В гостях у турок. Юмористическое описание путешествия супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых через славянские земли в Константинополь

Николай Лейкин, 1897

Глафира Семеновна и Николай Иванович Ивановы уже в статусе бывалых путешественников отправились в Константинополь. В пути им было уже не так сложно. После цыганского царства – Венгрии – маршрут пролегал через славянские земли, и общие братские корни облегчали понимание. Однако наши соотечественники смогли отличиться – чуть не попали в криминальные новости. Глафира Семеновна метнула в сербского таможенного офицера кусок ветчины, а Николай Иванович выступил самозванцем, раздавая интервью об отсутствии самоваров в Софии и их влиянии на российско-болгарские отношения.

Простой славянский напиток

Кудрявый черномазый малец в опанках втащил в комнату две шестериковые свечки в подсвечниках — и комната слабо осветилась. Это была большая, в три окна, комната со стенами и потолком, раскрашенными по трафарету клеевой краской. На потолке виднелись цветы и пальмовые ветви, по стенам серые розетки в белом фоне. У стен одна против другой стояли две кровати венского типа со спинками из листового железа, раскрашенными как подносы. Перины и подушки на кроватях были прикрыты пестрыми сербскими коврами. Мебель была тоже венская, легкая, с привязными жиденькими подушками к сиденью, на выкрашенном суриком полу лежал небольшой мохнатый ковер. В углу помещалась маленькая изразцовая печка. Показав комнату, баранья шапка спросила:

— Добре, господине?

— Добре-то, добре… — отвечал Николай Иванович, посмотрев по сторонам, — но уж очень темно. Нельзя ли нам лампу подать? Есть у вас лампа?

— Есте, есте… Има, господине, — отвечала шапка. — Дакле с Богом, видетьемо се^[11], — поклонилась она и хотела уходить.

— Стой, стой! — остановил шапку Николай Иванович. — Мы сейчас умоемся, да надо будет нам поесть и хорошенько чаю напиться, по-русски, знаешь, настоящим образом, на православный славянский манер, с самоваром. Понял?

Баранья шапка слушала и хлопала глазами.

— Не понял. Вот поди ж ты, кажись, уж настоящие славяне, а по-русски иное совсем не понимают, — сказал Николай Иванович жене. — Ясти, ясти… Аз ясти хощу… — начал он ломать язык, обратясь снова к шапке, раскрыл рот и показал туда пальцем.

— Има, господине… — кивнула шапка.

— Да что има-то? Карта есть? Принеси карту кушанья и вин!

— Одна, господине… Упут…^[12] — поклонилась шапка и исчезла.

Супруги начали приготовляться к умыванию, но только что Глафира Семеновна сняла с себя лиф и платье, как раздался сильный стук в дверь.

— Кто там? Погоди! Карту потом подашь. Прежде дай помыться! — крикнул Николай Иванович, думая, что это баранья шапка с картой кушаний, и снял с себя пиджак.

Стук повторился.

— Говорят тебе, подожди! Не умрешь там.

Николай Иванович снял рукавчики и стал намыливать себе руки. Стучать продолжали.

— Врешь, врешь! Над тобой не каплет, — отвечал Николай Иванович и начал мыть лицо.

Стук усиливался, и бормотали два голоса.

— Вот неймется-то! Ну прислуга! Ломятся, да и шабаш!

Николай Иванович наскоро смыл мыло с лица и приотворил дверь. В коридоре стоял извозчик, которому не заплатили еще денег за привоз с железнодорожной станции. Его привел носатый войник, который ехал на козлах.

— Батюшки! Извозчику-то мы и забыли впопыхах заплатить деньги! — воскликнул Николай Иванович. — Но ты здесь, эфиопская морда, зачем? — обратился он к войнику.

Бормотал что-то по-сербски извозчик, бормотал что-то и войник, но Николай Иванович ничего не понимал.

— Сейчас. Дай мне только утереться-то. Видишь, я мокрый, — сказал он извозчику и показал полотенце. — Глаша! Чем я с извозчиком рассчитаюсь? У меня ни копейки сербских денег, — обратился он к жене, которая плескалась в чашке.

— Да дай ему рубль, а он тебе сдачи сдаст. Неужто уж сербы-то нашего рубля не знают? Ведь братья-славяне, — отвечала Глафира Семеновна.

Николай Иванович отерся полотенцем, достал рублевую бумажку и, подойдя к полуотворенной двери, сказал извозчику:

— Братушка! Вот тебе наш русский рубль. У меня нет сербских денег. Возьмешь рубль?

Извозчик посмотрел на протянутую ему рублевую бумажку и отмахнулся:

— Айа, айа. Треба три динары, — сказал он.

— Фу ты леший! Да если у меня нет динаров! Ну, разменяешь завтра на свои динары. Три динара… Я тебе больше даю. Я даю рубль. Твой динар — четвертак, а я тебе четыре четвертака даю! Бери уж без сдачи. Черт с тобой!

Опять протянута рублевая бумажка. Опять замахал руками извозчик, попятился и заговорил что-то по-сербски.

— Не берет, черномазый, — сказал Николай Иванович жене. — Вот они братья-то славяне! Даже нашего русского рубля не знают. Спасали, спасали их, а они от русского рубля отказываются. Я не знаю, что теперь и делать?

— Да дай ему гульден. Авось возьмет. Ведь на станции австрийскими деньгами рассчитывался же, — сказала Глафира Семеновна, обтирая лицо, шею и руки полотенцем.

— Да у меня и гульдена нет. В том-то и дело, что я на станции все австрийские деньги роздал.

— У меня есть. Два гульдена осталось. Вот тебе.

И Глафира Семеновна подала мужу новенький гульден.

— Братушка! А гульден возьмешь? — спросил Николай Иванович извозчика, протягивая ему монету.

Тот взял гульден и сказал:

— Малко. Иошт треба. Се два с половина динары…

— Мало ему. Нет ли у тебя хоть сколько-нибудь австрийской мелочи? — спросил Николай Иванович.

Глафира Семеновна подала ему несколько никелевых австрийских монеток. Николай Иванович прибавил их к гульдену.

— Захвалюем, господине, — поблагодарил извозчик, поклонившись, и тотчас же поделился деньгами с войником, передав ему мелочь.

— Глаша! Вообрази! Почтенный носатый войник и с извозчика нашего сорвал халтуру! — воскликнул Николай Иванович.

— Да что ты! Вот ярыга-то! Славянин ли уж он? Может быть, жид? — выразила сомнение супруга и стала со свечкой оглядывать постель. — Все чисто, — сказала она, заглядывая под ковер. — Мягкий тюфяк на пружинах и хорошее одеяло.

Вскоре явился владелец бараньей шапки, на этот раз уже без шапки и переменив замасленный серый пиджак на черный. Он внес в комнату лампу, поставил ее на стол и положил около нее тетрадку, составляющую репертуар кушаний и вин ресторана, находящегося при гостинице престолонаследника.

— А! И карточку принес, братушка! Ну, спасибо. Захвалюем… — произнес Николай Иванович, запомня часто слышимое им слово, и стал перелистывать книжку.

Книжка была рукописная. Кушанья были в ней названы по-немецки, по-сербски, но написаны преплохим почерком.

— Ну-с, будем читать. Не знаю только, разберем ли мы тут что-нибудь, — сказал он.

— Да не стоит и разбирать, — отвечала Глафира Семеновна. — Все равно, кроме бифштекса, я есть ничего не буду. Бифштекс с картофелем и чаю… Чаю до смерти хочу. Просто умираю.

— Не хочешь ли, может быть, предварительно квасу? — предложил Николай Иванович. — Квас уж наверное в славянской земле есть.

— Пожалуй. Кисленького хорошо. Ужасная у меня после этого переполоха с полицейским солдатом жажда явилась… Знаешь, я не на шутку тогда испугалась.

— Еще бы не испугаться! Я сам струсил.

— Ну, да ты-то трус известный. Ты везде… Есть у вас квас? Славянский квас? — спросила Глафира Семеновна человека, принесшего карту.

Тот выпучил глаза и не знал, что отвечать.

— Квас, квас. Разве не знаешь, что такое квас? — повторил Николай Иванович. — Пить… Пити… — пояснил он.

— Нийе… Не има… — отрицательно потряс головой слуга.

— Странное дело! Славянские люди и простого славянского напитка не имеют!

— Тогда пусть подаст скорее чаю и два бифштекса, — сказала Глафира Семеновна.

— Ну, так вот… Скорей чаю и два бифштекса с картофелем, а остальное мы потом выберем, — обратился к слуге Николай Иванович. — Чай, надеюсь, есть? Чай. По — немецки — те…

— Есте, есте… — кивнул слуга.

— И бифштексы есть?

— Има… Има… Есте.

— Ну, слава богу! Так живо!.. Два бифштекса и чай. Да подать самовар! Два бифштекса. Два… Смотри, не перепутай.

И Николай Иванович показал удаляющемуся слуге два пальца.

Примечания

11

Здесь: до свидания (серб.).

12

Сейчас (серб.).