Адвокат’essa, или Поиски Атлантиды

Ольга Зиновьевна Муравич, 2020

Роман ОЗМуравич «Адвокат’essa или Поиски Атлантиды» привлечет читателей своей необычностью. «Если вам хотя бы раз в жизни хотелось спрятаться, исчезнуть, раствориться в пространстве от переживаний… Если хотелось, чтобы вот так, вдруг: закрыл глаза, открыл – а ничего страшного и в помине нет. Наоборот, всё удачно складывается. И тебе – хорошо, радостно, чисто, честно и легко. С самой собой и с другими людьми…» Вам нужно ОБЯЗАТЕЛЬНО прочитать этот роман. Он – о нас, о вас, об авторе. Он – для всех нас. Рассчитан на широкий круг читателей.

Глава 4

С кем жить?

Если сказать, что за две последующие недели мы были покорены, значит, ничего не сказать. Утром мы бежали в кабинет судьи или в зал заседаний, где он слушал уголовные или гражданские дела, и, раскрыв рот, внимали. То, как расположил нас — строгий, но с большим чувством юмора — судья, было удивительно. Мы пробовали копировать его манеру говорить, лукавый взгляд, появлявшийся иногда, и серьезное обращение к участникам судебных заседаний. Разумеется, все это мы проделывали вне практики. А у него великолепно получалось быть судьей. «Так вот они какие, настоящие судьи!» — думала я. Как он организовывал все пространство вокруг себя, каждому определяя роль в сценарии, четко продуманном. Как вели себя адвокаты и прокуроры при нем, как он умел урезонить кого-либо слишком разбушевавшегося в ходе слушания дела! Просто удивительно. При рассмотрении тяжелого дела о передаче детей от матери (якобы систематически употребляющей алкоголь) на воспитание отцу, имеющему новую семью, допрашивалась свидетельница. Она приходилась бабушкой мальчику и девочке. Это именно у ее пьющей дочери бывший муж намеревался отобрать ребятишек. Бабушка, довольно бойкая, моложавая дамочка, работавшая администратором в гостинице для моряков, поясняя суду некоторые обстоятельства дела, возмущалась действиями отца детей. Мужчина создал новую семью, переехал в другой город, был хорошо устроен на работе и убеждал суд, что детей надо передать ему и его новой супруге на воспитание, так как его бывшая супруга злоупотребляет спиртными напитками и негуманна по отношению к детям и якобы имели места факты рукоприкладства. Бабушка негодовала, сыпала чуть ли не проклятиями в адрес истца и убеждала суд, что этот «подлец» просто не хочет платить алименты на двоих детей, поэтому и затеял «чехарду», как она выразилась.

Судья, делавший пометки для будущего решения на листе бумаги, удивленно поднял брови и переспросил:

— Что вы подразумеваете под этим словом, свидетель?

— Где? — Бабушка огляделась.

— Не «где», а «чехарда».

— А, ну даете, товарищ судья, полная «чехарда» и есть. И я не про — … подр… не продразумеваю. Вы что, классиков не учили?

— Каких классиков, кто не учил, свидетель, вы о чем? — даже слегка опешил председательствующий.

— Как о чем? А Маркса-Энгельса не учили в школе, что ли? Как они нам говорили — «битие определяет сознание!».

Один из народных заседателей — бывший военный — сурово взглянул на «манифестантку», явно не одобряя столь вольного обращения с заветами основоположников научного коммунизма. Второй заседатель — милая интеллигентная женщина — преподаватель института, прикрыла ладонью рот, чтобы не было видно улыбки.

— Вот! Все слышали? Оказывается, Маркс вместе с Энгельсом нас учили, что «битие» определяет сознание? Похоже, что ваше сознание именно битие и определяет, не более того. А ведь классики об этом действительно писали, только они утверждали, что бытие́ определяет сознание! — Подчеркнув слово бытие́, Александр Борисович замолчал, но было видно, что он тоже готов рассмеяться, хотя обстановка самого процесса не очень-то располагала ни к веселью, ни к философии…

— Так я о том же и говорю, — битие и определяет сознание! Подумаешь, иногда даст детям подзатыльника или по попе веником шлепнет. Ребятишек обязательно надо поколачивать, я вам точно говорю.

Сама по себе знаю! От бития это самое сознание и мозги как раз и прочищаются!

Такая трансформация «бытия» и педагогический «пассаж» заставили рассмеяться многих присутствующих в зале суда. Мы с Агнешкой, как раз перед практикой сдавшие на «отлично» экзамен по «научному коммунизму», просто улеглись на стол, за которым сидели. Засмеялся даже прокурор — довольно серьезный мужчина. Смеялся А. Б., смеялась сидевшая слева от него народный заседатель. Только военный строго поглядывал на веселившихся. Ему явно хотелось рявкнуть: «Смирно!» — но права командного голоса не было.

— Да, чего только не услышишь от граждан, когда они дают правдивые показания суду, — подытожил Александр Борисович. И уже другим голосом, посерьезнев, добавил: — Вернемся, собственно, к теме нашего исследования. — Это выражение — про «битие» — так и осталось нашей шуткой на долгие годы.

Когда спустя два дня наступил момент вынесения решения, мы гадали: что скажет суд? Шесть часов в совещательной комнате А. Б. вместе с заседателями готовил свой вердикт. С одной стороны, этот отец — такой удачливый, успешный и вроде бы пекущийся о детях шести и восьми лет. Девочку восьмилетнюю даже допрашивали в суде, выясняя, «с кем она хочет жить — с папой или мамой?». По закону такой «допрос» разрешался и адвокаты на этом очень настаивали.

Посмотришь на этого отца: чистенький, ухоженный, в перерывах дарящий детям какие-то игрушки, сладости и немного заискивающе заглядывающий в глаза. И характеристики у него были положительные, и каких-то свидетелей он приводил для подтверждения неблаговидного поведения бывшей супруги. А. Б. часто нам повторял: «Когда все так хорошо — это подозрительно». Бывшая жена худощавая, около 30 лет, небольшого росточка женщина. Бледное лицо с большими кругами под удивительно синими глазами, обкусанные губы и дрожащие руки, постоянно теребившие несвежий носовой платок, в который она и плакала, и сморкалась, дополняли весьма печальную картину. Ее рассказ о том, что она действительно начала работать в ночную смену, так как за это больше платят и ей можно что-то прикупить ребятам сладенького, вызвал вопрос у суда: «А что, разве отец не платит денег на содержание детей?» В ответ женщина в очередной раз расплакалась и сказала, что отец за лето и весну приезжал три раза, привез мальчику брючки, девочке — кофточку, несколько тетрадок и лимонад. «И это всё?» — поинтересовался Александр Борисович. «Да, всё», — почти прошептала ответчица. Видно было, что устала она очень, что трудно тянуть самой детишек и что ее дурковатая мамаша и ей житья не дает. И, похоже, что ребятишкам от матери тумаки достаются действительно… Но девочка хотела остаться с мамой, а мальчишка, получивший тут же, в зале суда от папаши большую машину и огромную шоколадку, видно было, что готов с ним ехать. По причине малолетства младшего суд не спрашивал о его желании, хотя отец и подзуживал: «Сынок, расскажи дядям и тетям, как мама пьет водку с другими дядями дома и вас бьет». «Полный придурок, — переглянулись мы с Агнией. — Ну, надо же так мучить ребенка… да при огромном скоплении людей».

А истец на вопрос суда: «Почему вы уклоняетесь от уплаты алиментов на детей?» — сообщил, что он нарочно не дает ей денег, а то она их пропьет со своими собутыльниками». Мрачная история чужой трагедии. Больно, стыдно, неприятно. Многое непонятно. Чаша весов наша колебалась время от времени то в одну, то в другую сторону.

Решения ждали все. Мы обсуждали детали процесса, но не могли предположить, в чью пользу все-таки решится дело. Понятно, что это будет позиция А. Б., а заседатели, скорее всего, «прокивают» вслед за ним.

Люди столпились в судебном коридоре в таком количестве, что нечем было дышать. «Пойдем на улицу», — предложила Агнешка. «А вдруг пропустим оглашение?» — заволновалась я. «Да, ну, пропустим, как же! Двери открыты, и мы увидим, как народ двинется в зал!»

У дверного проема стояла «исследовательница» трудов классиков марксизма и обмахивалась широкополой соломенной шляпой в разноцветных бантиках. «Идите, студэнточки, — с ударением на «э», жеманно протянула она, — заглотните летнего воздуха и нам принесите!» Мы чуть не прыснули от смеха — уж очень комично все это выглядело. «А я не могу отойти с этого поста. Жду гражданина судью». «Рановато вам еще называть его гражданином, приговор пока что вам не выносят», — подумала я.

На улице хоть и было жарко, ветер с моря доносил прохладу. «Хорошо бы купальники надеть — и на пляж!» — почти пропела моя подруга. «А решение как же? Вот после него отпросимся у Борисыча и побежим, благо, минут десять — и вот оно, море!» Только успела я это произнести, как толпа в коридоре заволновалась, зашевелилась и властный голос Александра Борисовича произнес: «Освободите проход! Посторонних прошу покинуть помещение!» «Ох, достанется сегодня «на орехи» секретарю Вере — это ж ее прямая обязанность — организовать свободное движение состава суда в зал заседаний. Вероятно, Вера где-то в канцелярии задержалась с бумагами и на звонок судьи из совещательной комнаты не успела среагировать» — все это мелькнуло в голове, и я, заходя в зал, услышала ее запыхавшийся голос: «Прошу встать, суд идет!»

Зал набился битком — какие-то пенсионерки из соседних домов, опрятно одетые, приходившие в суд, как в кино, непонятного вида мужчины и множество участвовавших в слушании дела людей. От волнения, неизвестности и жары пересохло в горле. И даже ноги дрожали. «Нет, на пляж сегодня лучше не идти», — подумалось мне.

«Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики, заслушав… установил… суд решил…» Александр Борисович сделал паузу, посмотрел со своего возвышения на присутствующих в зале, глотнул воды из стакана, стоящего на судейском столе, и продолжил: «…решил — такому-то в иске о передаче детей на воспитание отказать. Детей передать на воспитание матери… Истца обязать регулярно выплачивать алименты в размере одной третьей части всех видов заработка на содержание детей шести и восьми лет до их совершеннолетия. В иске об освобождении от уплаты алиментов истцу отказать».

Сначала тишина замерла в воздухе, а потом все пришли в движение, зашумели.

— Все понятно? — дочитав текст, обратился председательствующий к матери детей. — Послушайте, возьмитесь за себя! Дети у вас хорошие, профессия есть. Измените образ жизни, чтоб не пришлось снова к вашей истории возвращаться. Вы молодая — все у вас наладится. Пообещайте, что возьметесь за ум!

Женщина опять плакала и, утирая слезы, кивнула, опустив голову.

— Договорились? — переспросил Петров.

— Договорились, — еле слышно прошептала она, глотая слезы.

В это время из коридора донеслось громогласное:

— Я говорила вам, что мы с Марксом заодно — точно битие и есть битие. Поколотил-таки судья этого паршивца папашу, показал ему дулю с маком и кузькину мать. Маркс всегда прав! — Комментарий довольной бабушки слышен был, вероятно, даже на улице.

— «Кузькину мать» — это Хрущев показывал американцам, когда стучал башмаком по трибуне, а не судья, — так же громко возразил ей кто-то в коридоре.

— Ну, я и говорю — дулю с маком! — не унималась дамочка.

Мы вышли из зала. Напряжение нескольких дней, неожиданность вынесенного решения и ощущение тяжести юридической профессии — все это одновременно как будто вытолкнуло нас на улицу. Захотелось сбросить с себя, забыть и даже смыть неприятные впечатления и освободиться от эмоций.

Оказалось, что рабочий день подошел к концу, отпрашиваться не надо, и мы, попрощавшись с нашим наставником, направились к морю. Весь путь туда конечно же прошел в обсуждении решения — почему он встал на ее сторону? Я помнила, как А. Б. произнес как-то вне этого процесса: «Дети должны жить с матерью!»

На пляже оказалось множество знакомых, обрадовавшихся нашему появлению и уже успевших изрядно «поджариться» на солнышке.

— Вы что такие тихие сегодня?

— Слушали тяжелое дело, — только и проговорила я.

— А-а, — уважительно и понимающе протянул кто-то. — Значит, у вас должен быть заслуженный отдых…