В гостях у турок. Юмористическое описание путешествия супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых через славянские земли в Константинополь

Николай Лейкин, 1897

Глафира Семеновна и Николай Иванович Ивановы уже в статусе бывалых путешественников отправились в Константинополь. В пути им было уже не так сложно. После цыганского царства – Венгрии – маршрут пролегал через славянские земли, и общие братские корни облегчали понимание. Однако наши соотечественники смогли отличиться – чуть не попали в криминальные новости. Глафира Семеновна метнула в сербского таможенного офицера кусок ветчины, а Николай Иванович выступил самозванцем, раздавая интервью об отсутствии самоваров в Софии и их влиянии на российско-болгарские отношения.

Нет визы

Подъезжали к станции Землин — австрийскому городу с коренным славянским населением, находящемуся на сербской границе. Вдали виднелись городские огни, в трех-четырех местах блестел голубовато-белый свет электричества.

Николай Иванович и Глафира Семеновна стояли у окна и смотрели на огни.

— Смотри-ка, огни-то как разбросаны, — сказала она. — Должно быть, большой город.

— Да. Это уж последний австрийский город. После него сейчас и Белград, славянское царство. Прощай немчура! Прощай Гуниади Янусы! — проговорил он.

— Как Гуниади Янусы? — быстро спросила Глафира Семеновна.

— Да ведь это венгерская вода, из Венгрии она к нам в Россию идет. Ну, я венгерцев Гуниади Янусами и называю.

— Да что ты! То-то она мне так противна бывает, когда случается ее принимать. Скажи на милость, я и не знала, что эта вода из цыганской земли идет! По Сеньке шапка. Что люди, то и вода… На черномазого человека взглянешь, так в дрожь кидает, и на воду ихнюю, так то же самое. И неужели они эту воду Гуниади так просто пьют, как обыкновенную воду?

Николай Иванович замялся, не знал, что отвечать, и брякнул:

— Жрут.

— Да ведь это нездорово, ежели без нужды.

— Привыкли, подлецы.

— Ужас что такое! — произнесла Глафира Семеновна, содрогаясь плечами, и прибавила: — Ну, отныне я этих венгерских черномазых цыган так и буду называть Гуниадями.

Убавляя ход, поезд остановился на станции. В купе вагона заглянул полицейский в австрийском кепи и с тараканьими усами и потребовал паспорт. Николай Иванович подал ему паспорт. Полицейский вооружился пенсне, долго рассматривал паспорт, посмотрел почему-то бумагу его на свет, вынул записную книжку из кармана, записал что-то и, возвращая паспорт, спросил улыбаясь:

— Студено на Петербург?

— Ах, вы славянин? Говорите по-русски? — оживился Николай Иванович, но полицейский махнул ему рукой, сказал: «С Богом»! — и торопливо направился к следующему купе в вагоне.

— Все славяне! Везде теперь братья-славяне будут! — торжествующе произнес Николай Иванович и спросил жену: — Рада ты, что мы вступаем в славянское царство?

— Еще бы! Все-таки родной православный народ, — отвечала Глафира Семеновна.

— Да, за этих братьев-славян мой дяденька Петр Захарыч, царство ему небесное, в сербскую кампанию душу свою положил.

— Как? А ты мне рассказывал, что он соскочил на Дунае с парохода и утонул?

— Да. Но все-таки он в добровольцах тогда был и ехал сражаться, но не доехал. Пил он всю дорогу. Вступило ему, по всем вероятиям, в голову, показались белые слоны, ну, он от страха и спрыгнул с парохода в Дунай.

— Так какое же тут положение души?

— Так-то оно так… Но все-таки был добровольцем и ехал. Признаться, покойник папенька нарочно его и услал тогда, что уж сладу с ним никакого в Петербурге не было. Так пил, так пил, что просто неудержимо! Пропадет, пропьется и в рубище домой является. Впрочем, помутившись, он тогда и из Петербурга с партией выехал. А и поили же тогда добровольцев этих — страсть! Купцы поят, славянский комитет поит, дамы на железную дорогу провожают, платками машут… На железной дороге опять питье… В вагоны бутылки суют. Страсть! Я помню… — покрутил головой Николай Иванович, вспоминая о прошлом.

А поезд между тем шел уже по железнодорожному мосту через Саву — приток Дуная — и входил на сербскую территорию.

Вот станция Белград. Поезд остановился. Большой красивый станционный двор, но на платформе пустынно. Даже фонари не все зажжены, а через два третий.

— Что же это народу-то на станции никого нет? — удивилась Глафира Семеновна, выглянув в окошко. — Надо носильщика нам для багажа, а где его возьмешь? Гепектрегер! Гепектрегер! — постучала она в окно человеку в нагольной овчинной куртке и овчинной шапке, идущему с фонарем в руке, но тот взглянул на нее и отмахнулся. — Не понял, что ли? — спросила она мужа и прибавила: — Впрочем, и я-то глупая! Настоящего славянина зову по-немецки. Как носильщик по-сербски?

— Почем же я-то, душенька, знаю! — отвечал Николай Иванович. — Вот еще серба какого нашла! Да давай звать по-русски. Носильщик! Носильщик! — барабанил он в стекло каким-то двум овчинным шапкам и манил к себе.

Глафира Семеновна тоже делала зазывающие жесты. Наконец в вагон влезла овчинная шапка с таким черномазым косматым лицом и с глазами навыкате, что Глафира Семеновна невольно попятилась.

— Боже мой, и здесь эти венгерские цыгане! — воскликнула она.

— Да нет же, нет, это брат-славянин. Не бойся, — сказал ей муж. — Почтенный! Вот тут наши вещи и саквояжи. Вынеси, пожалуйста, — обратился он к овчинной шапке. — Раз, два, три, четыре, пять… Пять мест.

— Добре, добре, господине. Пять? — спросила овчинная шапка, забирая вещи.

— Пять, пять. Видишь, он говорит по-русски, так какой же это цыган, — обратился Николай Иванович к жене. — Брат-славянин это, а только вот физиономия-то у него каторжная. Ну да бог с ним. Нам с лица не воду пить. Неси, неси, милый… Показывай, куда идти.

Баранья шапка захватила вещи и стала их выносить из вагона. Выходил из вагона и брюнет в очках, таща сам два шагреневых чемодана. Он шел сзади супругов и говорил им:

— Митница. О, србска митница — строга митница!

Николай Иванович и Глафира Семеновна были тоже нагружены. Николай Иванович нес две картонки со шляпками жены, зонтик, трость. Сама она несла баульчик, металлический чайник, коробок с едой. Их нагнал кондуктор, брат-славянин, и протягивал руку пригоршней.

— Господине, за спокой… Тринжгельд… — говорил он, кланяясь.

— Да ведь уж я дал гульден! — воскликнул Николай Иванович. — И неизвестно за что дал. Я думал, что мы ночь ночевать в вагоне будем, так чтоб врастяжку на скамейках спать, я и просил никого не пускать в наше купе, а не ехать ночь, так и этого бы не дал.

— На пиво, на чашу пива, высокий бояр… — приставал кондуктор.

— Гроша медного больше не получишь! — обернулся к нему Николай Иванович.

— Pass… Pass, mein Herr… — раздалось над самым его ухом.

Николай Иванович взглянул. Перед ним дорога была загорожена цепью, и стоял военный человек в кепи с красным околышком и жгутами на пальто. Около него двое солдат в сербских шапочках-скуфейках.

— Паспорт надо? Есть, — отвечал Николай Иванович. Поставил на пол коробки со шляпками и полез в карман за паспортом. — Пожалуйте… Паспорт русский… Из города Петербурга едем. Такие же славяне, как и вы… — подал он военному человеку заграничный паспорт-книжечку…

Тот начал его перелистывать и спросил довольно сносно по-русски:

— А отчего визы сербского консула нет?

— Да разве нужно? — удивился Николай Иванович. — Австрийская есть, турецкая есть.

— Надо от сербского консула тоже. Давайте четыре динара… Четыре франка… — пояснил он. — Давайте за гербовые марки на визу.

— С удовольствием бы, но у меня, голубчик, брат-славянин, только русские рубли да австрийские гульдены. Если можно разменять, то вот трехрублевая бумажка.

— Нет, уж лучше давайте гульдены.

Николай Иванович подал гульден.

— Мало, мало. Еще один. Вот так… Какую гостильницу берете? — задавал вопрос военный человек.

— То есть где мы остановимся? Говорят, есть здесь какая-то гостиница престолонаследника… Так вот.

— Готель «Кронпринц»… Туда и пришлю паспорт. Там получите, — сухо отрезал военный и кивнул, чтобы проходили в отверстие в загородке.

— Нельзя ли хоть квитанцию? Как же без паспорта? В гостинице спросят, — начал было Николай Иванович.

— Зачем квитанцию? Я официальный человек, в форме, — ткнул себя в грудь военный и прибавил: — Ну, добре, добре. Идите в митницу и подождите. Там свой пас получите.

Перед глазами Николая Ивановича была отворенная дверь с надписью «Митница».