывался еще более роскошный, чем с балкона этажом ниже. Никите захотелось, проснувшись утром, первым делом увидеть небо, поэтому, вопреки местным обычаям, он с вечера открыл ставни и жалюзи между рамами.

Комната была огромная, с двумя встроенными шкафами циклопических размеров. Красивый мраморный камин с замурованным воздуховодом в простенке между ними выполнял декоративную функцию.

— В доме установлен хороший водяной котел. В каждой спальне есть радиаторы отопления, а на первом этаже — теплый пол, — объяснял Никите парень из агентства недвижимости. — Чтобы зимой в комнатах не тянуло холодом из каминных труб, их закрыли, а каминные порталы оставили в качестве украшения. Кроме камина в гостиной. Тот, конечно, работает, без него никак. Вообще-то, здесь, на юге Франции, водяное отопление считается признаком роскоши. Многие старые дома до сих пор отапливаются исключительно каминами.

Никита застелил домашней простыней большую деревянную кровать. Прихватив из чемодана полотенце и сумку с принадлежностями для душа, он отправился в ванную.

Вправо от его двери шла широкая галерея с перилами. На подходе к следующему лестничному пролету темнела закрытая дверь другой спальни второго этажа. Внизу были видны ступени нижней части лестницы и коридор между прихожей и гостиной. С галереи вели еще три двери: в ванную, в котельную и в туалет. Никита в который раз критически оглядел ванную комнату. Казалось, здесь было все, что нужно: два умывальника вдоль стены, ванна и душевая кабина. Но все — от плитки на стенах до последнего крана — выглядело по-сиротски и требовало замены. Это была задача номер один, которую ему следовало решить до приезда жены. Никита знал, как Ольга чувствительна к таким деталям. Да он и сам ценил красоту в мелочах. Единственное, что неожиданно выделялось на общем безликом фоне — небольшая бронзовая люстра с тремя стеклянными плафонами в форме лилий. Очень красивая и, похоже, винтажная. Непонятно, каким чудом она уцелела после переезда прежних хозяев. Видимо, в ванной чаще пользовались настенными светильниками и о люстре просто забыли.

— Выглядит вызывающе. То, что надо! — сказал Никита удовлетворенно.

Душ отнял у него последние силы. Он свалился в постель и только успел подумать: «Интересно, кто жил здесь раньше?»

Потом Никита не мог вспомнить, как скоро ему начал сниться удивительный сон: сразу или уже под утро. Первая странность заключалась в том, что снов до той ночи Никита не видел. Или, по крайней мере, утром их совершенно не помнил. Во-вторых, он знал, что видит сон, продолжал спать и наблюдал за всем, включая себя самого во сне, как будто со стороны. И даже успевал удивляться.

Он стоял на пороге двери, ведущей в гостиную из коридора. За окнами было темно: вечер или ночь. Никита определенно находился в собственном доме, но знакомая комната не была такой пустой, какой он привык ее видеть. У стены справа возвышался огромный антикварный буфет. В простенке слева примостились рядышком два высоких плюшевых кресла. Еще левее, между дверью в кухню и камином, стоял красивый полированный стол с инкрустированной столешницей и шестью мягкими стульями. Ближе к балкону, напротив камина, почти в центре комнаты, расположились углом два больших дивана в бежевых чехлах. С потолка свисала массивная кованая люстра, сейчас не зажженная. Две фарфоровые настольные лампы с однотонными тканевыми абажурами в разных концах комнаты тоже были выключены. Свет давали только тлеющие в камине дрова и несколько зажженных свечей на столе.

В торце стола сидел пожилой мужчина с абсолютно белыми волосами. Сам не зная почему, на этот раз Никита не сомневался, что перед ним англичанин. Возможно, продолговатое худощавое лицо, широко расставленные светлые глаза под густыми бровями и тонкий рот олицетворяли для него портрет истинного британца. Во всяком случае, внешне мужчина казался полной противоположностью Дилану, который днем буянил в кафе. Ему могло быть лет семьдесят — семьдесят пять.

Вместо скатерти во всю длину роскошного стола протянулась узкая восточная дорожка из красной тафты с золотой тесьмой и кистями. Большой бокал и начатая бутылка красного вина стояли на цветных картонных кружочках. На дорожке из тафты высились два подсвечника на три свечи каждый. Их неровный свет порождал двигающиеся по всей комнате тени и деликатно сглаживал глубокие морщины на лице англичанина. Тот ужинал в полной тишине. Молчал даже телевизор в углу.

Никита шевельнулся. Мужчина не отреагировал на его движение. Он закончил есть, аккуратно, как в ресторане, положил приборы на тарелку и взял бокал с вином.

Никита собрался с духом, сделал шаг в его сторону и сказал:

— Бонжур, месье.

По-прежнему никакой реакции. Мужчина не видел гостя, не слышал его, и более того — не подозревал о его присутствии.

Никита чувствовал себя не слишком уютно, однако происходящее его чрезвычайно интриговало. Он помахал руками, чтобы окончательно убедиться в своей невидимости, и осторожно начал осматривать комнату, периодически оборачиваясь к мужчине. Того можно было назвать стариком, но уважительное имя Дед шло ему значительно больше. Еще в ранней юности в Никите открылся талант придумывать людям несмываемые прозвища. Они всегда рождались спонтанно и для многих друзей становились роднее имен.

Он остановился против буфета, который казался огромным даже в немалых масштабах гостиной. Дверцы его фасада покрывала прекрасная рельефная резьба. Точеные ножки верхней секции опирались на столешницу массивного основания. Поверхность столешницы заполняли безделушки и фотографии в рамках. Одно фото бросилось Никите в глаза. С него смотрела красивая девочка лет пяти, со светлыми кудрями и ямочками на щеках. Черно-белый снимок сделали, вероятно, очень давно. Рядом стояла современная цветная фотография двух молодых женщин. Они обнимались на фоне какого-то северного пейзажа, но не выглядели особенно счастливыми. Одна — высокая брюнетка с продолговатым лицом. Вторая — пониже, круглолицая кудрявая шатенка, лицо которой показалось Никите смутно знакомым…

Он так увлекся фотографиями, что на время забыл про Деда, тихо сидевшего у него за спиной. Неожиданно тот с шумом встал, взял тарелку и направился к двери в кухню. Никита дернулся от испуга, однако тут же вспомнил, что он в безопасности и все происходит во сне.

Любопытство повлекло его за Дедом.

На кухне все было практически так же, как днем, в реальности. Тот же вкусный запах, та же мебель, плита, холодильник и высокий шкаф с духовкой и микроволновой печкой. Имелись, конечно, всякие незнакомые мелочи вроде подставки для винных бутылок, плетеной корзины с овощами и фруктами на широком подоконнике и большого контейнера для мусора у двери в прихожую. При полном отсутствии занавесок освещенная кухня отлично просматривалась с улицы, но Деда это не смущало. Вероятно, хозяйственная работа не казалась ему настолько сокровенным делом, чтобы ради него возиться со ставнями.

Никите представилась возможность получше рассмотреть нового знакомца. Тот оказался высоким и худощавым. Не исключено, что в молодые годы Дед был хорошим спортсменом — до сих пор оставался крепок в плечах, а в его крупных рабочих руках чувствовалась немалая сила. Он смотрелся очень моложаво в синих джинсах, ботинках из нубука и мятой клетчатой рубашке с закатанными рукавами. Возраст выдавали только седина и лицо в морщинах.

— Хорошо, молодой человек, вот и все, — неожиданно сказал Дед приятным низким голосом, захлопнув дверцу посудомойки, — теперь можно немного посидеть у камина.

Уже во второй раз Никита подпрыгнул от неожиданности. Он решил, что приглашение было адресовано именно ему. Просто потому, что приглашать было больше некого. Однако Дед пошел вон из кухни, по-прежнему не обращая на него никакого внимания. Несмотря на выказанное пренебрежение, Никита покорно побрел за стариком в гостиную.

Походка у Деда была немного шаркающая, но, глядя на его прямую спину, Никита тоже подтянулся и расправил плечи. Тот включил настольную лампу на тумбочке у стены и задул свечи. Затем взял со стола бутылку с бокалом и направился к камину. Никита совсем запутался. Если его пригласили скоротать вечерок вместе, то где второй бокал? Странное гостеприимство! Дед аккуратно положил очередное полено на пылающие угли и с блаженным стоном опустился на диванные подушки. Бутылку он поставил на маленький столик, где для нее уже был заготовлен такой же цветной картонный кружок, как на столе.

— Только один бокал, молодой человек! — командным тоном приказал он.

Никита совсем растерялся. Один так один. Он вообще пока ни на что не претендовал. К чему такие строгости? И где его взять, этот чертов бокал? Он с надеждой оглянулся на буфет.

— Хотя какая разница, один бокал я выпью или десять? — грустно продолжил Дед. — Все равно никому нет до этого дела.

Ситуация начала проясняться. Дед был любителем поговорить с самим собой. Никита разделял его слабость — тоже находил себя приятным собеседником и обращался к себе не иначе как «старик». Фамильярное обращение в его устах звучало легкомысленно и на корню обесценивало проблему возраста, свойственную мужчинам, перевалившим сорокалетний рубеж. Так же неслучайно Дед величал себя «молодым человеком» — это давало ему возможность не думать о старости, которая, похоже, была одинокой.

Старик отхлебнул вина и снова затих, уставившись на языки пламени.

Поскольку дружеская вечеринка не задалась, Никита продолжил исследование гостиной. Простенки были увешаны гравюрами и карандашными рисунками разного размера. Графические работы смотрелись превосходно на фоне беленой старинной кладки. На них были женщины разных эпох: в строгих платьях и почти обнаженные, хрупкие и пышнотелые. Каждая — по-своему прекрасна.

Никита осмелел.

Он подошел к старику со спины, наклонился к его уху и доверительно сказал:

— Дед, я вижу — ты разбираешься. Девчонки шикарные!

Тот продолжал зачарованно смотреть на огонь. Никита поднял голову и увидел над камином красные туфли на шпильке, а еще выше — ноги в ажурных чулках. Красотка с осиной талией призывно подмигивала со стены, держа в руках баночку с джемом или с кремом для рук. Алое платьишко обтягивало ее во всех смыслах выдающуюся грудь.

— О! Как это я пропустил такое?! — поразился Никита.

В прихожей его московской квартиры висела пара похожих рекламных постеров пятидесятых годов. Никита обожал этот жанр. Однако в гостиной Деда разбитная девица смотрелась вульгарно. Даже обнаженная модель на большом карандашном рисунке рядом, едва прикрытая уголком смятой простыни, и та выглядела целомудренней.

Никита снова наклонился к Деду и назидательно заметил:

— Эта подруга здесь лишняя. Неужели не видишь?

Он обнаглел от безнаказанности. Рука сама потянулась, чтобы похлопать Деда по плечу, но в последний момент замерла. Перспектива провалиться в бестелесный призрак пугала. Хотя, если подумать, коснуться живой плоти в данных обстоятельствах было бы еще страшнее.

Оставив Деда на время в покое, Никита пошел рассматривать обеденный стол. К сожалению, центральную часть мастерски выполненной инкрустации закрывала нелепая дорожка из красной тафты. Неизвестно, из какого путешествия привезли этот сувенир, но здесь он смотрелся еще более чужеродно, чем девица в красном рядом с превосходными рисунками и гравюрами.

Роскошные резные стулья, похоже, прошли серьезную реставрацию. Мебельный лак сиял, однако чрезмерный блеск обесценивал старину. Обивка тоже была новая, из дешевого синтетического бархата, окончательно портившего впечатление. Неожиданные пятна безвкусицы на общем вполне гармоничном фоне кричали о противоречиях в характере Деда, и разжигали интерес Никиты. Кто же он такой, этот странный человек?

Несмотря на мелкие придирки, Никите нравился интерьер гостиной — простой и в то же время в меру буржуазный. Здесь был ответ на его терзания — именно таким он желал бы видеть свой дом. Ему хотелось запомнить все до мельчайших деталей. Оставалась одна проблема — наутро он мог все забыть!

Задремавший на диване Дед очнулся и обратился к себе с очередным вопросом:

— Ну что ж, молодой человек, какие у нас планы на завтра? — Он выдержал паузу. Видимо, второй его половине требовалось время, чтобы сформулировать ответ. — Утром выпьем кофе и пойдем работать, как всегда. В спальнях на третьем этаже осталось навесить двери и отрегулировать петли. И прикрутить бронзовые ручки, которые мы сняли со старых дверей и отчистили. Тогда спальни будут практически готовы. — Он выдержал долгую паузу. — Вот только для кого мы все это делаем?

Дед налил еще вина и одним махом выпил половину бокала.

Никита задумался: «Он все делает сам? Весь дом — своими руками?» Это представлялось немыслимым. Три этажа, огромный подвал и человек с крепкими рабочими руками. Трудолюбивый, упорный и одинокий.

— Сколько же времени у тебя ушло на это, Дед? — в смятении прошептал Никита.

Ему впервые стало жаль, что старик его не слышит. Поговорить с ним было бы интересно. «Хотя, наверное, все к лучшему. Вот бы он испугался, встретив меня ночью в собственном доме!»

Никита усмехнулся, вообразив панику Деда. Следом в голове мелькнуло: «Только это не его, а мой дом»

— Десять лет. Я потратил на этот дом почти десять лет, — заговорил Дед, глядя в уже пустой бокал. В который раз Никита был поражен — старик не мог слышать вопроса.

— Шутишь? Десять лет ремонтировать старый дом! Неужели не нашлось занятия интереснее?

Это казалось бредом даже во сне. Никита не мог представить себя на месте старика. Ему быстро надоедал монотонный физический труд, поэтому идея рукотворного ремонта длиной в десятилетие привела его в ужас.

Сцена смахивала на спиритический видеосеанс. Впрочем, если Дед — реальный человек, он еще мог пребывать в добром здравии. Только где старик сейчас? Не в этом же доме!

Никита решил продолжить игру.

— Почему ты живешь один? У тебя есть семья? — теперь уже намеренно спросил он, осторожно присел в уголке второго дивана и стал ждать ответа.

Дед вздохнул, покрутил головой, будто отгоняя тягостные мысли.

— Чего еще можно желать, когда у тебя есть две прелестные маленькие дочки? Ты заботишься о них. Сходишь с ума, когда они болеют. Радуешься их успехам. Потом они вырастают, и однажды ты понимаешь, что ничего не знаешь об этих юных леди. Они влюбляются, становятся непредсказуемыми. Они просят денег, все больше денег. Это все, что им от тебя нужно. Они швыряются деньгами, как сухими листьями. Платья по тысяче фунтов, побрякушки по цене хорошей машины. Потом они чувствуют себя совсем взрослыми, затевают самостоятельные проекты, которые прогорают. И они во всем винят тебя, хотя теряют, в общем-то, твои деньги. А когда ты говоришь им: «Стоп, девочки» — они просто исчезают и перестают с тобой общаться. Все из-за денег. Их мать только подливает масла в огонь. Настраивает против тебя, чтобы сделать больно. Потому что считает, что ты и ей все еще что-то должен.

Голос Деда дрогнул и оборвался.

Он некоторое время молчал, потом продолжил уже спокойнее:

— Этот дом я купил тоже для них. Старшая, Джулия, нашла его и примчалась ко мне с горящими глазами. Ей очень понравился вид на долину. Я купил дом на ее имя, в качестве подарка.

Никита кивнул.

— Неудивительно. Я тоже купил этот вид на долину. И тоже в качестве подарка, только самому себе.

Дед продолжал:

— Дом был в ужасном состоянии. Французы вообще плохо следят за своими домами.

Старик поджал тонкие губы. Живя во Франции, он не потерял генетическую веру в британское превосходство.

— Тогда у меня был собственный дом в другой деревне, в тридцати километрах отсюда. Место тоже красивое, хотя не такое исключительное, как это. После покупки я принялся за ремонт. Конечно, я нанимал электрика и водопроводчика. И для тяжелых работ приглашал помощников. Но большую часть работы я сделал своими руками — времени у меня было хоть отбавляй. Иногда оставался здесь на ночь, чтобы не ездить каждый день по тридцать километров туда и обратно. В конце концов, продал свой дом и перебрался сюда. Ремонт стал моим главным делом. Я работал почти без выходных, день за днем, месяц за месяцем, год за годом. Ни с кем не общался, за исключением дочерей. Они поначалу часто навещали меня. Тогда я был относительно счастлив.

Старик совсем загрустил. Никите стало совестно, что из праздного любопытства он заставил страдать и без того несчастного человека. Пока длился монолог, бутылка с вином опустела. Речь Деда утратила связность, по щекам текли слезы. «Не боец, — заключил Никита. — Здравая была мысль: один бокал, и все». Но вслух поучать старика остерегся.

Камин погас, а в комнате все равно было тепло: водяное отопление под плиточным полом уже заработало. Оно включалось на обогрев ночью, когда электричество становилось дешевле. Никита подумал, что если коммуникации в доме прокладывал Дед, он был отличным инженером.

Продолжения истории не последовало. Старик спал, откинув голову на спинку дивана. Глядя на него, задремал и Никита.