В гостях у турок. Юмористическое описание путешествия супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых через славянские земли в Константинополь

Николай Лейкин, 1897

Глафира Семеновна и Николай Иванович Ивановы уже в статусе бывалых путешественников отправились в Константинополь. В пути им было уже не так сложно. После цыганского царства – Венгрии – маршрут пролегал через славянские земли, и общие братские корни облегчали понимание. Однако наши соотечественники смогли отличиться – чуть не попали в криминальные новости. Глафира Семеновна метнула в сербского таможенного офицера кусок ветчины, а Николай Иванович выступил самозванцем, раздавая интервью об отсутствии самоваров в Софии и их влиянии на российско-болгарские отношения.

Ночной переполох

Стучит, гремит поезд, увозя супругов Ивановых из Белграда по направлению к Константинополю. Глафира Семеновна сняла корсет и сапоги и, надев туфли, стала укладываться на скамейку спать уже «набело», как она выражалась, то есть до утра. Николай Иванович вынул книгу «Переводчик с русского языка на турецкий» и хотел изучать турецкие слова, но вагон был плохо освещен и читать было невозможно. В купе вошел сербский кондуктор с фонарем, без форменного платья, но в форменной фуражке, приветствовал словами: «Добри вечер, помози Бог» — и спросил билеты.

Билеты поданы, простригнуты, но кондуктор не уходит, смотрит на лежащую на скамье Глафиру Семеновну и, улыбнувшись, говорит что-то по-сербски…

— Представь себе, я хоть и не понимаю слов его, но знаю, о чем он говорит, — сказал Николай Иванович жене. — Да, да… — обратился он к кондуктору, тоже улыбаясь. — Молим вас никого к нам в купе не пускать — и вот вам за это динар. Динар здесь и динар потом, когда приедем в Софию, получите.

Кондуктор тоже понял, и когда Николай Иванович дал ему динар, поклонился, поблагодарил, сказав уже не сербское «захвалюен», а «мерси», и затворил дверь.

— Удивительно, как я насобачился по-сербски — все понимаю, — похвастался Николай Иванович перед женой.

— Ну, еще бы этого-то не понять! У него глаза были просящие, — отвечала супруга.

Глафира Семеновна скоро уснула и начала выводить носом легкие трели, но Николаю Ивановичу долго не спалось. Он несколько раз выходил из купе в коридор вагона и смотрел в окно. Светила с неба луна. Расстилалась Топчидерова равнина. Изредка при лунном свете белели купой сербские поселки, темными пятнами казались вдали стоявшие кусты леса. С особенным грохотом перелетал поезд по мостам через разыгравшиеся вешними водами ручьи, серебрящиеся при лунном свете.

У соседей купе были отворены. Англичанин, переодевшись в какой-то белый колпак и такую же куртку, читал при свечке, вставленной в дорожный подсвечник, пришпиленный к обивке дивана, какие-то бумаги. Сосед турка поп тоже спал, не тараторили больше и польки в своем купе.

Три раза ложился Николай Иванович на своем диване, силился заснуть, но не мог, вставал и закуривал папиросу. Поезд останавливался уже на нескольких станциях. Кондукторы выкрикивали: Паланка, Батицина, Ягодина, Чуприя, Сталац, Алексинац. На всех станциях пусто. Нет ни выходящих из вагонов пассажиров, ни входящих, да и станционной прислуги не видать. Стоит у колокольчика какая-то одинокая баранья шапка с фонарем — вот и все. Николай Иванович посмотрел на часы. Был третий час в начале. От скуки, а не с голоду Николай Иванович принялся есть жареную курицу, захваченную из буфета в Белграде, хотел съесть только ножку да крылышко, но, к немалому своему удивлению, съел ее всю и запил холодным чаем. Полный желудок заставил его наконец задремать, и он заснул сидя, выронив из руки потухшую папиросу. Спал он с добрый час и проснулся от холода. В вагоне действительно было холодно. Он вскочил с дивана, бросился в коридор к окну и увидал, что поезд идет уже в горах, покрытых снегом. Запасный путь, который он мог видеть, был в снегу. Николай Иванович вздрогнул.

«Вот так штука! Уж туда ли мы едем? — мелькнуло у него в голове. — В Белграде была весна, поехали к югу, и вдруг зима! Не перепутал ли нам этот носатый войник в Белграде поезд? Взял да и посадил не туда. Какой же это юг? Ведь это север, если такой снег».

И он начал будить жену.

— Глаша! Глаша! Кажется, мы не туда едем! — теребил он ее за рукав. — Проснись, голубушка! Кажется, мы не туда едем. Не в тот вагон попали.

— Да что ты! — воскликнула Глафира Семеновна, горохом скатываясь с дивана.

— Не туда. Взгляни в окошко — зима. Мы на север приехали.

Глафира Семеновна бросилась к окну.

— Действительно, снег. Боже мой! Да как же это так случилось, что мы перепутались? — дивилась она. — А все ты… — накинулась она на мужа.

— Здравствуйте! Да я-то чем виноват?

— Должен был основательно расспросить. А ты вверился этому носатому войнику!

Начался довольно громкий спор в коридоре, так что англичанин, все еще читавший, запер дверь купе, а из другого купе выглянул священник и стал прислушиваться к разговору. У Николая Ивановича мелькнула вдруг мысль обратиться за разъяснением к священнику, и он, поклонившись ему, спросил, ломая язык:

— Молим вас, отче, реките нам, куда мы едем по сей железнице? Нам нужно на юг, в Софию, а вокруг снег…

— В Софию и едете, — чисто и внятно проговорил по-русски священник.

— Батюшка! Да вы хорошо говорите по-русски! — воскликнули в один голос супруги.

— Еще бы… Я учился в Петербурге в духовной академии.

— Как приятно! Боже мой, как приятно! Так мы не ошиблись? Мы в Болгарию едем? В Софию? — спрашивал у священника Николай Иванович.

— В Софию, в Софию.

— Но отчего же севернее в Белграде была весна, а здесь зима.

— Мы в горах, въехали на горы. Находимся в гористой местности, а здесь всегда весна задерживается. В Болгарии, и именно в Софии, вас, быть может, встретит настоящая зима.

— Слышишь, Глаша? Вот хорошо, что ты захватила с собой теплое пальто на куницах, — обратился Николай Иванович к жене.

— Я всегда хорошо делаю. А вот нехорошо, что ты зря меня будишь. Я так отлично спала, а ты вдруг: «Глаша, Глаша! Не туда попали! Беда! Не в том поезде едем»! — передразнила мужа Глафира Семеновна и отправилась укладываться спать.

— Простите, батюшка, что и вас мы обеспокоили своим спором, — сказал Николай Иванович священнику. — Мы и вас разбудили.

— Ничего, ничего, заснуть успею. Времени много.

— Ну, так покойной ночи. А меня, кстати, благословите.

И Николай Иванович протянул перед священником пригоршни.

— Сыне, сыне… Здесь, кажется, не место… — смешался несколько священник, однако все-таки благословил Николая Ивановича, и они расстались.

Николай Иванович пришел в свое купе. Глафира Семеновна уже лежала.

— Дурак! Только понапрасну будишь, — проговорила она.

Он промолчал и лег на скамейку. Вскоре он услыхал, как Глафира Семеновна начала посвистывать носом, а потом и сам заснул.

Проснулся он от стука в дверь. Глафира Семеновна полулежала, приподнявшись сфинксом, и спрашивала:

— Кто там?

Огонь в вагоне уже погас. На дворе светало.

— Кто там?! — закричал в свою очередь Николай Иванович, открывая дверь купе. — Чего нужно?

— Станция Пирот! Сербская граница! Паспорта позвольте! — произнес довольно правильно по-русски полицейский чиновник в австрийского образца кепи и со шнурами на плечах пальто.

— Вы сербский?

— Сербский.

— В Белграде уж у нас смотрели паспорты.

— А здесь, на границе, еще надо посмотреть. Ведь у вас в России на границе смотрят же.

Николай Иванович полез в карман за паспортом.