#ЖивиБезОправданий

Ольга Усачёва

Где брать энергию, как жить, когда врачи сказали, что лечения нет, а болезнь быстро прогрессирует? Главное – не сдаваться! Ольга Усачёва делится психологическими приёмами и техниками, которые помогли ей выйти из депрессии, вернули к желанию мечтать, быть собой и бороться за счастье семьи и здоровье ребёнка. Жить здесь и сейчас. Жить без оправданий.Эта книга послужит мощным зарядом вдохновения для каждого читателя, который ищет своё призвание в этом мире и хочет воплощать свои мечты.

Глава 11 Принятие

В первые три месяца после того, как Рома перестал ходить и говорить, было очень трудно. Не только потому, что исчезли все приобретённые ранее навыки, но и потому, что у меня словно появился другой ребёнок. Я стала как мама, только что родившая первенца и не знающая, как с ним быть: как держать, кормить, справляться с коликами, как воспитывать.

Одной из проблем было принятие ребёнка таким, каким он стал. И вообще понять, чего он хочет или почему плачет.

О первых двух состояниях, через которые я прошла в своей новой действительности, я уже рассказывала: первый месяц ощущала нехватку общения, потом два месяца длилась депрессия и нежелание с кем-либо говорить. И вот наступила третья стадия — отторжение и последовавшее затем принятие. Расскажу об этом подробнее.

После депрессии пришло другое состояние — я злилась на себя, на сына, злилась, что не понимала, за что мне всё это, почему так происходит, злилась, что не понимала причин Роминого плача или других проявлений. Вообще на весь мир злилась.

Начинала психовать. Чтобы быстрее поел, запихивала ему в рот еду, не понимая, что он не может жевать. Ромка не прожёвывал, давился и выплёвывал. В результате у обоих начинался психоз. Он ведь тоже не понимал, почему раньше нормально ел, а сейчас нет, и как следствие — начинал плакать. В этот момент я доходила до истерики: кричала на него, давала пощёчину и «щёлкала» насильно его челюстью со словами «ешь, ешь, ешь», «давай жуй, хватит, Рома, жуй, жуй». Потом уходила в другую комнату, плакала, оставив ребёнка наедине со своими проблемами, слезами и страхами. Потом возвращалась, садилась около него и снова плакала, обнимала, целовала и просила прощения. Следующие несколько дней, как правило, меня выбивало из колеи, и я лежала без сил. В таком состоянии я убирала подальше все ножи, боясь, что если окажется острый предмет рядом или случайно попадётся мне на глаза, то я в состоянии истерики, доходящей до аффекта, прирежу собственного ребёнка, а потом и себя.

Я не могла принять случившееся, осознать до конца. Как понять, хочет ли сын есть, сходить в туалет, болит ли у него что-то или он просто капризничает? А если болит, то как узнать, что именно болит, у ребёнка, который не говорит? Ведь теперь Рома не говорит и не понимает инструкций, приходится только догадываться, чего он хочет.

Позже, когда в мире случилась пандемия коронавируса и люди были вынуждены сидеть дома в самоизоляции со своими детьми по два месяца, я поняла, что нервы у многих на пределе. Многие мамы кричат на своих детей, могут даже ударить за то, что ребёнок рассыпал гречку, разбил посуду или по другим мелочам. Уж не говорю про дистанционное обучение и совместные уроки по шесть часов с детьми. Когда вы двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю взаперти, немудрено, что психика на пределе. И это только месяц-два дома, а меня судьба загнала в самоизоляцию с парализованным ребёнком на более длительный срок.

Как Роме объяснить что-то, когда он теперь меня не видит и не слышит? Где брать силы, когда доведена до ручки? У нас остался только тактильный контакт. У меня не было помощи психолога, социолога, реабилитолога. Только я и мой парализованный ребёнок. Мы вместе двадцать четыре часа в сутки, он даже спит на мне, потому что ему так легче. Как жить дальше, я не знала. Никто не порекомендовал мне пить успокоительное, никто не давал практичных советов, что делать дальше. Когда я смогу привыкнуть, когда научусь жить с новым ребёнком и как буду доносить до него информацию? Всё навалилось, моя психика не выдерживала. Конечно, я понимала, что это жестоко — пощёчиной объяснять больному ребёнку, что так, как он, делать не надо или что мне это не нравится… Но как быть?!

И тут я вспомнила, как мы первый раз попали в Российскую детскую клиническую больницу (РДКБ) в Москве. Там были дети, которые мычали, или показывали пальцем, или переставляли местами слоги в словах, были те, которые с трудом говорили или не говорили вовсе, с повреждённым интеллектом. К ним приходили учителя! И дети учились! Это большая работа ребёнка, мамы и учителя — донести друг до друга информацию, а тем более получать образование. Были, конечно, такие мамы, которые орали и обессиленно опускали руки, потому что дети на глазах угасали и теряли приобретённые навыки. Кто-то из детей был прикован к креслу, но был очень умным, у кого-то был повреждён интеллект при хорошей физической форме, и только несколько было, как Рома, — мозг пострадал настолько, что за короткое время болезнь затронула и интеллект, и тело, для них ни о каком школьном обучении и речи не шло. Но всё равно надо было учиться жить дальше.

Мысль о том, что придётся сдать ребёнка в психоневрологический интернат, мы отмели ещё на начальной стадии болезни. Я осталась наедине с бедой, и надо было её как-то принимать — свыкнуться с ситуацией, согласиться, что есть вещи в этой жизни, которые не соответствуют моему видению и восприятию мира.

Уже позже я поняла, что безусловное принятие базируется на способности в конкретный момент подняться над ситуацией и вобрать её, явив необходимые качества души. Эта способность нарабатывается долгими раздумьями вне социума, через принятие и осмысление множества ситуаций. Осмысляются сначала события в далёком прошлом, потом недавние ситуации, а затем происходящее в данном конкретном моменте. Принять происходящее, поднявшись над ним на высоту полёта души, — это сверхспособность, и я буду ещё долго учиться, чтобы её приобрести.